52 Уйти, чтобы остаться. Социолог в поле

и знакомиться ближе. Я довольно много рассказывала о себе, чтобы

создать как можно более неформальную и откровенную атмосферу. Со

временем наши отношения становились, на мой взгляд, вполне дружескими.

Например, от меня перестали принимать милостыню: больше я не была

анонимным прохожим, от которого не стыдно брать подаяние.

Эту фазу уже можно обозначить как «открытое участвующее

наблюдение»: я брала на себя какую-то роль, обещания, обязательства,

обсуждала с моими информантами происходящее, могла задавать вопросы.

Мои информанты могли попросить меня посторожить их вещи, купить для

них кофе или обращались за поддержкой, если возникало недоразумение

с прохожими. По мнению М. Швартца и Ч. Швартца, участвующим

наблюдением является подчиненный научным целям процесс присутствия

наблюдателя в социальной ситуации. Наблюдатель находится в

непосредственном личном контакте с наблюдаемыми, разделяет их жизненное

пространство и сам является частью находящегося под наблюдением

контекста. При этом наблюдатель не только модифицирует контекст, но и сам

находятся под его влияниием (Schwartz and Schwartz, 1955:344).

К преимуществам открытого участвующего наблюдения

относится своеобразное противостояние между наблюдающим и наблюдаемым:

«В действительности этнографы совершили свои величайшие

открытия благодаря изучению того, как они воспринимаются информантами,

благодаря их противодействию погружения ученого в поле» (Буравой,

1997:165). Я пытаюсь отслеживать, как мое присутствие влияет на

наблюдаемую ситуацию, какие формы моей презентации приводят к

определенным результатам. Знакомясь со своими информантами, я всегда немного

занижала свой академический статус и не говорила, что пишу

кандидатскую диссертацию, полагая, что таким образом наши беседы будут менее

«тяжеловесными». Но, например, при очень коротком интервьюировании

только что подавших милостыню людей, что тоже входило в план моей

работы, оказалось важным очень быстро, в течение нескольких секунд,

произвести на них серьезное впечатление. И в данном случае как раз

выручало обращение: «Простите, я пишу диссертацию», настраивавшее

прохожего на ответственное соучастие в проекте.

В гостях

...«Дедушка» научил меня слушать диксиленд»

Я открыла для себя, что «эти люди» — люди, которые стоят и

попрошайничают на церковной паперти или на Невском проспекте — обычные,

не чужие и понятные. Чувство страха сменилось удивлением. Хорошей

иллюстрацией, на мой взгляд, может быть рассказ о том, как я была в

гостях у двух бездомных нищих («истинных», как они себя называли),

попрошайничавших у одного петербургского собора. Тогда я была плохо зна-

М. Кудрявцева. «Вы когда-нибудь попрошайничали? — Да, однажды...» 53

кома с этими людьми, и испытываемые мной ужас и отчаяние от

предстоящего поступка можно объяснить тем, что приглашавшие звали меня в

трущобы и сами выглядели как «классические» обитатели этих трущоб.

На всякий случай я предупредила друзей и попросила позвонить мне

вечером, чтобы в случае моего отсутствия поднять тревогу.

В общении с этими людьми особое удивление у меня вызывала

«обычность» всех ситуаций. По дороге домой мы зашли в магазин. Я обратила

внимание, что они покупают более или менее дорогие продукты и

хорошую, дорогую водку1. Дом, в котором они жили, находился в районе

Сенной площади. Это был старый, полупустой, кажется, стоящий в планах на

снос дом. Мы поднялись по жуткой лестнице и оказались в огромной

захламленной квартире, где-то под крышей. Здесь мои информанты снимали

две комнаты. (Несмотря на запущенность и дикость, у квартиры был

хозяин.) Плату мои информанты платили ежедневно с собранных при церкви

денег. В месяц эта сумма равнялась средней городской стоимости

аренды комнаты. Помещения были маленькие, со старой сломанной мебелью,

а стены обвешаны вульгарными плакатами с изображением голых «баб»

(мне объяснили, что раньше эти комнаты снимали кавказские торговцы

с рынка и плакаты они «унаследовали» от них), везде валялась грязная

посуда, объедки. Хозяйка извинилась за беспорядок: «Может быть, Вам

тут покажется очень страшно». Даже извинение удивило меня:

женщина понимала, что хаос и необустроенность в этих комнатах способны

напугать «обычного» человека. Я подумала, что она живет одновременно в

«старом» и «новом» мире: с одной стороны, в мире норм прежней

обеспеченной «обывательской» жизни, понятных и разделяемых мной, а, с

другой стороны, в мире норм, где аккуратность и чистота жилища не имеет

никакой ценности. Хотя моя собеседница выглядела как человек, от

которого эти нормы бесконечно далеки, она понимала, какое впечатление

может произвести этот дом на меня, и разделила со мной мир моих ценностей

переживанием «извините, у нас не убрано». Я испытывала неловкость, не

знала, куда себя деть, о чем говорить, и вызвалась помыть для ужина

посуду. Впрочем, это мое действие было продиктовано еще и брезгливостью:

я знала, что мне придется есть из этих тарелок. Отмывание посуды от

старой затвердевшей грязи под ледяной водой без какого-либо

хозяйственного средства осталось одним из незабываемых ощущений вечера.

Моя хозяйка разогрела вчерашние макароны, приготовила салат из

огурцов и помидоров, поджарила котлеты: «Мария, у нас тут все про-

1 Качество потребляемого алкоголя является социальным маркером во многих

социальных средах и мои информанты также неоднократно обращали мое

внимание, что они пьют исключительно водку, а не «красную шапочку», некую

химическую жидкость, которую употребляют совсем опустившиеся люди, т. е. кто-то

другой, но не они.

54 Уйти, чтобы остаться. Социолог в поле

сто, не стесняйтесь». Хозяин рассадил нас за столом: «Ты, Маша,

садись сюда, а ты, 3., сюда. Она ведь все равно бегать будет», — сказал

он как об обычной хозяйке, принимающей гостей и вынужденной

постоянно уходить на кухню. Меня снова удивило традиционное распределение

ролей, рассаживание за столом, обращения: «Слушайте, что вы сидите,

меня слушаете! Что вы, кушать не хотите уже? Ставь чайник! Когда

вы чай-то будете пить? Торт стоит», — ведь я ожидала нечто

совершенно иного. Мы разговаривали почти обо всем: о жизни, о джазе

(«Дедушка [прозвище гостеприимного хозяина] научил меня слушать

диксиленд»), но очень мало о попрошайничестве. Приходится уделять много

времени обсуждению вроде бы посторонних тем не только для того, чтобы

завоевать доверие информантов. Выуживание по крупицам необходимой

информации из оговорок, замечаний, сплетен, собственных наблюдений

является одним из сложных моментов этого «поля». Так из жалоб на

других нищих я узнала о сильной конкуренции, существующей на паперти.

Моя первая запись в дневнике после этого вечера: «Впечатление — как

от нормальной семьи». Сколько раз я видела попрошайничавших

бездомных у церквей, на улицах города, но я никогда не представляла себе их

повседневность: где и как они живут, о чем и с кем говорят, и проч.

Безусловно, передо мной было разыграно представление: торт, галантность

а-ля «Мария, вы позволите, я закурю» и т. п. Все это никак не вязалось

с внешним обликом моих информантов, со сценой, где разыгрывался

спектакль, с их рассказами о пьянстве, драках, алкоголизме. Но я увидела

гибкость мира современного российского underclass, отсутствие жестких

норм, присутствие старых и новых правил. В какой-то мере я открыла для

себя их мир, а открыть другие жизненные миры в собственной культуре —

одна из целей современной социальной антропологии (Knoblauch, 1996).

Эксперимент: акционистское наблюдение

Несмотря на растущее доверие и более или менее искренние

отношения, многие вопросы оставались не выясненными, например, кем и как

контролируются люди, собирающие подаяние на Невском проспекте.

Я решила провести эксперимент, переодевшись в попрошайку. Многие

социологи рассматривают эксперимент как особый независимый метод,

принципиальное отличие которого от наблюдения заключается в том, что

эксперимент подразумевает осознанное манипулирование предметом

исследования (Gruemer, 1974; Girtler, 2001). В приведенном ниже отрывке из

полевого дневника я опишу свой собственный опыт.

«30 декабря. Невский проспект. Ветер, косой снег, серое низкое

небо, холод. Очень не хочется идти работать... но надо. Переодевшись

в подворотне в рабочую одежду, я побрела от станции метро «Мая-

М. Кудрявцева. «Вы когда-нибудь попрошайничали? — Да, однажды...» 55

ковская» по Невскому в поисках «приличного уголка». Кажется, в этот

день здесь не очень много прохожих. Обычно — значительно больше.

Я очень тепло одета, так как надо будет довольно долго

неподвижно стоять. На мне коричневое пальто «времен бабушкиной

молодости». Шерстяные шапка и шарф практически полностью

закрывают лицо. Не очень хочется, чтобы бывшие одноклассники меня

узнали, а то пока объяснишь, как дошла до жизни такой, представляешь

встречу класса и расспросы: кто кого когда и где последний раз видел,

и тут: «А я тут недавно Машку Кудрявцеву видел. Она на Невском

попрошайничает». Неплохо.

Я бреду по Невскому, выбирая место, стараюсь вжиться в роль,

вспоминаю, что уже видела у других нищих: представляю себя

маленькой, сутулюсь, втягиваю голову в плечи, прячу глаза.

Наконец решила встать на Невском проспекте недалеко от угла

с Литейным. Остановилась, достала свою табличку: «Люди добрые,

помогите, пожалуйста», сняла перчатки (замерзшие руки вызывают

больше жалости, подумала я), взяла табличку в левую руку, а правую

протянула вперед. Попрошайничаю. И смех, и грех. Пока прохожие

смотрят на меня, как мне кажется, скорее с любопытством, нежели

с жалостью. Смотрят и проходят мимо. Может, место не очень

хорошее? Необходим второй план, какая-то логическая ниша. Еще

поискать? «Макдональдс». Вот это ниша! Люди платят бешенные деньги

за какую-то ерунду, неужто не помогут бедному человеку.

Я перешла на другую сторону улицы и встала на углу Невского и

Рубинштейна. Замерзать начала практически сразу. От холода

ведешь себя еще «естественнее»: больше сжимаешься, чтобы

сохранить тепло, и выглядишь еще жальче. Стою пару минут, поглядываю

из под шапки на публику. Мимо проходят два молодых человека: «Ну

че, подай девушке-то», — говорит один другому. Тот подал. Я

смутилась, растерялась и вроде сказать что-то надо, а кроме

«спасибо большое» ничего в голову и не приходит. Очень непрофессионально

себя веду. Но уже около рубля у меня есть. Стою еще несколько

минут. Ничего. Кажется, что затея моя неудачная, но в это время ко

мне один за другим подошли три человека и каждый подал по рублю1.

Подействовало! Тут-то все и началось. Практически каждую

минуту прохожие стали подавать мне мелочь. Кто-то проходил и давал

мне деньги мимоходом, кто-то останавливался в нескольких шагах,

роясь в кошельке, в поисках мелочи. «Массовка» повлияла на

девушку, только что покинувшую американский общепит и кого-то еще

дожидающуюся. Она некоторое время смотрела на меня, что-то наду-

1 Я очень признательна свои друзьям и коллегам за поддержку в эксперименте:

Ольге Бредниковой, Артему Герасимову и Андрею Ханжину.

56 Уйти, чтобы остаться. Социолог в поле

мывала себе, потом выгребла из кармана мелочь и подала еще

три-четыре рубля. Мимо прошел человек, остановился в двух шагах, достал

кошелек, вернулся и подал мне в руку свернутые в рулончик десятки

жестом, как будто пряча от всех. «С Новым годом», — сказал он мне

с акцентом, похлопал по плечу и пошел дальше. Я постояла еще,

досчитала до 100 и отошла в одну из подворотен, чтобы перевести дух,

так как чувствовала себя очень неловко. Я пересчитала то, что

получила, и это оказалась сумма в 68 рублей, которую я собрала за 10-12

минут. Через какое-то время я вернулась. Стою снова. Становится

все холоднее и холоднее. Будучи неподвижным, сохранить тепло

практически невозможно. Люди проходят мимо. Дети смотрят, как

всегда, очень непосредственно и с большим интересом. Один мальчик

поинтересовался у мамы, правильно ли я расставила запятые в своем

обращении на табличке. Мне нелегко смотреть людям в глаза, хотя

как «профи» знаю, что визуальный контакт очень важен.

Через какое-то время возвращается «мой» иностранец и

протягивает, так же как в прошлый раз, скрывая от всех, свернутые в

трубочку деньги. 500-рублевая купюра. Совесть моя не выдержала: я не

могла так просто взять эту сумму, я отталкивала ее, а он

протягивал ее мне снова и снова, повторяя: «Говори Христос, говори

Христос». Эта перепалка длилась несколько мгновений, наконец я

выдавила из себя «Христос» и взяла деньги. Мой благодетель ушел. За