§ 2. Борьба за власть

Вопрос об отношении стратегии к политике всегда был слабым пунктом прусского Генерального штаба. Еще у Мольтке-младшего был ряд острых столкновений с Бисмарком. Но если «железному канцлеру» удавалось сохранять равновесие, то это оказалось не под силу его более слабым преемникам.

^{Эпицентр политической борьбы оказался на пересечении интересов в}оенных и гражданских властей.

Фалькенхайн уверяет в своих мемуарах, что он старался избегать принимать участие в осуществлении внутренних решений, так как «никаких человеческих сил не хватит, чтобы рядом с Верховным главнокомандованием исполнять еще другие обязанности»⁶⁴. Однако он признавал тесное переплетение политики, военного министерства и Генерального штаба и необходимость в ряде случаев контроля последнего над остальными⁶⁵. Потому его аргументы относительно невмешательства во внутреннюю политику представляются не слишком убедительными, хотя особой активности на этом поприще он, в самом деле, не проявлял. Скорее Бетман-Гольвег пытался влиять на решения начальника Генерального штаба.

Наиболее острые споры вызвал лишь вопрос о необходимости широкой подводной войны в ответ на английскую морскую блокаду. Начатая 2 ноября 1914 года в виде конфискаций отдельных стратегических товаров, к 1 марта 1915 года она значительно ужесточилась: ни одно нейтральное судно не могло заходить в германские порты (по т.н. «акту о репрессалиях»)⁶⁶. Эти действия Великобритании явно нарушали Лондонскую декларацию 1909 года, которая предусматривала право для нейтральных государств вести торговлю с воюющими странами⁶⁷. В ответ Германия 4 февраля 1915 года объявила о начале применения подводных лодок против торговых судов Антанты⁶⁸. В мае того же года, когда немцами был потоплен пассажирский корабль «Лузитания»⁶⁹, и США пригрозили выступить против Германии, отношения между Фалькенхайном, поддержавшим сторонников «беспощадной подводной войны», и Бетман-Гольвегом, сторонником «почетного мира»⁷⁰ обострились⁷¹. Кайзер под давлением канцлера стал склоняться к временному прекращению подводной войны, и Верховное командование подчинилось.

Проигранный «бег к морю» и завершившее его поражение под Ипром (19 октября-22 ноября 1914 г.)⁷², которые знаменовали окончательный провал немецкого «быстрого» наступления на западе и переход к позиционной войне свели к нулю все попытки начальника Генерального штаба оправдать свое назначение⁷³. Затем неудачное немецкое наступление на крепость Верден (т.н. «верденская мясорубка» 21февраля-18 декабря 1916 г.) и Брусиловский прорыв (4 июня-13 августа 1916 г.), после которых германская армия так и не смогла полностью восстановиться, окончательно подорвали авторитет и без того не слишком популярного Фалькенхайна, который по инициативе Бетман-Гольвега был снят со своего поста⁷⁴.

29 августа 1916 года П. Гинденбург и Э. Людендорф, герои Танненберга⁷⁵, чрезвычайно популярные в немецком обществе, возглавили Верховное военное командование.

Газеты называли Гинденбурга «спасителем отечества от русской угрозы», «освободителем Восточной Пруссии». В общественном сознании он олицетворял все добрые и прекрасные качества немецкого народа, а в особенности прусской армии. Прославление Гинденбурга достигло невероятных масштабов: практически в каждой квартире стоял портрет победоносного генерала, в городах улицы назывались его именем и ставились обелиски в его честь, имя любимого всеми полководца широко использовалось в коммерции, его заваливали письмами и подарками⁷⁶. Весь народ вверил свою судьбу в руки нового начальника Генерального штаба, который должен был повести их к победе, и затем в новое светлое будущее, где Германия обретет статус великой мировой державы⁷⁷.

Интересно, что Гинденбург, несмотря на занимаемый им столь высокий пост, часто называл себя солдатом⁷⁸. Это только добавляло ему популярности и само по себе должно было быть главным аргументом в пользу того, что он не хотел и не мог оказывать влияние на ход политических событий⁷⁹.

«Серый кардинал» Людендорф тоже позиционирует себя как человека, занятого исключительно войной. Однако в своих мемуарах он предпочитает не называть себя солдатом, зато у него встречаются выражения типа «с моим солдатским пониманием»⁸⁰, «с моими солдатскими мыслями и хотением»⁸¹, «со своим солдатским, открытым мышлением»⁸².

Этот факт, как и в случае с Гинденбургом, должен был объяснить читателю, почему для Людендорфа были также глубоко чужды политические перипетии, столь несущественные «по сравнению с великой задачей», поставленной перед ним в качестве генерал-квартирмейстера⁸³.

Но Людендорф идет дальше. Он решает также объяснить, каким образом он, посвятив себя исключительно делу войны и, не желая заниматься внутриполитическими вопросами, все же активно в них вмешивался.

«Недоброжелатели, а иногда и слишком усердные друзья все более втягивали меня в партийные разногласия, без малейшей с моей стороны к тому склонности, без каких-либо моих выступлений»⁸⁴ - пишет Людендорф. А такая возможность у «недоброжелателей» появилась из-за «бездействия руководителей государства»⁸⁵.

На самом деле скорее Гинденбург мог пожаловаться на своего «слишком усердного друга»: Людендорф подталкивал своего начальника постоянно вмешиваться в политику, что тот и делал, прикрываясь соображениями о безопасности Германии и процветании империи в будущем⁸⁶.

^{Итак, глава Генерального штаба и его помощник в похожих выражениях заверяют читателя в полном отсутствии у них склонности к политике, а между тем их вмешательство в эту область было беспрецедентным. В то же время гражданское руководство было вовсе лишено возможности контролировать действия военных, так как с 1916 года оно больше не имело постоянного представителя высшего ранга в Большой ставке87.}

^{Первое вмешательство ОХЛ в политику произошло во время решения польского вопроса, где в полной мере проявились различия во взглядах гражданских и военных властей. Первые уделяли внимание политической обстановке на востоке и возможности заключить мир с Россией с помощью дипломатии, вторые считали, что этого можно добиться лишь военной победой и рассчитывали на польские подкрепления88.}

^{Бурные споры вызвал вопрос о возобновлении активной подводной войны. Он стал одним из ключевых моментов в отношениях Бетман-Гольвега и Верховного командования. На первый взгляд чисто военная проблема, она сказывалась на экономической жизни страны, политических и дипломатических отношениях с нейтральными странами. Гражданские власти учитывали в основном внутренне положение Германии и обстановку на мировой политической арене, а ОХЛ руководствовалось целесообразностью принятых решений для достижения военных побед89. Каждый подчеркивал свою ответственность за исход войны и считал своим долгом провести необходимые, по его мнению, меры, несмотря на сопротивление другого.}

^{Верховное командование считало необходимым радикализацию методов ведения войны. К зиме 1917 года оно убедилось, что оправдать возложенные на них надежды практически невозможно. Все попытки немецкого наступления, столь необходимого для поднятия боевого духа солдат, разбивались о глубоко эшелонированную оборону противников90. Генералы недоумевали, почему ухудшилось положение со снабжением, несмотря на предпринятые ими в конце 1916 года меры (см. главу 3).}

В этих условиях канцлер стремился избегать каких-либо резких мер, справедливо опасаясь вступления в войну нейтральных до сих пор стран и понимая, что Германия этого не выдержит. Под влиянием Бетман-Гольвега, кайзер поддержал идею о необходимости обратиться к противникам с предложением начать переговоры, что и было сделано 12 декабря 1916 года⁹¹. Высшее командование принимало участие в выработке текста германского «мирного» предложения. Гинденбург открыто говорит, что при этом «надо было обойти все шероховатости»⁹². Этот документ, прославляющий храбрость немецкой армии, подчеркивающий оборонительный характер этой войны для Германии, не затрагивавший ни одного конкретного вопроса, не мог послужить основой для дальнейших мирных переговоров⁹³. Но от того, как примут это предложение враги Четверного союза, зависело и решение вопроса о необходимости неограниченной подводной воны. Складывается впечатление, что эта нота была нарочно составлена в заведомо неприемлемом виде для Антанты, с тем, чтобы после получения отказа иметь возможность с полным правом начать неограниченную подводную войну, при этом обвиняя еще усерднее своих врагов в отказе от мирных переговоров из-за своих экспансионистских устремлений. П. Ренуван считает, что это была лишь попытка Германии показать нейтральным государствам свое стремление к миру⁹⁴. Гинденбург утверждает, что изначально считал эту попытку неудачной, но все равно поддержал кайзера в этом «деле человеколюбия»⁹⁵.

^{В любом случае, каждая из воюющих сторон соглашалась на устано}вление мира только на своих условиях, неприемлемых для противника, и не были не склонны к тому, чтобы вернуться к status quo ante bellum⁹⁶.

^{После официального извещения стран Антанты об отказе начать мирные переговоры, слабеющий голос канцлера о возможном риске был заглушен громкими требованиями кругов правой ориентации, состоявших преимущественно из промышленников и общественных деятелей, а также офицеров управления флота применить все средства против действий Англии. Начальник Генерального штаба, сначала тоже осторожничавший, опасаясь реакции нейтральных государств, под этим влиянием принял решение97. С 1 февраля 1917 года, несмотря на отчаянный протест канцлера, Германия возобновляет подводную войну, уже в «неограниченной» форме98. В виду тяжелого хозяйственного положения, предполагалось разрушить экономическую блокаду Германии и существенно затруднить снабжение неприятельских армий99.}

^{Одновременно ОХЛ стало слишком заносится в вопросах о целях войны, предъявляя все более чрезмерные требования аннексий. В записке Гинденбург писал Бетман-Гольвегу о более существенном переносе немецких границ на Восток и Запад. Канцлер назвал ее «фантастическим каталогом целей войны»100.}

Гинденбург оправдывает свои действия необходимостью военного командования вмешиваться в политику в случае, если того требуют обстоятельства. Более того, он убежден, что резкой границы между политикой и военным руководством нет, так как в мирное время им необходимо как минимум согласовывать свои действия, а во время войны «они должны дополнять друг друга»¹⁰¹. Постоянные конфликты, которые возникали между правительством и ОХЛ, Людендорф объяснял «необыкновенной волокитой берлинских властей и непониманием ими требований войны»¹⁰².

Эта неспособность гражданской и военной властей прийти к компромиссному решению повлекла за собой трагические последствия. «Неограниченная» подводная война не смогла переломить ход событий в пользу Четверного союза и имела самые негативные последствия в политическом плане: 6 апреля 1917 года США, как и предполагал Бетман-Гольвег, объявили войну Германии^103.

^{Правда в Берлине это не вызвало особой тревоги: изначально недооценивая потенциал Штатов, правительство еще надеялось на подводные лодки, которые уничтожат направляющиеся в Европу военные транспорты104.}

^{Тогда внимание в высших эшелонах власти было приковано к ко}нфликту между третьим ОХЛ и канцлером. Бетман-Гольвег, верный своей «политике диагоналей», оказался между двух огней: с одной стороны, социал-демократы, большая часть населения и союзники, уставшие от войны, требовавшие скорейшего заключения мира, с другой – правые партии и ОХЛ, желавшие аннексий и призывавшие к напряжению всех сил для борьбы до победного конца¹⁰⁵. Канцлер и генералы буквально осаждали Вильгельма, который постоянно выслушивал жалобы то одной, то другой стороны, даже пытался их примирить, но тщетно - слишком много накопилось противоречий и личных обид¹⁰⁶. Осознавая свое влияние на кайзера, генералы решили рискнуть – оба подали прошение об отставке. Они были отклонены, а 13 июля 1917 года Бетман-Гольвег был лишен своего поста¹⁰⁷.

Хоть Гинденбург и говорит о том, что после отставки канцлера была нарушена «видимость гражданского мира», а «бразды правления переходили в руки крайних партий»¹⁰⁸, на деле это означало лишь усиление позиций ОХЛ.

^{Новым рейхсканцлером был назначен бесцветный чиновник Г. Михаэлис, а затем Г. Гертлинг, долгие годы заседавший в рейхстаге от партии Центра. Как первый, так и второй, оба были инертны, консервативны, полностью зависимы от Верховного командования109. Такой канцлер был послушным орудием, в то же время на него можно было возложить политическую ответственность за принятые решения.}

Итак, в 1916 году, после назначения начальником Генерального штаба Гинденбурга и его генерал-квартирмейстером - Людендорфа, в условиях усилившейся конкуренции гражданских и военных властей, когда монарх выпустил из своих рук почти все нити управления, в Германии фактически установилась военная диктатура.