Д.Майерс. Социальная психология.*

В современном мире действенным способом категоризации людей является их классификация по этнической принадлеж­ности и по полу. Представьте себе Тома, 45-летнего афроамериканца, агента по продаже недвижимости, живущего в Новом Орлеане. Думаю, что в сложившемся у вас представлении о Томе образ «чернокожего мужчины» возобладает над такими кате­гориями, как «средний возраст», «бизнесмен» или «южанин».

В экспериментах выявляется, что людям свойственно ав­томатически классифицировать окружающих по признаку расы. Действительно, многое из того, что мы систематизируем, явля­ется континуумом, в котором мы распознаем различные цвета, поэтому мы не можем противостоять соблазну именно по тако­му же принципу разбивать людей на группы. Мы присваиваем людям самого разного происхождения простые ярлыки «белый» или «чернокожий», как если бы были такие категории — белые и черные. Когда участники эксперимента слушают выступле­ния ораторов, они часто забывают, кто именно что сказал, и в то же время хорошо помнят, к какой расе принадлежал выступа­ющий (Hewstone & others, 1991; Stroessner & others, 1990; Taylor & others, 1978). Сама по себе категоризация не является пред­рассудком, но она выстраивает фундамент для него.

Восприятие сходств и различий

Представьте себе следующие объекты: яблоки, стулья и ка­рандаши.

Существует явно выраженная тенденция видеть объекты в группе более единообразными, чем это есть на самом деле. Были ли у вас все яблоки красными? Все стулья — с прямыми спинками? Все карандаши — желтыми? То же самое относится и к людям. Оценивая людей, принадлежащих к определенным группам, — атлетов, режиссеров-постановщиков, профессоров математики, мы склонны преувеличивать сходство внутри груп­пы и различия между группами (S. E. Taylor, 1981; Wilder, 1978). Само деление на группы может вызывать эффект гомогеннос­ти чужой группы — чувство, что «все они на одно лицо» и отличаются от «нас» и «нашей группы» (Ostrom & Sedikides, 1992). Поскольку нам обычно нравятся люди, которых мы счи­таем похожими на себя, и не нравятся те, кого мы воспринима­ем как непохожих, то естественным результатом будет предпоч­тение своей группы (Byrne & Wong, 1962; Rokeach & Mesei, 1966; Stein & others, 1965).

Мы скорее увидим различия между членами своей груп­пы, чем чужой:

• Многие неевропейцы рассматривают швейцарцев как совершенно однородную нацию. Но для самих граждан Швей­царии население их страны представляется совершенно неодно­родным, состоящим из франко-, немецко- и италоговорящих групп.

• Многие англосаксы смешивают в одну кучу всех «лати­нос», а американцы мексиканского, кубинского и пуэрторикан­ского происхождения видят существенные различия, особенно между своей подгруппой и другими (Huddy & Virtanen, 1995). Однако те, кто оказывается в меньшинстве, чаще ощущают свою тождественность и похожесть на других по сравнению с теми, кто оказывается в большинстве (Haslam & Oakes, 1995; Ryan, 1996).

• Члены женских групп воспринимают членов любой дру­гой женской группы более похожими друг на друга (Park & Rothnart, 1982). Точно так же и люди, возглавляющие коммер­ческую деятельность или инженерные разработки, переоцени­вают однообразие черт и установок представителей других групп (Judd & others, 1991).

В целом, чем теснее мы связаны с социальной группой, тем отчетливее видим ее неоднородность (Brown & Wootton-Millward, 1993; Linville & others, 1989). Чем менее близки наши отношения, тем чаще мы прибегаем к стереотипам.

Возможно, вы замечали: они — члены группы, отличающей­ся от вас по расовому признаку, — даже внешне похожи друг на друга. Думаю, многие могут вспомнить собственное замеша­тельство, которое испытывали, перепутав людей другой расы и услышав в ответ: «Вы считаете, что все мы на одно лицо». Экс­перименты Джона Бригхэма, Джун Чане, Эдвина Гольдштейна и Роя Мелпасса (John Brigharn, Gune Chance, Alvin Goldstein & Roy Maalpass), проведенные в США, а также эксперименты Хейден Эллис (Hayden Ellis), проведенные в Шотландии, по­казывают: люди, принадлежащие к иной расе, действительно кажутся нам более похожими друг на друга, чем представители своей расы (Brigham & Williamson, 1979; Chance & Holdstein, 1981; Ellis, 1981). Когда белым студентам показали несколько фотографий с изображенными на них лицами белых людей и несколько — с лицами чернокожих, а затем попросили узнать их всех на групповых фотографиях, студенты более точно узна­вали лица белых.

Я белый, и когда я впервые прочитал об этом исследова­нии, то подумал: «Но ведь белые действительно меньше похо­дят друг на друга, чем чернокожие». Моя реакция, очевидно, была лишь иллюстрацией этого феномена. Поскольку если бы она была верной, то и чернокожие лучше бы распознавали оп­ределенные лица белых среди группы лиц белых, чем опреде­ленные лица чернокожих среди группы лиц чернокожих. Но в действительности чернокожие легче распознают других черно­кожих, чем белых (Bothwell & others, 1989). И испанцы скорее узнают других испанцев, чем англичан (Platz & Hosch, 1988).

Это не потому, что мы не можем воспринять различия сре­ди лиц других рас. Чаще всего, когда смотрим на лицо человека другой расы, мы в первую очередь уделяем внимание тому, что он принадлежит другой расе («этот — чернокожий»), а не его характерным особенностям. Видя представителя своей расы, мы менее осознаем расу и обращаем большее внимание на индиви­дуальные детали (Levin, 2000).

Различительные стимулы

Все то, что отличается от нашей привычной картины мира, также порождает стереотипы. Непохожие на других люди, яр­кие и необычные происшествия часто привлекают внимание и искажают суждения. Как и эффект гомогенности чужой груп­пы, феномен непохожести иногда порождает стереотипы.

Непохожие на других

Приходилось ли вам когда-нибудь оказаться в ситуации, где вы бы оказались единственным представителем вашего пола, расы или национальности? Если да, то ваше несходство с дру­гими, вероятно, делало вас более заметным и привлекало осо­бое внимание. Чернокожий в группе белых, мужчина в группе женщин или женщина в мужской группе резче выделяются и кажутся более заметными, а их качества — и хорошие и пло­хие — выглядят преувеличенными (Crocker & McGraw, 1984; S. E. Taylor & others, 1979). Это происходит потому, что когда кто-то в группе заметнее других, мы склонны видеть в нем при­чину всего, что бы ни случилось (Taylor & Fiske, 1978). Если мы не склонны смотреть на Джо как на среднестатистического члена группы, то нам будет казаться, что его влияние на группу явно выше среднего. Люди, привлекающие внимание, воспри­нимаются более ответственными за происходящее.

Заметили ли вы также, что люди определяют вас по вашим наиболее отличающимся качествам и действиям? Расскажите людям о человеке, который занимается прыжками с парашю­том и теннисом, и они будут думать о нем как о парашютис­те, — замечают Лори Нелсон и Дэйв Миллер (Lori Nelson & Dave Miller, 1997). Если попросить кого-то выбрать книгу в подарок для этого человека, то он скорее всего выберет книгу не о теннисе, а о парашютистах. Человек, у которого дома есть змея и собака, будет всплывать в памяти чаще как владелец змеи, а не собаки. Люди лучше замечают то, что является для них нео­жиданным (Bettencourt & others, 1997). «Ум скорее готов заметить нечто неожиданное — наподобие цветка, распустившего­ся зимой», — заметил Стефен Картер (Stephen Carter, 1993, p. 54). Проведенный им эксперимент показал, что при приеме на работу люди, проводящие собеседование, скорее заметят вы­сокие интеллектуальные способности у человека с низким со­циальным статусом, чем с высоким. Правда, впоследствии та­кому вновь принятому придется работать усерднее, чем другим, чтобы подтвердить свои способности (Biernat & Kobrynowicz, 1997).

Эллен Лангер и Луис Имбер (Ellen Langer & Lois Imber, 1980) предлагали студентам Гарварда посмотреть видеозапись, на которой демонстрировался читающий человек. Студенты смотрели с большим вниманием, когда об этом человеке сооб­щалось нечто особенное, например, что он пациент онкологи­ческой клиники, гомосексуалист или миллионер. В этих случа­ях участники эксперимента обнаруживали у человека такие особенности, которым другие наблюдатели, не получившие до­полнительной информации, не придавали никакого значения. В результате их оценки выглядели явно преувеличенными. Те, кто думал, что этот человек болен раком, подметили нечто нео­бычное в его лице и движениях тела и потому воспринимали его «более непохожим на большинство людей», в то время как другие наблюдатели ничего странного в нем не заметили. Чрез­вычайное внимание к непохожим на нас людям создает иллю­зию, что они сильнее отличаются от окружающих, чем это есть на самом деле. Если люди думают, что ваш IQ находится на уровне гениальности, они разглядят в вас нечто такое, что в дру­гих случаях осталось бы незамеченным.

Находясь в окружении евроамериканцев, афроамериканцы часто обнаруживают людей, реагирующих на их отличия. Многие афроамериканцы жалуются, что на них часто присталь­но смотрят, грубо комментируют их появление и плохо обслу­живают (Swim & others, 1998). Однако иногда нам только ка­жется, что другие реагируют на наши отличия, а на самом деле ничего подобного не происходит. Исследователи Роберт Клек и Анджело Стрента (Robert Kleck & Angelo Strenta) обнаружи­ли это, когда заставили женщин, сотрудниц университета, по­чувствовать себя обезображенными. Этим женщинам объясни­ли, что целью эксперимента является исследование того, как окружающие отреагируют на шрамы на их лицах. Шрам, изображенный с помощью театрального грима, был на правой щеке, от уха до рта. Однако на самом деле цель эксперимента состоя­ла в том, чтобы понаблюдать, как испытуемые, ощущая соб­ственную девиантность, будут воспринимать чужие реакции на свой внешний вид. После наложения грима экспериментатор давал каждой участнице маленькое ручное зеркало, чтобы она могла убедиться, что шрам смотрится как настоящий. Когда женщина возвращала зеркало, экспериментатор прикладывал к шраму «увлажнитель», чтобы не «сошел грим». На самом деле этот «увлажнитель» начисто смывал нарисованное.

Далее происходила душещипательная сцена. Молодая жен­щина, ужасно переживающая из-за своего обезображенного лица, разговаривала с другой, не видевшей ничего, что говори­ло бы о каких-то дефектах первой, и не знавшей, что до этого происходило. Если вы когда-нибудь испытывали подобные чув­ства — из-за своего физического недостатка, прыщей или даже неудачной прически, — тогда вы посочувствуете «обезображен­ным» шрамом женщинам. Они стали чрезвычайно чувствитель­ны к тому, как смотрят на них окружающие. Они оценили своих собеседниц как более напряженных, холодных и снисходитель­ных. Однако позже, когда экспериментаторы проанализирова­ли видеозапись, они ничего подобного не обнаружили. Осозна­вая свою непохожесть на других, «обезображенные» женщины неверно истолковывали слова и жесты собеседниц, которые при иных обстоятельствах остались бы попросту незамеченными.

Яркие примеры отличия

Когда от нас требуется вынести быстрое суждение о груп­пе, в нашем сознании всплывают наиболее яркие примеры. Яв­ляются ли чернокожие хорошими атлетами? «Ну, есть Венус и Серена Уильяме, и Коуб Брайнт. Да, я бы сказал, что это дей­ствительно так». Обратите внимание на то, как протекает здесь мыслительный процесс. Мы вспоминаем выдающиеся приме­ры и на основе этого делаем обобщение (Sherman, 1996). Более того, встречающиеся примеры негативных стереотипов способ­ны усилить стереотипное восприятие и свести к минимуму кон­такты с данной группой (Hendersen-King & Nisbett, 1996). Обоб­щение единичных случаев может создавать проблемы. Отдель­ные яркие примеры, легко всплывающие в памяти, редко характеризуют целую группу людей. Замечательные атлеты, хотя они действительно отличаются от других и лучше запо­минаются, все же не дают основания судить о степени распро­странения «легкоатлетического таланта» в целой группе.

Майрон Ротбарт и его коллеги (Myron Rothbart & others, 1978) продемонстрировали, как отличительные случаи способ­ствуют формированию стереотипов. Они показали студентам Орегонского университета 50 слайдов, на каждом из них была отметка роста мужчины. В наборе слайдов, показанном первой группе студентов, у десяти мужчин рост был чуть более 6 фу­тов (до 6 футов 4 дюймов). В наборе слайдов, показанном вто­рой группе, десять мужчин были значительно выше 6 футов (до 6 футов 11 дюймов). Когда позднее спрашивали, у какого коли­чества мужчин на слайдах рост выше 6 футов, студенты первой группы вспоминали от силы 5% подобных случаев. В следую­щем эксперименте студенты знакомились с описанием действий 50 мужчин. В первом варианте десять из этих мужчин совер­шили преступление без применения насилия, например подлог; во втором варианте — с применением насилия, например изна­силование. Большая часть студентов, которым достался список преступлений с применением насилия, позже назвали число преступлений, превышающее то, что было указано в описаниях.

Притягательная сила особых, крайних случаев помогает объяснить, почему представители среднего класса так сильно преувеличивают несходство между собой и представителями более низкого социального класса. К тому же чем меньше мы знаем о группе, тем большее влияние оказывают на нас немно­гочисленные особые случаи (Quattrone & Jones, 1980). Чтобы противопоставить себя стереотипному представлению об «этих гомиках, живущих на социальное пособие, но раскатывающих на кадиллаках», люди, живущие в бедности, по большей части разделяют устремления среднего класса. Они стремятся во что бы то ни стало обеспечивать себя сами и чаще всего отказыва­ются принять социальную помощь (Cook & Curtin, 1987).

Атрибуция: справедлив ли этот мир?

Объясняя поведение других, мы часто допускаем фунда­ментальную ошибку атрибуции. Мы до такой степени припи­сываем их поведение проявлению их личной позиции, что не принимаем в расчет важные ситуационные факторы. Ошибка возникает отчасти из-за того, что наше внимание сфокусировано на людях, а не на ситуации. Раса или пол человека — яркие признаки, привлекающие внимание. Для наблюдателя влияние ситуации на другого человека обычно малозаметно. На рабство часто смотрели сквозь пальцы, объясняя его поведением самих рабов; поведение рабов часто приписывалось их природным качествам. До недавнего времени все это считалось справедли­вым и в тех случаях, когда мы говорили о различиях между женщинами и мужчинами. Чем сильнее люди полагают, что характерные качества мужчин объясняются их природной пред­расположенностью, тем сильнее их стереотипы (Levy & others, 1998). В сериях экспериментов, проведенных в университетах Уотерлу и Кентукки, Мелвин Лернер и его коллеги (Lerner & Miller, 1978; Lerner, 1980) обнаружили, что простого наблюде­ния за тем, как кого-то безвинно оскорбляют, оказывается до­статочным для того, чтобы жертва воспринималась как менее достойный человек. Представьте себе, что вы, в числе многих других, участвуете в одном из исследований Лернера, направ­ленном на изучение эмоциональных реакций (Lerner & Sim-mous, 1966). По жребию выбирается участник, который будет выполнять задание на запоминание. Он получает удары элект­рического тока каждый раз, когда дает неправильный ответ. Вы и остальные участники эксперимента отмечаете его эмоцио­нальные реакции.

После наблюдения за тем, как наносились достаточно бо­лезненные удары током, экспериментатор просит вас оценить ваше отношение к жертве. Что бы вы сказали? Что испытываете к ней сострадание и симпатию? Что ж, такое можно было бы пред­положить. Как писал Ралф Уолдо Эмерсон: «Мученика нельзя оскорблять». Однако эксперименты показали обратное: муче­ников можно оскорблять. Будучи бессильны изменить судьбу жертвы, наблюдатели частенько отмежевывались и принижа­ли ее. Римский сатирик Ювенал предвидел подобное: «Римская толпа полагается на Фортуну... и ненавидит осужденных».

Линда Карли и ее коллеги (Linda Carli & others, 1989, 1990) установили, что феномен справедливого мира искажает впе­чатления о жертвах насилия. Они предлагали людям прочитать схожие истории отношений между мужчиной и женщиной, но с различным финалом. Одним давали сценарий со счастливым концом: «Затем он увлек меня к дивану, взял за руку и попро­сил выйти за него замуж». Задним числом люди говорят, что находят такой финал вовсе не удивительным и восхищаются чертами характера мужчины и женщины. Другим же давали по­хожий сценарий, но с совсем другим концом: «Неожиданно он швырнул меня на кушетку, набросился и изнасиловал». И этот финал, в свою очередь, также был оценен как неизбежный, жен­щину все порицали за ее провокационное поведение. В первом же случае поведение женщины оценивалось как безупречное.

Лернер (Lerner, 1980) считает, что подобное унизительное отношение к несчастным жертвам проистекает из нашей потреб­ности верить в то, что «я живу в справедливом мире — в мире, где люди получают то, что заслуживают». С раннего детства, объясняет он, нас учат, что добро вознаграждается, а зло нака­зывается. Усердный труд и добродетель приносят свои плоды, а лень и аморальность ведут к печальному итогу. Отсюда со­всем недалеко от предположения, что тот, кто преуспевает, за­служивает этого. Классической иллюстрацией такого предпо­ложения является история из Ветхого Завета об Иове — доб­ром человеке, переносившем ужасные несчастья. Его друзья, считавшие мир справедливым, подозревали, что Иов, по-види­мому, совершил какой-то безнравственный поступок, что и по­влекло за собой ужасные страдания.

Это показывает, что люди индифферентны к социальной несправедливости не потому, что их вообще не заботит вопрос справедливости, а просто потому, что несправедливости они не видят. Они предполагают, что жертвы насилия вели себя про­вокационно (Borhida & Brekke, 1985); что если кто-то из су­пругов избил другого, то тот, видимо, сам дал повод к Драке (Summers & Brekke, 1985); что бедняки не заслуживают луч­шей доли (Furnham & Gunter, 1984) и что больные несут ответ­ственность за свои болезни (Gniman & Sloan, 1983). Подобные мнения помогают преуспевающим людям убеждать себя в том, что они заслужили то, что имеют. Богатый и здоровый может рассматривать свою удачу и неудачи других как воздаяние по заслугам. Связывание счастья с добродетелью, а несчастий с не­достаточно нравственным поведением позволяет удачливому человеку испытывать гордость и отказывать в сочувствии тому, кого постигла неудача.