Тенрокова - Филонову 1927

Павел Николаевич!

Хоть я уеду наверно не раньше чем через 1 1/2 недели, когда получу от брата денег на дорогу, но все равно я вас уж не увижу, а поэтому мне не стыдно написать вам совершенно откровенное письмо. Спасибо вам за сегодняшний день. Если не я сама, то мои ребята-ученики будут так работать, честно и правдиво. Это меня окрыляет и придает смысл моей будущей работе.

Как хорошо у Уитмена: «Первый встречный! Почему бы тебе не начать разговора со мною, почему бы и мне не начать разговора с тобою?» Я не только уважаю, но и очень люблю вас. Только не примите это за какое-нибудь пошлое объяснение в любви. Если бы я была мальчиком, то сделала бы то же самое. Почему бы и не написать? Это не безнравственно.

Может быть, все-таки у меня выйдет чисто по-женски, но я вижу в вас не только художника, но и человека, который может страдать. Простите меня, но у меня сердце сжимается при одном воспоминании о вашей нетопленой комнате, о том, как вы дрожали от холода в трамвае. Дорогой Павел Николаевич! Берегите себя. Я хотела бы быть даже неодушевленной вещью, какой-нибудь шерстяной фуфайкой, чтоб вам было теплее. Я очень уважаю вас и ваш образ жизни, и то, что вы так целиком преданы вашему большому делу жизни. А у меня теперь лишь одна тучка на горизонте: как я скажу Вале о моем решении. Это ей всегда хотелось, чтоб я занималась искусством, она всегда поддерживала меня в минуты слабости, и это ее поразит. Прощайте. Спасибо вам за то, что вы такой, какой вы есть, за ваше отношение ко мне.

Ф. Тенрокова

Михаил Абрамов – Филонову

1/III-38г.

Милый мой Павел Николаевич, привет и Вашей коллеге!

Конечно, преданность моя к Вам и вера моя в то, чему Вы учите, - Вас не удовлетворит. Вам нужны работы - и я их делаю... верите ли. Тысяча мерзостей разрывают меня на части. Я б уже давно принес Вам портрет, рисунок, пейзаж и композицию, но никак не вырвусь к Вам. Главное, сейчас, пока холодно, я бьюсь над тем, чтобы заработать денег, конечно, и работая над собой. Летом я мечтаю поработать так, чтобы окончательно и бесповоротно стать на ноги и, самое главное, покончить с сомнениями. Откровенно говорю, я что-то боюсь Вас, ибо я еще так просторен как организм и не заполнен ничем, и остерегаюсь принимать в себя сложную пищу Вашу. Нерешительность моя обусловлена, быть может, предыдущими обманами так наз. «лгущих пророков». Во мне только беспредельное желание сделать хотя бы одну порядочную, содержательную, воплощающую в себя хотя бы тысячную частицу жизни - вещь.

Милый Павел Николаевич, потом меня обижают Ваши грубости словесные. Я слишком их много слышал с детства. Но это мелочь. Главное, если дело пойдет мое под Вашим пестованием, я сделаю достойное и себе, и Вашей школе. Ленивые к новому называют Вас интеллигентом, подобно Блоку, который ответил на вопрос Маяковского («Ну как она, революция-то?»). Блок сказал: «Хорошая вещь, но у меня в деревне библиотеку сожгли»... Ленивые к новому говорят, что Вы не привились к нашему времени и выдумываете свое, что Вам дает доживать свой век.

Я не согласен с мнением тех, слова которых нечем подтвердить из-за спины (я говорю о работах художников современных), -

Поют мотивы старые

И ищут клад на старый лад...

Мне не хочется часто встречаться с Вами, но работать хочется лучше Вас и в форме, и в содержании.

Пусть, наши встречи будем вспоминать потом как начало будущего или возрождения, или упадка - во второе я не верую.

Мне еще бы хотелось иметь хотя бы один рисунок Ваш не как коллекцию, а как живое руководство. Откровенно говоря, говорите Вы красивее и содержательнее, чем делаете. Я говорю о холстах, которые внушают ужас своим уродством, и, если бы этот ужас Ваших вещей не констатировал факт действий и у нас, и в фашизме, я, пожалуй, окончательно бы сомневался в Вас.

Далеким дыханием я чувствую Вашу Правду.

Не отталкивайте меня от себя, потому что только я из современников Ваших могу стать Вашим учеником, продолжателем, вот почему я много блуждал, и все, что я находил, мне не давало ничуть жизнь.

Вы для меня загадочны.

Ученик Ваш Михаил Абрамов (Керамист?)