112 Уйти, чтобы остаться. Социолог в поле

лей в деревенских обывателей. При ведении полевых дневников у наших

коллег и у нас не раз складывалось ощущение, что мы только и занимаем?

ся тем, что переписываем и распутываем нагромождение сплетен жителей

друг о друге. Мы также взахлеб обсуждаем между собой новые сведения,

когда вдруг «оказывается», что бывший директор совхоза, например, пишет

стихи, а бывший агроном в бытность работы в совхозе крепко выпивала и

приходила на работу в разных носках.

Интересно, что мы порою, сами того не предполагая, становимся

информантами для сельчан, когда уже местные жители начинают спрашивать

у нас, о чем нам рассказали, например, местные алкоголики. Такое

переворачивание ролей происходит, на наш взгляд, потому, что жители либо сами

хотят узнать о маргинальных представителях своего сообщества, которых

они избегают, либо пытаются разоблачить в наших глазах своих

«неуспешных» соседей и сообщить, что те рассказали нам все не так, а уж они-то

знают, как действительно обстоят дела. Показательно, что в последнее время

нас стали спрашивать при встрече, от кого мы идем и к кому собираемся.

В таких случаях становится чрезвычайно трудно поддерживать

коммуникацию с сельчанами, ожидающими от нас взаимной открытости и

откровенности, не раскрывая при этом информацию, полученную от их соседей.

Таким образом, одновременно проблематизируются и этическая и

методологическая стороны исследования. С одной стороны, для нас важно сохранить

хорошие отношения с нашими информантами, не став «осведомителями»,

с другой — не привносить своего видения местной жизни, которое

сельчанам, безусловно, важно зафиксировать.

Полифония источников усложняет интерпретацию собранного

материала. Вместе с тем она расширяет возможности постановки

исследовательских задач. Беседуя с информантами и затем анализируя интервью, важно

учитывать не только то, что, но и то, каким образом и о ком говорят

жители деревни. Способ подачи сведений о соседях и знакомых, смысловая и

моральная нагруженность оценок отражают структуру повседневных

взаимодействий, властных отношений и социальной сегрегации на селе.

Выводы: за и против «челночного» исследования

Качественное исследование предполагает максимальную вовлеченность

социолога в повседневность изучаемого сообщества. В данной статье

представлена несколько иная стратегия: периодическое — продолжительностью

от одного дня до двух месяцев — пребывание в поле. О ее

методологической корректности можно спорить. Есть моменты, в которых мы,

несомненно, проигрываем. Внезапность и краткосрочность наших приездов скорее

понижают уровень доверия к нам сельских жителей. Наша фактическая ис-

ключенность из ряда деревенских практик (косьбы, заготовки дров, ухода

за скотом, ремонта колодца и т. д.) оставляет скрытыми от нас многие ас-

Е. Богданова, О. Ткач. Назад в «поле»: опыт исследования... ИЗ

пекты «устройства» сельской повседневности. За время кратких

экспедиций практически невозможно на собственном опыте узнать, как, например,

вызвать деревенского фельдшера, сколько дней нужно ждать ремонта

телевизора после вызова специалиста и т. д. Иногда об опыте решения подобных

повседневных проблем мы можем узнавать только из интервью.

Тем не менее, стратегия проведения полевого исследования, которая

была выбрана нами сознательно, обладает рядом преимуществ. Благодаря

возвращениям из поля у исследователя, что называется, не «замыливает-

ся» глаз. Возможность уезжать из сообщества и возвращаться сохраняет

способность открывать новые аспекты исследования, а новый (или

увиденный «свежим взглядом») материал позволяет по-новому отвечать на

поставленные ранее вопросы или по-новому их задавать. Наше «непривыкание» к

полю позволяет избежать рутинизации восприятия деревенской

повседневности, оставляет пространство для «удивления» и исследовательской

рефлексии. Кроме того, мы имеем возможность, обсудив со своими коллегами

на рабочих семинарах результаты экспедиций, возвращаться в поле с

новыми исследовательскими фреймами.

В ходе полевого исследования мы можем познакомиться практически со

всеми в сообществе. Расширение сети деревенских контактов,

порождающее полифонию источников информации, предоставляет нам ценные

данные для анализа процесса функционирования правил повседневных

взаимодействий в деревне. Обличающие, сочувственные, гневные, восхищенные

речи наших информантов друг о друге несут в себе сведения о том, с

помощью каких правил регулируется повседневная жизнь в сообществе,

возникают социальные связи и решаются конфликты.

Как показывает опыт исследования, «пробелы», которые образуются по

причине нашего непостоянного, периодического присутствия в деревне,

отчасти восполняются за счет рассказов местных жителей о том, «что

случилось, пока нас не было». Мы можем не наблюдать что-то собственными

глазами, но знать о событиях из разных источников: от очевидцев, от тех, кто

«что-то слышал», от тех, кому «кто-то сказал». Приезжая в деревню, мы

всякий раз, помимо, казалось бы, недоступной нам событийной информации,

собираем ценнейший материал о правилах социального взаимодействия и

о законах циркуляции информации в деревенском сообществе. И в этом

состоит неоспоримое преимущество «циклического» полевого исследования.

8 Зак. 3899

Антонина Кулясова

ИСКУШЕНИЕ ПОЛЕМ

Наша группа готовилась к экспедиции в экопоселение «Тиберкуль»

[далее Тиберкуль. — А. К.]'. Процесс осложнялся тем, что у нас не было ни

почтового адреса, ни номеров телефонов поселения — обычная проблема

исследования труднодоступных мест с плохо развитой системой

коммуникации. Однако мы знали, что Тиберкуль состоит из верующих Церкви

Последнего Завета, община которой есть в Санкт-Петербурге, и обратились к

ее лидерам за помощью. Они дали нам необходимую информацию и

связали с людьми, побывавшими в Тиберкуле, которые объяснили нам, как

лучше ехать, что брать с собой, к кому обращаться. Кроме того, нас попросили

отвезти коробку церковных свечей и кое-какие мелочи для тамошних

жителей. Это поручение демонстрировало доверие к нам лидеров городской

общины и позволило ехать в Сибирь не как «чужакам».

Тиберкуль находится в Красноярском крае, и добираться поездом от

Петербурга до станции назначения нужно пять суток. Денег на исследование

было мало, и нам пришлось ехать в плацкартном вагоне. Это было вдвойне

тяжело потому, что я вынуждена была взять с собой полуторагодовалую

дочь, которую все еще кормила грудью. Путешествие в плацкартном вагоне

имеет для социолога и определенные преимущества. Попутчики постоянно

менялись, интересно было наблюдать за ними, зачастую, разговорившись,

можно было узнать кое-что о том экопоселении, куда мы ехали2. Обычно

нам выдавали информацию, почерпнутую из СМИ или слухов, но у

некоторых наших попутчиков были там родственники или знакомые. Такие

разговоры давали нам представление о том, что думают «обычные» люди о

Тиберкуле.

Когда мы приехали на место, нас поселили в летнем домике с печкой,

хотя было начало ноября и уже лежал снег. Для местных жителей такие

условия считались вполне нормальными, поскольку многие еще жили в па-

1 Экопоселения представляют собой сообщества людей, проживающих в

сельской местности и ведущих альтернативный образ жизни, «дружественный

окружающей среде». Они стали создаваться на Западе в 1960-1970-е гг. и в России —

в конце 1980-х — начале 1990-х гг. по инициативе глубинных экологов. Глубинная

экология (deep ecology) — направление философско-этической мысли, в котором

человек рассматривается в ряду других живых существ как равный и не более

значимый. Это направление противоположно антропоцентризму.

2 То, что многие знали об экопоселении Тиберкуль, связано не только с его

масштабами (там живет несколько тысяч человек из разных городов России,

ближнего и дальнего зарубежья) — о Тиберкуле и его лидере, о религиозной

направленности экопоселения не раз шли передачи по центральному телевидению и радио,

публиковались статьи в газетах и информация в Интернете.

А. Кулясова. Искушение полем

латках, вагончиках или времянках, строя новые дома. Однако для нас это

стало испытанием, особенно из-за дочери. В домике было тепло, только

когда топилась печка. К утру же наше жилище выстывало до нуля градусов.

Мы спали на низком диване без ножек, от которого несло псиной: до нас

там обитали три хозяйские собаки. Мы прожили в этом домике несколько

дней в начале и в конце экспедиции.

Тиберкуль (а это несколько деревень и Город на Горе, главный поселок

экопоселенцев) разбросан на значительной территории, и мы должны были

переезжать с места на место. Поскольку с нами был ребенок, то нас

подвозили на машинах и даже усаживали в кабину, в то время как местные

жители или шли пешком по 25 и более километров или ехали в кузове грузовых

машин. Когда мы в следующий раз, уже без дочери, приехали в Тиберкуль,

то нам пришлось путешествовать как всем. Вместе с другими пассажирами

мы в пятнадцатиградусный мороз отправились в Город на Горе в кузове

грузовика. И хотя все укрылись тентом, было очень холодно. Через час, в

следующей деревне, к нам подсели еще десятка два человек с козами. На меня

улеглась коза, и стало значительно теплее. В оба приезда нам пришлось

подниматься 12 километров в Город на Горе по пешеходной тропе,

поскольку другого пути туда нет.

Условия были для меня очень тяжелыми. Мне приходилось думать не

только об исследовании, но и заботиться о дочери. Однако моя маленькая

дочь стойко вынесла нашу экспедицию и даже часто нам помогала.

Еще одной проблемой оказалось питание. Жители Тиберкуля

придерживаются веганства1. Формально на нас это правило не распространялось,

но мы не хотели создавать лишних барьеров. Кроме того, мы хотели

опробовать на себе новый способ питания. Сразу отмечу, что все три

исследователя нашей группы имели уже опыт вегетарианства, и это облегчало

адаптацию к веганской пище. Но мы все равно испытывали некоторый

дискомфорт из-за однообразия еды.

Во время работы в поле я заметила, что подчас всего одна фраза

может стать, как я это называю, «ключом к доверию», который помогает

установить контакт с информантами. Таким ключом может стать общий

опыт — «прохождение испытаний». Во время исследования экопоселений

в Горном Алтае информанты, прежде чем отвечать на вопросы,

спрашивали нас: «А вы уже побывали в горах?» Опыт, приобретенный в горах,

высоко ценился, рассматривался как некий допуск к пониманию ситуации

в Горном Алтае. В двух других случаях из нашей практики — в исследова-

1 При веганском питании из рациона исключаются не только мясо и рыба, но

также яйца, сахар и сладости, дрожжевой хлеб и изделия из пшеничной муки,

консервы, не употребляются алкогольные напитки, ограничивается употребление

растительного масла, а молоко и кисломолочные продукты допускаются в

ограниченном количестве только детям, беременным и ослабленным людям.

116 Уйти, чтобы остаться. Социолог в поле

ниях на Северном Кавказе и в Вологодской области — ключом к доверию

послужила общая для информантов и одного из исследователей родина.

Такие «ключи» применяются интуитивно, и только по прошествии времени

их начинают использовать сознательно.

При исследовании Тиберкуля таким ключом к доверию стала моя

полуторагодовалая дочь. Информанты проникались уважением к социологам,

которые не только сами переносили тяготы экспедиции, но и делили их

с маленьким ребенком. Это означало, что исследователи пришли к ним не

как отстраненные ученые, а как заинтересованные и дружественные люди,

тем более что в СМИ часто писали о Тиберкуле как о секте и представляли

экопоселение как «опасное» место. То, что с нами была моя дочь, помогало

нам во многих ситуациях (например, в описанных выше перемещениях из

одного поселка в другой). Ради нас нарушали даже некоторые формальные

правила, например, нас оставили на несколько ночей в Городе на Горе, что

было непринято. Для нас сделали исключение, понимая, что с ребенком

очень трудно за один день проделать путь в 12 километров по горной

заснеженной тропе, а на следующий день спуститься той же дорогой.

Мне пришлось специализироваться на интервью с женщинами,

поскольку нередко приходилось кормить дочь грудью прямо в процессе

интервьюирования. С другой стороны, это создавало непринужденную

обстановку и помогало вести более откровенный разговор, свободно беседовать

о тендерных отношениях, о практике домашних родов, принятой в экопо-

селении, и многом другом. Однако когда возникала необходимость в

официальных встречах, присутствие ребенка могло помешать. Так, во время

беседы нашей исследовательской группы с духовным учителем Тиберкуля

Виссарионом мне пришлось оставить дочь на попечение его жены.

Местные жители часто оценивают поведение исследователя с

точки зрения принятых здесь норм поведения. В Тиберкуле все

административные посты занимали мужчины, мужское доминирование было там

нормой. В нашей группе был единственный мужчина, и, естественно, именно

к нему в первую очередь обращались местные. Для того чтобы не создавать

неловких ситуаций, мы представили его руководителем, тогда как в

действительности экспедицию возглавляла женщина.

Мы не хотели выделяться, поэтому я и другие участницы наших

экспедиций, как все местные женщины, носили длинные юбки. Собственно, мне

это не доставляло неудобства, поскольку я и раньше часто так одевалась,

хотя и не в походных условиях. После подъема в Город на Горе я поняла,

что носить длинные широкие юбки всегда удобно, поскольку в них теплее

и комфортнее. Теперь я практически не ношу брюки, более того, чувствую

себя в них дискомфортно. Со временем меня переставали воспринимать

как исследователя. Если мое поведение, речь и образ были близки инфор-

А. Кулясова. Искушение полем И7

мантам, то на меня начинали смотреть или как на одного из потенциальных

экопоселенцев или как на гостя-друга. Если я много рассказывала о моих

экспедициях в другие экопоселения и демонстрировала знание сельской

жизни, то на меня смотрели как на жителя другого экопоселения, который

имеет полезный опыт и у которого можно попросить совета.

Погружаясь в поле, я старалась увидеть мир глазами своих информантов.

Они же представляли его полным опасностей, стоящим на пороге

экологической и социальной катастроф. Жизнь в городах виделась им как минимум

негармоничной. Я получала массу информации о различных духовных

идеях и представлениях. Как исследователь я старалась беспристрастно

описать свои наблюдения, но как обыватель не могла избежать влияния тех

или иных взглядов и верований информантов. Нет, информанты не

навязывали нам свои представления, по крайней мере, явно. Но я чувствовала, что

уже просто не могу слышать про духовные учения, составляющие основу

их мировоззрения. Мне приходилось подавлять внутренний протест,

стараться не вступать в полемику и не давать оценок. В тех же случаях,

когда мое собственное мировосприятие, мой жизненный опыт сближались со

взглядами информантов, мне было сложно сохранять беспристрастность и

надо было прилагать усилия уже для того, чтобы не раствориться в поле.

Подчас я с трудом заставляла себя делать записи в дневнике наблюдений,

так как ощущала «никчемность и суетность» этих действий. Я поняла, что

означает фраза «исследователь не вернулся из поля». Даже по прошествии

нескольких лет я продолжаю глубоко переживать увиденное в Тиберкуле,

пытаюсь переосмыслить свою жизнь. Это исследование стало для меня

серьезным испытанием. Я включила в свою жизнь некоторые практики, о

которых узнала в экспедиции, мои представления о жизни обогатились

новыми идеями, почерпнутыми у моих информантов. Начиная новые

исследования, я теперь не могу быть уверена, что «вернусь» из поля.

Опыт исследований экопоселений ставит передо мной и моими

коллегами серьезную методологическую проблему. С одной стороны, мы, будучи

специалистами в вопросах социальной экологии и участниками

экологического движения, не можем игнорировать тот факт, что наши

информанты оставляют без внимания вопросы внешней экологии. С другой стороны,

будучи социологами, мы должны минимизировать влияние нашего

«вторжения в поле» на жизнь наших информантов. Имеем ли мы право

действовать акционистскими методами: стимулировать дискуссию, объяснять

свои взгляды, делится знаниями о международном опыте экопоселений и

экологического движения? Этот вопрос снова и снова встает перед нами,

и мы не всегда уверены в правомерности того или иного решения.

Олег Паченков

НЕСОВЕРШЕННАЯ ИНСТРУКЦИЯ

ДЛЯ УЧАСТВУЮЩЕГО НАБЛЮДАТЕЛЯ

Социологическое эссе о свободе и ответственности

«То, что антропологи предпочитают быть

самоучками во всем, даже в усвоении теорий,

преподанных им в колледже, есть

профессиональная болезнь, которая связана с

чрезвычайно трудными условиями полевой работы»

М. Мид/ «Культура и мир детства»

«Наблюдайте за наблюдателями»

Черная надпись на красном стикере неизвестного происхождения

Введение

Жанр этого текста — эссе, записанные «мысли вслух». Мысли по поводу

работы социолога или антрополога методом «участвующего наблюдения»1.

На нашем профессиональном языке это принято называть

«саморефлексией исследователя». Существует масса литературы по методологии и

методам участвующего наблюдения (см. библиографию), но подавляющее

большинство книг и статей на эту тему написаны на любых языках, кроме

русского. С недавнего времени стали появляться работы и на русском языке

(Ковалев, Штейнберг, 1999, Семенова, 1998, Готлиб, 2002), однако

собственно участвующему наблюдению в них уделено немного места, кроме,

пожалуй, первой из названных работ.

Мой текст адресован прежде всего тем, кто только начинает

карьеру полевого исследователя, хотя и не только им. Мои собственные

полевые исследования начались шесть лет назад2. Переживания еще свежи,

и я ощущаю их достаточно остро, чтобы попытаться передать эти

ощущения другим. Кроме того, часть проблем, о которых пойдет речь, до сих пор

не решена мною окончательно. У меня есть собственные подходы к их

решению, но я осознаю, что эти «ключи» носят отнюдь не универсальный

характер, и сам каждый раз подбираю их заново.

У всех полевых исследователей возникают собственные конкретные

сложности, но существуют проблемы, с которыми сталкиваются практи-

1Я не провожу здесь различия между этими двумя профессиями и

дисциплинами, кроме тех случаев, где такие различия кажутся мне принципиальными, и это

специально оговаривается в тексте.

2 Статья была написана в 2004 году.

О. Паченков. Несовершенная инструкция... П9

чески все. Я понял это, читая статьи своих коллег, слушая их доклады на

конференциях, просто обсуждая их текущую работу. Сколь бы ни был

исследователь искусен и профессионален сегодня, было время, когда он

впервые столкнулся с первым в его жизни «полем»; то, что он испытал тогда,

запоминается на всю жизнь. В такой момент очень велика потребность

в совете опытного коллеги. Не являлись исключением и будущие

классики антропологической науки. Маргарет Мид, описывая свои студенческие

впечатления, сетует: «Тогда я очень плохо представляла себе, что такое

полевая работа. Курс лекций о ее методах, прочитанный нам профессором Бо-

асом, не был посвящен полевой работе как таковой. Это были лекции по

теории. <...> Рут Бенедикт провела одно лето в экспедиции, занимаясь

группой совершенно окультуренных индейцев в Калифорнии, куда она забрала

на отдых и свою мать. Она работала и с зуньи. Я читала ее описания

пейзажей, внешнего вида зуньи, кровожадности клопов и трудностей с

приготовлением пищи. Но я очень мало почерпнула из них сведений о том, как она

работала. Профессор Боас, говоря о квакиютлях, называл их своими

«дорогими друзьями», но за этим не следовало ничего такого, что помогло бы мне

понять, что значит жить среди них» (Мид, 1988:6).

Со временем возникает потребность поделиться с другими своими

переживаниями, узнать, что испытываешь их не ты один, что другие

сталкивались с чем-то очень похожим, что тем не менее все преодолели или

старались преодолеть возникающие трудности. Это очень важный опыт, и я не

вижу причин не поделиться им со своими коллегами по счастью быть

социологом (антропологом); возможно, кому-то это поможет преодолеть свои

собственные трудности. Существует достаточно большое количество

всевозможных проблем, от глобальных методологических до банальных

бытовых, с которыми сталкивается социолог в процессе полевой работы и

избежать большей части которых не удается никому, к этому просто нужно

быть готовым.

Описывая личный опыт, я буду обращаться к некоторым базовым

методологическим представлениям, лежащим в основе научной

парадигмы, которую принято называть социальным конструктивизмом и

которая тесно связана с другими известными в социальных науках подходами:

с «понимающей социологией» ("Verstehen" — понимание — термин и сам

подход предложен и развит М. Вебером); с феноменологией (социально-

философская традиция, берущая начало от Э. Гуссерля и развитая А. Шю-

цем), с этнометодологией (подход, предложенный в 1967 году

американским ученым Г. Гарфинкелем и развившийся в самостоятельную школу)

и др. Причина обращения к указанной парадигме не только в том, что я сам

являюсь сторонником перечисленных подходов. Именно на них в

значительной степени основывается метод «участвующего наблюдения», о

котором здесь пойдет речь. Дабы не вгонять читателя в тоску, я буду старать-

120 Уйти, чтобы остаться. Социолог в поле

ся разнообразить рассуждения и методологические пассажи примерами

из собственной исследовательской практики. Любые мысли, в

особенности записанные, требуют упорядоченности. В этом эссе я буду описывать

трудности, поджидающие исследователя в поле, в той

последовательности, в которой они возникают в процессе работы. При этом я не претендую

ни на полноту перечня возникающих проблем, ни на исчерпывающее

описание их возможных решений.

1.

Очень часто работа в поле начинается с преодоления себя или —

точнее — собственного страха перед сложностью доступа к

предполагаемому полю. Этот страх рождается из мифа о закрытости

определенных сред для посторонних и, в особенности, для социолога. Этот миф,

в свою очередь, рождается из наших представлений о других людях и их

образе жизни, о социальной структуре общества и о различных социальных

группах, субкультурах и т. п. Я не случайно называю эти представления

«мифом»: они основаны не на эмпирических данных — их только

предстоит собрать исследователю, — но на словах других людей, для которых это

знание также совсем не обязательно является эмпирическим.

У этого мифа, как правило, есть два источника: обыденное знание,

которым располагает человек (даже если он социолог или антрополог!) и

профессиональное знание. Хотя на первый взгляд это два совершенно

различных источника знания, в действительности они очень тесно связаны.

Обыденное (фоновое) знание (common sense knowledge) — то,

которое мы получаем, социализируясь в своем обществе и культуре. Это

знание, которым в той или иной мере обладает любой представитель

данного общества. Оно является основой «социальной компетентности» (термин

Г. Гарфинкеля: Garfinkel, 1967): тот, кто им владеет, воспринимается как

«нормальный» член общества1. Тот, кто не владеет, содержится в

специальных заведениях, изолирующих его от остальных. Обыденная

социальная компетентность это то, что позволяет нам взаимодействовать с

людьми, подсказывает, как вести себя в той или иной ситуации.

Социолог — как обычный член общества2 — разделяет это обыденное

знание. Одно из распространенных заблуждений, возникших

одновременно с позитивизмом в социальных науках, состоит в том, что социолог,

подобно врачу или физику, способен объективно, непредвзято оценить,

исследовать, измерить свой объект. Это убеждение представляется не

более чем заблуждением, коль скоро мы примем постулат этнометодологии

о том, что любой социолог — обыкновенный человек (в том смысле, как

1 Т. е. как человек, который ведет себя в соответствии с ожиданиями других.

2 Как синоним выражения «обычный член общества» я буду использовать

слово «обыватель» — без каких бы то ни было негативных коннотаций.

О. Паченков. Несовершенная инструкция...

это описано выше)1. Таким образом, социолог, зачастую сам того не

осознавая, действует как обыкновенный человек: исходя из тех же

представлений, что и любой обыватель, он делает выводы и на эти выводы

ориентирует свои поступки. Он разделяет мифы, предрассудки и заблуждения

общества, к которому принадлежит. Тем сложнее для социолога делать

общество или культуру, частью которых он является, объектом своего

исследования, а все мифы, все априорные установки своей культуры, которые он

разделяет, — предметом такого исследования. Ведь в результате объектом

исследования становится и он сам.

Вместо этого мы склонны отделять себя как исследователей от объекта

своего исследования: «мы» — это «мы», а «они» — «другие». Не трудно

заметить, что, как правило, именно «другой», «чужой» становится объектом

социологического исследования. Общества, в которых мы живем, не

однородны, каждое из них содержит обширные неизведанные «территории» —

множество слабо изученных социальных групп, субкультур и т. п. Для

нас они — «другие». Это, однако, представление не профессионала — как

профессионалы мы мало что знаем о «других» до начала исследования, —

а обывателя, коим каждый из нас является. И это представление

обывателя мешает нам в нашей профессиональной деятельности: наша «социальная

компетентность» препятствует формированию компетентности

социологической.

Приведу пример из собственного опыта полевой работы. Начиная

проект «"Кавказцы" в крупном городе: стратегии интеграции на фоне

ксенофобии», мы имели определенные представления об объекте

предстоящего исследования: о «нашей» с «ними» непохожести, о существовании по

ту сторону границы с «ними» других правил. Из этих представлений

рождались страхи, которые нам приходилось преодолевать. Они были

связаны с мифами о: криминальности изучаемой среды (обычная реакция

родственников и знакомых на наше участие в проекте: «тебе уши отрежут»,

«азербайджанцы контролируют всю торговлю наркотиками, и вас

там поубивают»); о жестких санкциях против посторонних за вторжение

на «их» территорию, за нарушение «их» правил, об антисанитарии

(обыденные представления: «рынок — грязное место», «с Кавказа и Средней

Азии к нам везут всю инфекцию», «черные — все грязные») и т. п. Наши