11. «Мое дело хуже некуда». 1935-1941

1 декабря 1934 года Ленинград всколыхнула весть об убийстве Кирова. Филонов не попал на прощание с ним, однако в дневнике он подробно описал, как ему виделось лицо революционера, и заметил, что «он мог быть и рабочим Путиловского завода». Имя Глебова-Путиловского, по не уточненным пока данным, было найдено в записной книжке Николаева, обвиняемого в убийстве. Косвенно подтверждает предположение об угрозе, нависшей над Глебовым, письмо Филонова, в котором он выражает обеспокоенность судьбой шурина. Очевидно, первоначальные обвинения рассеялись, и Павел Николаевич в ознаменование справедливости «гэпэушного следствия» решил преподнести Глебову его портрет.

С августа 1935 года Глебов стал заместителем директора по учебной части Академии художеств. Он быстро сошелся с общительным И. И. Бродским, ее президентом. Тот выразил желание навестить Филонова, об этом есть упоминание в дневниковой записи от 18 февраля 1936 года.

Бродский пытался получить одну из работ художника для своей коллекции, но безуспешно. У Филонова был свой взгляд на то, можно ли зарабатывать деньги искусством. Ответ ученику, спросившему учителя об этом, он записал в дневнике: «Я посоветовал ему заказы брать, коли он не хочет сдохнуть с голоду, но если он не хочет, чтобы в нем сдох художник, пусть заказов не берет. Я предпочту работать чернорабочим».

Десять дней в июне 1935 года Филонов писал для Клуба моряков портрет Сталина - такой же большой, как портреты Тельмана и Ворошилова (размером они были по 6-7 квадратных метров), которые висели в саду. После страшного ливня их пришлось поправлять: «Я рад, что портреты были испорчены бурей: они стали гораздо лучше, чем были, и я многому научился за эти дни работы. Жалко, что для таких громадных голов у меня было мало времени». Такое отношение Филонова к любой работе не перестает поражать. Например, в ноябре 1935 года он написал на фанере карандашом четыре фигуры конькобежцев и хоккеистов (размер работ был больше размера натуры) для катка в Детском Селе. Причем денег за эту работу он так и не получил. В декабре за две головы маслом какая-то медицинская организация выплатила ему лишь 60 рублей.

В середине 1930 годов советское искусство становилось все более реалистичным. Филонову, которому с юности приходилось работать с самыми разными заказчиками, в разных стилях, нетрудно было доказать, что он способен творить и в стиле реализма: он пишет натюрморт «Яблоки, яйца, мандарины, плетушка и судок» (об этом известно по дневниковым записям) и портрет Сталина.

Как и в академические годы, Павел Николаевич писал и для себя. 25 сентября 1934 года, в день рождения Шостаковича, он начал работать над картиной, названной потом «Первая симфония Шостаковича». В ноябре 1935 года Филонов посетил большую выставку иранского искусства, проходившую в Эрмитаже. Еще в 1910-е годы восточным искусством были увлечены все члены «Союза молодежи»: они собирали китайские лубки, открывали для себя восточную философию и культуру. И в поздней акварели Филонова «Колониальная политика» проступают черты этих увлечений юности.

Не выдержав унизительного положения мужа, Екатерина Александровна в ноябре 1936 года ездила в Москву и встречалась со своей старой знакомой по эмиграции Н. К. Крупской и Керженцевым. Ее поездка оказалась безрезультатной - как и предсказывал Филонов.

Дважды он отдавал свои работы на выставки Горкома художников: в феврале 1935 года - две картины («Цветы» и «Ударники. Мастера аналитического искусства») и одну - в 1937 году.

***

В середине 1930-х годов Филонов начал терять близких людей: 24 октября 1935 года ушел из жизни любимый ученик Василий Купцов, в 1938 были арестованы Николай Николаевич Глебов, Пётр Эсперович и Анатолий Эсперович Серебряковы. После этих событий жену Павла Николаевича парализовало. Филонов, не ведая уныния, днем и ночью ухаживал за Екатериной Александровной, учил ее ходить, говорить и писать. Пример колоссальной жизнестойкости жены помог ему продолжить занятия живописью, сохранить профессиональные отношения с учениками. Удивительно, что в это же время он пишет картину, на которой рядом с осужденными пасынками изображает Сталина, о чем вспоминает И. Дмитроченков: «Однажды вечером в самые горестные дни тридцатых годов я посетил Павла Николаевича. На мольберте в правой стороне комнаты, под сильным светом, стояло свежее полотно, на нем уже были изображены узники (как сказал Павел Николаевич), оголенные до пояса, и лица их истощены до блеска крахмала, их было несколько человек, в том числе и Сталин рядом с сыном Серебряковой... Я спросил Павла Николаевича, возможно, Сталин не должен находиться на картине. Павел Николаевич возразил мне и убедительно добавил, что Сталин сам был арестант, да еще при царе, и если он теперь находится среди новых, то здесь нет ничего предосудительного. Я услышал за своей спиной прощальный голос великого живописца, он мне всегда слышался, как бы издалека, приглушенный, басовитый и ровный... Это было мое последнее свидание с учителем...»

Дневник Филонова обрывается записью от 19 января 1939 года на обращенном к нему вопросе Серебряковой: «Ты все пишешь. Это Жданову?» - «Это, доченька, тебе, пишу любовное письмо». Доченькой Павел Николаевич называл жену.

Последние строки дневника, обращенные к 80-летней, изможденной болезнью женщине, оставляют пронзительное ощущение неразгаданной глубины таинственной личности этого художника. Выдержанный, требовательный и даже беспощадный к себе человек был наделен даром жертвенной любви - к женщине, своим ученикам и России.

***

3 декабря 1941 года Павел Николаевич Филонов умер в блокадном Ленинграде. По ходатайству его учеников и с помощью Союза художников он был похоронен в отдельной могиле на Серафимовском кладбище, слева от входа в храм Святого Серафима Саровского.

Все свои произведения Филонов хранил у себя в мастерской и надеялся, что они будут оценены государством и составят основу коллекции нового Музея аналитического искусства.