5. Ф. Рабле. «гаргантюа и пантагрюэль»

В 1532 г. во Франции появилась анонимная книга лубочного содержания «Великие и бесценные хроники о гигантски-огромном великане Гаргантюа», представлявшая собой своеобразную средневековую фантастику — серию кари­катур на феодальные нравы, как бы связанную воедино общим героем. Эта книга навела на мысль лионского врача Франсуа Рабле (1494—1553), уже снискавшего себе известность комментариями к сочинениям античных авторов, использовать ее содержание, чтобы написать в гуманистическом духе большой роман, сразу ставший одним из самых выдающихся произведений евро­пейского Возрождения. В 1532 г. первой увидела свет часть романа, названная «Пантагрюэль, король жаждущих, в его подлинном виде, с его ужасающими дея­ниями и подвигами» и впоследствии превратившаяся во вторую часть всего изда­ния. В 1535 г. вышла (ставшая позднее первой) часть романа под названием «Повесть об ужасающей жизни великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля», в 1546 г.— третья часть, в 1552 г.— четвертая и в 1564 г.— пятая под общим названием «Героические деяния и речения доброго Пантагрюэля», причем Рабле успел подго­товить для последней книги только черновик, а уже после его кончины кто-то обработал авторский набросок и выпустил его в свет.

Приводимый ниже отрывок взят из «Пантагрюэля, короля жаждущих» и представляет собой пародию на суд и царившие в нем порядки. Некий вель­можа де Безкюль выступает истцом против ответчика Гюмвена в весьма запутанном деле. Пришедшая в отчаяние комиссия парламентского суда, созванная по приказу короля, призывает на помощь Пантагрюэля. Тот сжигает все судебные бумаги и решает разобраться в деле, заслушав непосредственно самих тяжущихся. Слово предоставляется истцу.

Безкюль начал нижеследующую речь: «Господин мой, правда в следующем: одна из женщин, принадлежащих к моему дому, пошла на рынок продавать яйца... В дальнейшем ей пришлось пройти между двумя тропинками, по направлению к зениту, шесть серебряных монет, поскольку Рифейские скалы в этом году оказа­лись бесплодными на фальшивые камни по причине возмущения, имевшего место между баррагуэльцами и аккурсийцами из-за бунта швейцарцев, которые восстали и собрались в немалом числе, желая Новый год встретить под омелой и провести первый день года в раз­даче супа быкам, а ключей от кладовых — девкам, чтобы те кормили овсом собак. Всю-то ночь, руку держа на горшке, они только и дела­ли, что рассылали депеши, пешие да конные эстафеты, дабы задер­жать корабли. Ибо портные собирались из краденых отрезков сделать трубу, чтобы покрыть ею море-океан...

Принимая во внимание, чтобы сержант не так высоко ставил цель, а стряпчий и подьячий не грызли ногтей на пальцах и своих гусиных перьев, мы ясно видим, что каждый берется за нос, чтобы вглядеться и в перспективе рассмотреть место у камина, куда ве­шают питейный флаг с сорока змеями, необходимыми для двадцати поводов к отсрочке. Во всяком случае, кому не хотелось бы выпускать птицу на поваров, так как, когда штаны наденешь навыворот, становишься беспамятным...

Женщина, о которой я говорю, читая свои акафисты и ек­теньи, никак не может укрыться под сенью университетских привилегий, разве что по-евангельски погружаясь в воду, покры­ваясь семеркой бубен и извлекая метательное копье близ места продажи старых хоругвей, которыми пользуются живописцы фла­мандской школы, когда они хотят ловко подковать кузнечика. Очень удивляюсь, как это мир не кладет йиц, раз он так хорошо их высиживает... Только что отточенная в Милане радуга для выводка жаворонков пришла к соглашению относительно упомянутой особы женского пола, дабы она разбила себе ноги выше колен, и с про­тестом против метания икры рыбаками, которые с тех пор признаны необходимыми для понимания конструкций старых башмаков. Одна­ко Иван Теленок, троюродный ее брат, отодвинувшись от костра, посоветовал ей не вмешиваться в эту историю и вымыться щелоком для стирки, не зажигая предварительно бумаги...

Рабле Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль.— Л., 1938.— С. 127—130.

)