1 Верно и обратное: любой обыкновенный человек — социолог. Для того чтобы

жить с другими людьми, общаться, взаимодействовать, человек, подобно

социологу, должен разбираться в том, как это общество устроено, — и любой социально

компетентный индивид на это способен. Единственное отличие социолога состоит

в том, что он способен на саморефлексию относительно того, что является

основой взаимодействия людей в обществе. По мнению этнометодологов, основное

отличие «обыденного» социолога от профессионального (этнометодолога) должно

состоять в том, что последний делает обыденное знание не «ресурсом для

производства результатов», а темой исследования (Silverman, 1986:165).

122 Уйти, чтобы остаться. Социолог в поле

страхи были сильно преувеличены, местами — необоснованны, а местами

имели совершенно ложное обоснование, базирующееся на знании

обывателя (Brednikova, Pachenkov, 2002). От до-эмпирических представлений,

принимающих зачастую форму страхов, никуда не денешься: каждый из

нас — «нормальный» член этого общества. И лучше испытывать

трудности в профессиональной работе, будучи условно «нормальным», чем быть

«социально некомпетентным» в этом обществе: кризисные эксперименты

Г. Гарфинкеля наглядно демонстрируют возможные последствия

социальной некомпетентности (Garfinkel, 1967: ch. 2; Абельс, 1999: гл. 5).

Один из вариантов решения проблемы: записать все собственные

представления об объекте исследования до начала полевой работы. Это

позволит убить двух зайцев: «содержательно-контекстуального» и

«методологически-технического». С одной стороны, есть веские основания

предполагать, что предварительные представления об объекте исследования

являются типичными представлениями обывателя, принадлежащего к

определенной социальной среде. Таким образом, записанное вами

собственное представление об объекте предстоящего исследования дополнит

информацию о восприятии этого объекта со стороны — человеком,

принадлежащим (относящим себя) к другой социальной среде/группе/культуре/

субкультуре; т. е. дополнит описание контекста изучаемого объекта.

С другой стороны, все до-эмпирические представления, при условии, что

они зафиксированы до выхода в поле, могут быть позднее «взяты в скобки»

при анализе полевых заметок. Это дает возможность нивелировать

влияние до-полевого знания об объекте исследования на работу исследователя

в поле, на вхождение в поле, на установление контактов с информантами,

на полученные впечатления, сделанные наблюдения и выводы. Мы

исходим из предположения, что такое влияние неизбежно, поэтому полагаем,

что лучше придумать, как использовать его в целях повышения качества

исследования, чем пытаться игнорировать.

Еще одно решение этой трудности (даже проще первого): не нужно быть

слишком уверенным в предварительных знаниях об объекте исследования.

Лучше исходите из того, что вы ничего о нем не знаете — скорее всего это

так и есть. Исследования других социологов/антропологов в данном

случае тоже не помогут. Не стоит априорно доверять исследователям, какими

бы признанными корифеями те не казались. Мой опыт подсказывает, что

многие исследования сделаны учеными, которые забыли о том, что они

одновременно и обыватели. Результаты этих исследований дают больше

информации о самом исследователе и его (суб)культуре, нежели об объекте

исследования. Одним словом, следует доверять только собственному

эмпирическому опыту, отфильтрованному при помощи специальной

методологии. Поскольку мы не располагаем таким опытом до начала исследования

в «чуждых» нам социальных средах, нет никаких оснований делать выво-

О. Паченков. Несовершенная инструкция... 123

ды о том, что характерно для предполагаемого объекта исследования: надо

просто пойти и узнать это.

Знание, как известно, сила. В данном случае я говорю о том, что

социолог, отдающий себе отчет, что такое обывательское знание, и способный

отличить его от научного, может даже извлечь пользу из этого разрыва.

Например, очень просто стать героем в глазах не только обычных людей, но

и своих коллег, которые, как мы помним, в свободное от работы время

также являются обычными людьми. Так, мы в своем исследовании мигрантов

с Кавказа в Петербурге не стали опровергать представления наших

близких и коллег об опасности, которую таит поле нашего исследования. Они

смотрели на нас как на настоящих героев, которые не боятся

отправиться на рынок и общаться там с «кавказцами». А мы, как положено героям,

вели себя скромно: под их восхищенными взглядами опускали глаза, пряча

усмешку (потому что уже знали о том, что все слухи об опасности наших

информантов были, мягко говоря, сильно преувеличены) и тяжело

вздыхая, говорили: «Да, нет, да ничего, терпимо... Бывают поля и похуже...».

Так мы стали героями благодаря не собственным заслугам, но

предрассудкам, характерным для нашего общества. В каждой профессии есть свои

профессиональные хитрости, и наша — не исключение.

2.

Из нашего представления о поле, в котором нам предстоит работать,

вытекает наше представление о самих себе и своем месте в этом поле.

Какими мы видим себя в поле — это не второстепенный вопрос, как

может показаться. В особенности, если поле исследования — социальная

среда, сильно отличающаяся от той, к которой вы относите себя.

Социологу известно, что существуют среды, маркером принадлежности

к которым является одежда (не случайно говорят: «встречают по одежке»).

Поэтому не следует умалять значения этого атрибута в социальной жизни

и его роль для успешного осуществления исследования. Однако не

следует его и переоценивать. Между тем исследователи, особенно начинающие,

склонны придавать слишком большое внимание тому, чтобы внешне не

отличаться от своих информантов. В моем личном исследовательском опыте

были и случаи пренебрежения к своему внешнему виду, и примеры

переоценки его значения. Так, осуществляя свое первое в жизни

социологическое исследование, объектом которого были всевозможные «маги»,

«целители» и т. п., я посещал массовые сеансы, на которых те демонстрировали

свои способности публике. Мне было лет восемнадцать, я слушал рок

музыку, носил черные джинсы и кожаную «косуху». В таком виде я и

заявился на сеанс целительницы бабы Нюры. Если учесть, что 99% посетителей

подобных сеансов — пожилые женщины, легко представить, что я

привлекал внимание чуть ли не больше, чем сама баба Нюра.