74 Уйти, чтобы остаться. Социолог в поле

ступал самым праведным персонажем и наиболее страдающей стороной.

У меня иногда возникало ощущение, что речь идет о каком-то другом

человеке. Информанты подробно и практически без эмоций описывали свои

беды, рассказывая о неблагодарных детях и злых родственниках, которые

выгнали их на улицу или не поддержали в трудную минуту, или о злых

мужьях, которые их били и унижали. По мере накопления таких интервью

у меня крепло подозрение, что эти истории были уже многократно

изложены в письменной и устной форме в процессе длительных

бюрократических процедур при переходе из Sam's shelter в Dwyer.

Интервьюирование оказалось не самым эффективным методом

получения информации из-за психического травмирования одних информантов

и заведомой неискренности других, которые излагали мне готовые

биографии, предназначенные для ушей социальных работников.

Интервьюирование имело важное ритуальное значение прежде всего для меня самой. Оно

оправдывало мое пребывание в Dwyer, давало ощущение проделанной

работы. Интервью компенсировало чувство изолированности, создавая

иллюзию сокращения дистанции между мной и обитателями Dwyer. Поиск

информантов для интервью создавал смысл моего «сидения в lobby area»,

особенно в самом начале исследования. Интервьюирование должно было

естественным образом дополнять мой имидж исследователя в глазах

постояльцев, однако с течением времени все больше стало казаться мне чем-

то надуманным, неестественным. Из полевого отчета:

TED (Тэд) —- белый, лет 35, инвалид, до Dwyer провел несколько

лет в тюрьме за распространение наркотиков.

Это было очень странное интервью, тот случай, когда

использование диктофона, да и сама форма общения в виде вопросов и

ответов оказались абсолютно бессмысленными. Тэд не то чтобы не

отвечал на вопросы, он существовал сам по себе во время разговора. Я

пыталась спрашивать о его жизни до тюрьмы и о том, как ему жилось

в тюрьме. Для меня это была экзотика. Он что-то отвечал из

вежливости (выглядело это примерно так: «да это не очень интересно,

ну, что там было...»(говорит несколько фраз, потом надолго

замолкает)'. После паузы: «Вы лучше расскажите о себе...». И я

рассказываю тоже. Постоянное возвращение к вопросам, которые меня

интересовали, казалось мне слишком неуместным и назойливым. После

нескольких попыток «пробиться» через его нежелание отвечать, я вдруг

почувствовала усталость от своих бессмысленных усилий, какую-то

их искусственность — человек пригласил меня в гости, для него это

действительно СОБЫТИЕ, а я пристаю с какими-то дурацкими

вопросами про бездомность.

И. Олимпиева. Стать бездомным в Америке 75

...«Интервью» проходило так: Тед сидел на своей лежанке, я в

кресле, мы крутили сигареты (он положил рядом со мной на столик

табак, бумажки; на его пять, а то и семь ровненьких сигарет

приходилась одна кривая моя, затем я просто прекратила этот

бесполезный перевод материала), по телевизору почти без звука шел фильм

«Звездные войны» — я попросила сделать звук потише, чтобы можно

было разговаривать. Происходило неспешное общение, прерываемое

молчанием, иногда довольно надолго. Но оно не казалось тягостным.

Странно, но я чувствовала себя на удивление естественно и даже

комфортно с того момента, когда решила больше не задавать

вопросов. Я перестала включать и выключать диктофон, как я это

делала в начале своего визита, пытаясь следовать за странным ритмом

нашего разговора, решила просто оставить диктофон включенным,

пока не закончится кассета. Получилась довольно странная запись,

которую я не знаю, как транскрибировать: полтора часа

непонятного — даже не разговора — совместного времяпрепровождения.

Преодолеть страх перед информантом

Успешность включенного наблюдения зависит не только от того,

насколько информанты признали исследователя «своим», но также и от того,

как сам исследователь воспринимает информантов. Иными словами,

граница «свои/чужие» конструируется как со стороны поля, так и со

стороны исследователя. Препятствием могут служить неосознанные страхи,

недоверие к информантам, высокомерие или, напротив, преувеличенный

пиетет, с которыми исследователь приходит в поле и которые могут

изменяться со временем. Интересно проанализировать мои предрассудки,

которые мешали установлению контакта с жителями Dwyer.

Считается, что выбор объекта исследования определяется нашим

беспокойством о собственной профессиональной и эмоциональной

безопасности (Kleimann, Copp, 1993). Судя по составу попавших в мою

«выборку», я чувствовала себя эмоционально более комфортно с женщинами,

чем с мужчинами, и со светлокожими постояльцами (белыми и hispanics)

лучше, чем с чернокожими1. Контактов с чернокожими я избегала,

особенно в начале пребывания в Dwyer. Мужчин опасалась вдвойне — к ним

даже подходить было страшно, хотя причины этого страха я не могла бы

объяснить. Я испытывала постоянное раскаяние за свои политнекоррект-

ные чувства, но ничего не могла поделать. Существовали и объективные

обстоятельства, влиявшие на мой выбор информантов. Установить

контакт с мужчинами было сложнее, чем с женщинами. Они реже находились

1 Из шести белых постояльцев Dwyer я ухитрилась проинтервьюировать

четверых.

76 Уйти, чтобы остаться. Социолог в поле

в lobby area, заглядывая сюда лишь по пути домой или в город, и долго не

засиживались. Также проблематично было познакомиться с african-ameri-

cans, они держались в Dwyer обособленно. Женщины редко ходили в

одиночку, в lobby area они приходили группой — мамаши с детьми — и

общались в основном между собой.

По отношению к светлокожим жителям Dwyer я не испытывала

явного страха, однако, когда впервые возник вопрос, где проводить интервью,

я почувствовала себя очень неуютно от перспективы оказаться в чужой

комнате один на один с информантом мужчиной. Я предпочла свою

комнату — так мне казалось безопаснее. Постепенно страхи исчезли, я уже не

боялась брать интервью в комнате информантов, даже стремилась к

этому, т. к. жилище может много рассказать о своем хозяине. Вместе со

страхами проходили недоверие и настороженность по отношению к жителям

Dwyer. Собираясь в Сан-Антонио, я не хотела, чтобы кто-то в shelter знал,

что у меня есть лэптоп. Поэтому при переезде я упаковала его не в

специальный чехол, а в сумку вместе с прочими вещами. Выходя из комнаты,

я каждый раз прятала лэптоп под подушку и накрывала одеялом. Но

довольно скоро перестала это делать и даже «обнародовала» свой

компьютер, показывая местным детям, как играть в игры.

Я приехала в Сан-Антонио с романтизированными представлениями

о том поле, которое мне предстояло исследовать. Я заочно сочувствовала

моим будущим информантам, сожалела о тех страданиях, которые им

пришлось пережить, об их тяжелой судьбе. Однако наблюдения за жизнью

постояльцев Dwyer, информация о системе социальной помощи в

Америке, общение с социальными работниками существенно изменили мое

отношение к бездомным. Для России бедность и нищета, как правило,

соседствуют с безысходностью. При той системе социальной помощи,

которая существует в Америке, можно вполне беспроблемно жить будучи

бедным и бездомным, что и делали многие обитатели Dwyer: они не

особенно старались искать работу, существуя на самые разные социальные

пособия. Характерно, что пособия воспринимались ими как нечто само

собой разумеющееся. Я даже испытывала обиду, что бездомные в Америке

живут лучше, чем, например, многие российские пенсионеры.

Постепенно романтические представления улетучились, и возникло даже

некоторое раздражение по отношению к бездомным. Однако оно не мешало

моему хорошему отношению к жителям Dwyer — к каждому информанту

в отдельности я по-прежнему чувствовала сострадание и жалость.

Сложно оценить, как воспринимали жители Dwyer меня. Уже перед

самым отъездом я узнала, что постояльцы называли меня между собой

«Russian lady». Я была для них экзотическим персонажем — многие слышали

лишь название страны, из которой я приехала, но не представляли

точно, где она находится («где-то на севере»). Возможно, вначале меня могли

И. Олимпиева. Стать бездомным в Америке 11

считать человеком администрации, чему способствовали мои частые

визиты на территорию дирекции в первые дни пребывания1.

Ряд событий, произошедших ближе к концу моего пребывания в Сан-

Антонио, я расцениваю как свидетельство того, что жители Dwyer меня

приняли. Так, Мария стала курить при мне в своей комнате. Курение

в Dwyer, как и распитие спиртных напитков, было строжайше запрещено.

Нарушение этого правила грозило строгим наказанием вплоть до

изгнания из Dwyer. Поэтому тот факт, что Мария курила при мне, можно

считать проявлением высокой степени доверия. Кроме того, я считаю важным

отметить и то, что со временем некоторые постояльцы стали «стрелять»

у меня деньги. Занимать друг у друга небольшие суммы — два-три

доллара — нормальная практика, принятая среди жителей Dwyer, при этом

долг, как правило, не возвращается. Денег никогда не просят ни у

работников администрации, ни у вновь приходящих, поэтому можно считать,

что я если не стала своей, то, по крайней мере, преодолела барьер

недоверия и перестала восприниматься как чужая. Хотя мое пребывание в

Dwyer напоминало скорее экзотический ego-trip (Gans, 1999), чем тщательно

спланированное полевое исследование, проведенные наблюдения

оказались чрезвычайно полезными для реализации моих исследовательских

интересов. Месяц, проведенный в Dwyer, дал мне новый исследовательский

опыт включенного наблюдения в другой культурной и языковой среде, из

которого я получила гораздо больше представления о жизни бездомных

и бедных, чем из всей прочей деятельности в рамках проекта.

Литература

Gans Y. J. (1999) Participant Observation in the Era of «Ethnography» / /

Journal of Contemporary Ethnography. Vol. 28. No 5. P. 540-548.

Geertz C. (1988) Works and Lives: the Anthropologist as Author.

Stanford, California. Stanford University Press.

Jackson J. Е. (1990) «I am a fieldnote»: Fieldnotes as a symbol of

professional identity // R.Sanjek /ed. Field notes: The Making of Anthropology.

Ithaca, NY: Cornell University Press. P. 3-33.

Kleinmann S., Copp M. (1993) Emotions and Fieldwork. Qualitative

Research Methods. V. 28. SAGE Publications.

1 Для обитателей Dwyer посещение администрации возможно только по

приглашению своего case-worker либо в каком-то экстренном случае. Это не означает,

что есть официальный запрет, скорее, некоторая негласная норма. Как правило,

вновь прибывшие также не заходят на территорию администрации самовольно, а

ждут в lobby area, когда их пригласят на собеседование.

Ирина Костерина

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ИЛИ ПОСТОРОННИМ В...:

ПУТЕМ КАСТАНЕДЫ

Для того чтобы понять глубинные смыслы, которыми молодые люди на:

деляют те или иные формы собственного досуга, метод участвующего

наблюдения является незаменимым. Это становится особенно очевидным на

примере изучения пространства наркотизации. Поскольку

господствующие представления об употреблении наркотических веществ отпечатаны

в обыденном сознании,1 табуированные в публичном дискурсе практики

употребления наркотиков тщательно скрываются от окружающих.

Молодежные компании выстраивают жесткие границы по отношению к «миру

взрослых». «Взрослые» (родители, правоохранительные органы, учителя)

ассоциируются с репрессивными функциями и воспринимаются

враждебно; их не допускают в закрытое молодежное пространство (тусовку).

Исследователю, желающему проникнуть в этот закрытый мир,

следует быть предельно тактичным и толерантным к культуре и ценностям

тусовки и не брать на себя функции «взрослого». Представляется, что

только молодой ученый может достигнуть достаточной степени

включенности в тусовку, так как одним из значимых элементов допуска в изучаемую

среду становится, прежде всего, визуальный код2. Включение новых

членов в группу обычно происходит через некую инициацию — проверку,

которая подразумевает если не участие в общих практиках употребления

наркотических веществ, то по крайней мере совместное обсуждение

наркоопыта. Разговоры на «запрещенные» темы ведутся исключительно

внутри молодежной компании, границы которой защищены ритуалами входа и

для стороннего наблюдателя часто непроницаемы.

Именно эту проблему — как «молодые изучают молодых» — мне

хотелось бы обсудить в этой статье, а также поделиться своими

размышлениями над достижениями и ошибками. Многое я делала интуитивно,

полагая, что мой возраст и достаточный уровень толерантности помогут мне

достичь успеха в общении с изучаемой группой. На одном из этапов

исследования мне и двум моим коллегам из НИЦ «Регион» предстояло полу-

1 Проблема взаимодействия дискурсов наркомании и наркотизации подробно

рассматривалась в книге «Тринадцатый шаг. Опыт анализа антинаркотических

региональных социальных политик» / Под ред. Е. Омельченко. Ульяновск. 2002.

2 Молодые люди идентифицируют себя как некую группу благодаря схожим

стилевым предпочтениям в одежде, прическе, музыке и проч. Кроме того,

существует определенный возрастной «порог» — люди более старшего возраста крайне

редко идентифицируются как «свои», и от них требуется гораздо больше усилий,

чтобы получить высокий статус в компании.

И. Костерина. Добро пожаловать или посторонним в... 79

торамесячное этнографическое погружение в «поле»1. Мы должны были

войти в компанию/компании молодых людей, «сопереживать», разделять

их практики и затем описать пространство молодежных компаний из

перспективы открытости/сопротивления наркотизации. При этом все мы

еще достаточно молоды2 (по крайней мере так себя ощущаем и

позиционируем и так нас воспринимают окружающие), т. е. общаться нам

предстояло почти что со своими ровесниками, но имеющими другой культурный

опыт и часто другой сценарий социализации.

Учиться этнографии или делать этнографию?

За несколько дней перед поездкой в рамках рабочего семинара мы

обсуждали превратности, специфику и возможные трудности участвующего

наблюдения, пытаясь определить степень погружения и нашу готовность

включиться в повседневные практики наблюдаемой группы. Поскольку

это было первое подобное исследование в моей социологической практике,

я сильно переживала, как все получится. Чтобы подготовить участников

исследования к полю, устроили семинар-тренинг, где нас «обрабатывали»

информацией и примерами из истории этнографических исследований,

убеждали логикой и, с помощью моделирования возможных ситуаций,

пытались научить справляться с психологическим дискомфортом, быть

терпеливыми, толерантными и коммуникабельными. Но мы, трое

«обреченных на этнографию», как заговоренные, твердили фразу: «там все будет

по-другому!».

Так все и было. Но многое из того, что мы обсудили — саморефлексия

и роль исследователя, дистанция между исследователем и информантом,

этические проблемы, — безусловно играло роль «будильника», когда

«заносило» слишком далеко.