1 Попробуйте провести простейший эксперимент. Вдвоем с другим человеком

(было бы идеально, чтобы он принадлежал к иной социальной среде)

постарайтесь попасть в не совсем привычное для вашей повседневности место и запишите

на диктофон случайный разговор в случайной ситуации. А через некоторое время

опишите — отдельно друг от друга — ситуацию своими словами, включая

разговор. При этом постарайтесь воспроизвести его как прямую речь, т. е. максимально

близко к тому, что было сказано. Сопоставив позже все три записи, вы обнаружи-

О. Паченков. Несовершенная инструкция...

дописываем за наших информантов, додумываем за саму ситуацию так, как

это кажется наиболее адекватным с точки зрения нашего восприятия

ситуации. Адекватность такой записи нашим первым впечатлениям,

возникшим в момент наблюдения (а уж тем более представлениям наших

информантов о происходившем!) весьма сомнительна. И избежать этого можно

только одним способом: делая записи на месте наблюдения!1

В противном случае, социологи создают артефакты, имеющие мало

общего с реальностью. Сделанные с большим опозданием записи

представляют собой мысли, впечатления, типизации наблюдателя (увы, не как

социолога, а как обывателя), объективированные при помощи записи (и

авторитета ученого и науки) и выдаваемые за слепок с наблюдаемой реальности.

Вот почему я выше упомянул о том, что исследования, сделанные таким

образом, зачастую больше рассказывают нам об исследователе (как

обывателе), а не о том/ком, что /кого он исследовал.

Указанная опасность более характерна для социологов, работающих

этнографическими методами, чем для антропологов и этнографов,

изучающих «традиционные» общества. Разница (и повышенная методологическая

опасность в случае социологов) состоит в том, что социолог изучает «свое»

или очень похожее общество, в то время как антрополог — «чужое». Из

этого различия вытекают два следствия: одно методологического

характера, другое — технического. Методологически это означает, что социолог

склонен слишком многое «принимать на веру»2, будучи уверенным, что «в

принципе он уже все про объект своего изучения знает — ну, или почти

все, и надо лишь прояснить те или иные моменты...». Так за пределами

внимания остаются важнейшие вещи, в частности то, чего социолог, выходя

в поле, еще не знал об объекте своего изучения и уже никогда не узнает.

Технический момент не менее важен и состоит в том, что антрополог

погружен в свое поле на сто процентов. Он на протяжении многих

месяцев, если не лет, живет в окружении своих информантов. Совсем другая

ситуация у социолога: например, он в 9 утра должен быть на работе, в 12

он в поле, но не долее, чем до 14, так как в 15 ему нужно быть снова у себя

в институте, где у него семинар, а в 17 нужно забрать ребенка из детского

сада. А завтра он вообще не может: с утра семинар, потом надо съездить

на базу купить стройматериалы — ремонт-то кто будет делать!? — а вече-

те между ними значительные расхождения. Попробуйте разобраться в этих

различиях и подумать, с чем они связаны.

1 Не менее важно обсуждать с людьми то, что они делают; однако это отдельная

методологическая проблема, которую мы сейчас не будем затрагивать.

2 Этот важный для феноменологии и этнометодологии термин («taken for

granted») означает характерную для повседневности «естественную установку»

(Абельс, 1999:85), когда «принимается на веру» все, что составляет рутину нашей

жизни и основу социального взаимодействия: мы не задумываемся каждый раз,

взаимодействуя с другим человеком, просто живя в этом мире, о его основаниях —

мы принимаем на веру, что они таковы, какими нам представляются.

132 Уйти, чтобы остаться. Социолог в поле

ром у него билеты в театр. Может выберется в поле на следующей неделе...

А уж когда он запишет то, что в поле наблюдал, вообще неизвестно.

Я сам не раз был в такой ситуации и регулярно наблюдаю моих коллег

в том же положении. Это приносит постоянное чувство неудовлетворения

собственной работой. Я стараюсь постепенно, раз за разом, от

исследования к исследованию приблизиться к идеальному — этнографическому или

антропологическому — варианту работы в поле, в том числе в практике

записей и ведения полевых дневников. К сожалению, я пока не разрешил

эту проблему. Поэтому остается только пожелать всем остальным удачи

в этом нелегком деле — качественно выполнять работу полевого

исследователя, оставаясь «нормальным» членом своего общества.

6.

Как уже можно было заметить, фактически весь данный текст

посвящен внутренней борьбе человека, избравшего социологию/антропологию

своей профессией1. Вставший на этот путь обречен на постоянную

внутреннюю конфронтацию между человеческим и профессиональным. Выше

шла речь о трудности, которую я считаю психологической, — о боязни

показаться идиотом. Здесь я хочу обратиться к еще одной проблеме, которая,

возможно, тоже носит психологический характер2. Она осознается

исследователем спустя некоторое время после начала работы в поле. Я бы ее

назвал трудностью пребывания в подвешенном состоянии. Проблема

заключается в том, что исследователь вскоре начинает понимать, что он...

ничего не понимает. Если конечно, он достаточно «чувствительный»3

исследователь. В тех, кто лишен дара профессиональной чувствительности

или не развил его в себе, «обыватель» берет верх над «социологом», и они

такого дискомфорта не испытывают. Воистину знание умножает скорбь...

Обыватель стремится обрести почву под ногами. Это правило

повседневной жизни: любой из нас стремится жить в мире, где все понятно,

стабильно и предсказуемо. Согласитесь, неприятно, когда ты перестаешь по-

1 Речь идет, конечно, о социологах-конструктивистах, «понимающих»

социологах, феноменологах. Позитивисты, исходящие из тезиса о существовании

объективной, не зависящей от действий человека социальной реальности, могут не

волноваться: они избавлены от подобной внутренней борьбы, что делает их жизнь

спокойнее, но, боюсь, скучнее.

2 Заранее приношу извинения коллегам-психологам. Я не являюсь

специалистом в психологии. Именно поэтому, каждый раз используя этот термин, я

дополняю его словами «вероятно», «наверное» и т. п.

3 Понятие «чувствительность» или «sensitivity» заимствовано из статьи

Герберта Блумера (Blumer, 1954). Имеется в виду способность исследователя оставаться

чувствительным к полю и эмпирической информации — даже после того, как у

него возникли какие-то обобщающие идеи; следует быть открытым новому

материалу, который может не соответствовать вашим обобщениям и выводам.

О. Паченков. Несовершенная инструкция... 133

нимать, что происходит вокруг, и судорожно пытаешься решить, как тебе

следует действовать. Любой человек желает быть уверенным в том, что он

понимает происходящее1. К сожалению, именно на непонимание

происходящего обречен антрополог, работающий в незнакомом для себя поле.

Существует представление, что социологу следует выходить в поле

в состоянии «tabula rasa». Это означает, что он, предположительно,

ровным счетом ничего не знает о тех людях, которых исследует, и

стремится узнать о них все в буквальном смысле слова, включая самые

очевидные, на первый взгляд, вещи (в этом случае для социолога в изучаемой

среде не может быть никаких «очевидных» вещей). Я воспринимаю эту

позицию как близкую к идеалу, но вместе с тем как крайнюю и утопичную,

потому что социолог не может не иметь никаких представлений о своем

поле — он ведь еще и человек, который живет в этом обществе и

«нормально» в нем ориентируется. Однако, выходя в поле, социолог должен

постараться забыть о том, что он знал об объекте своего исследования как

обыватель (и даже как профессионал)2. Так не бывает, но к этому следует

сознательно стремиться.

В методологии социальных наук есть такой термин «bottom up», что

означает движение снизу — со дна — вверх. Имеется в виду, что все находки,

сделанные ученым в ходе исследования, должны «вырасти» из самого поля,

из эмпирического материала, из наблюдений исследователя, а не быть

привнесены в поле антропологом, чьи представления основаны на

результатах других исследований или на высоких теориях. Исследователь должен

попытаться заново — с нуля — понять, как устроена жизнь тех, кого он

изучает. Он начинает шаг за шагом, кирпичик за кирпичиком

реконструировать представления его информантов: о мире, о происходящем, о самих

себе и об окружающих людях и т. д. И до тех пор, пока ему не удастся

выстроить достаточно стройную систему таких представлений, он будет

находиться в подвешенном состоянии. Ему не будет хватать важных деталей,

будут дыры и лакуны, лишающие всю систему стройности и устойчивости;

он будет проверять свои предположения, искать им подтверждения в поле,

у информантов, и будет бесконечно ошибаться. Пока не поймет, что сумел

реконструировать нечто, что не противоречит ни представлениям

информантов, ни природе изучаемого поля.

1 В социологии существует понятие «интерпретативного фрэйма» как

стандартного способа давать определения происходящему, характерному для

повседневной жизни человека. По мнению социологов, разрабатывавших это понятие,

человек в любой ситуации ищет возможность дать определение происходящему и

его участникам — в противном случае наступает паника (Goffman, 1974). На

практике паника начинается редко: в крайнем случае, всегда можно интерпретировать

происходящее в терминах безумия — ситуации или действующих лиц — и люди

нередко прибегают к этому спасительному объяснению.

2 У меня есть свои представления о том, как следует выходить из этой ситуации

и частично они изложены выше.

134 Уйти, чтобы остаться. Социолог в поле

Самая большая опасность здесь все та же: додумать систему

мировосприятия информанта, его интерпретации людей и событий, исходя из

собственных представлений. Такие действия социолога продиктованы

стремлением «обывателя» в нем поскорее обрести почву под ногами, найти,

наконец, хоть какую-нибудь интерпретацию происходящего. Как правило, чем

меньше момент упорядочивания наблюдений и выводов отстоит от

момента вхождения в поле, тем выше вероятность того, что сконструированная

исследователем «картина мира» информантов будет напоминать то, что

социолог знал о них до первого вхождения в поле. Можно сказать, что

степень профессионализма социолога/антрополога напрямую зависит от его

способности пребывать в процессе изучения нового поля в «подвешенном»

состоянии. Поначалу придется выдерживать состояние, когда мир

информантов будет представляться несвязными осколками смыслов,

носящимися хаотично во вселенной возможных сочетаний. Это, однако, повышает

шансы позднее более точно определить взаимосвязь элементов,

образующих специфический мир именно этого объекта исследования, будь то

социальная среда, группа, субкультура или что-то иное. Социолог должен

стремится найти не «хоть какую-нибудь» интерпретацию своего поля, но

только такую, которая будет максимально соответствовать

представлениям самих информантов. Тогда удастся создать то, что Клиффорд Гирц

называл «плотным описанием» (Гирц, 1997).

Я не знаю, насколько хорошо мне удалось передать здесь собственные

ощущения, но я переживал это не раз и не два. На мой взгляд, эта

трудность — неотъемлемая часть методологии и метода. Поэтому

единственный способ справиться с ней — просто привыкнуть пребывать в этом

состоянии, не испытывая от этого дискомфорта и не стремясь прервать это

состояние слишком рано.

7.

Очередная опасность подстерегает социолога в поле именно тогда,

когда ему кажется, что все сложности позади. Он уже сумел войти в поле,

сумел установить контакты со своими информантами, отбросил свои до-

эмпирические представления и регулярно ведет полевой дневник,

достаточно долго пребывал в «подвешенном состоянии» и наконец ощутил, что

начал понимать мир своих информантов изнутри — таким, как он видится

им самим... Вот тут его и ждет очередной подвох: опасность

«потеряться» в изучаемом поле — стать «своим», перестать рефлектировать,

то есть перестать быть социологом. Это происходит незаметно. Когда

ты в поле, тебя начинает волновать только то, что волнует информантов, и

перестает постепенно волновать то, что занимало тебя как исследователя.

Ты перестаешь замечать, что происходит вокруг и с тобой самим — тебе

уже все вокруг знакомо, понятно, даже близко. Эта опасность тем больше,

чем меньше поле отличается от вашей собственной повседневности. Слож-

О. Паченков. Несовершенная инструкция... 135

нее всего оставаться социологически «чувствительным», изучая

«социально близких» информантов, близкие социальные среды. Опасность

усиливается и в ситуациях, когда ты изучаешь информантов, практики которых в

принципе не противоречат твоему образу жизни, убеждениям и пр. То есть

когда твои информанты делают то, что ты и сам вполне мог бы делать.

Тогда исследователь очень активно и искренне вовлекается в их деятельность,

естественно и незаметно становясь частью изучаемого поля и теряя столь

необходимую для исследования дистанцию.

Со мной и моими коллегами нечто похожее произошло, например,

в проекте по изучению «блошиных» рынков. Там опасность «потеряться»

усиливалась тем, что информанты, вопреки нашим ожиданиям, зачастую

не сильно отличались от нас самих по образу жизни за пределами рынка.

То есть это был как раз тот случай, когда поле не сильно контрастировало

с нашей повседневностью и когда практики, характерные для поля, с

легкостью становились нашими собственными. «Обыватель» в нас брал верх

над «исследователем», мы очень быстро и совершенно искренне

превращались в «продавцов на блошином рынке». Нас волновало то, что волнует

продавцов, а не то, что должно волновать исследователя; мы мыслили

категориями продавцов и вели себя соответствующим образом,

социологическая рефлексия при этом атрофировалась. Что может помочь в такой

ситуации? Можно предложить четыре способа минимизировать вред от

«растворения» в поле (их можно и нужно стремиться сочетать):

1) коллективные (групповые) проекты;

2) приглашение в качестве «инспекторов» гостей — лучше из числа

коллег, но можно просто постороннего; главное, чтобы он не принадлежал

к исследуемому полю;

3) обсуждение полевых материалов на семинарах с коллегами;

4) метод «челнока» — кратковременные выходы из поля.

Применение каждого из упомянутых способов приводит к тому, что

исследователь начинает обращать внимание на то, к чему успел привыкнуть,

что стало казаться уже само собой разумеющимися. Приведу пример из

проекта по изучению «блошиных» рынков. После четырех месяцев полевой

работы мы, наконец, провели несколько открытых семинаров с тем,

чтобы представить проект коллегам и услышать их мнение по поводу

перспектив работы. На одном из них обсуждались возможности, преимущества,

сложности работы с полевыми дневниками. Я внезапно понял, насколько

у меня к тому времени «замылился» глаз. Понять это мне помогли коллеги

на очень простом примере. Для анализа были взяты две первые фразы из

моего полевого дневника: «Соседи: слева — никого близко — пустое

место. Чуть подальше — мужик со всяким электрическим барахлом — не

общались». Эта строчка не казалась хоть сколько-нибудь примечательной,

но мои коллеги показали мне, что буквально к каждому слову можно задать