17, С. 10)». П. О. Морозов (с. 33), очевидно, не проверив ссылки,

повторяет: «Но уже Погодин в одной статье „Московского ве-

стника" 1827 г. подметил близкое родство Пленника не с байро-

повскнми героями, а с Ренэ Шатобриана — главным действующим

лицом двух романов: „Ренэ" и „Атала"» (? в «Атала» Ренэ не

является действующим лицом — он выслушивает рассказ старика

Шактаса о его юношеской любви).

Между тем в «Московском вестнике» никакой статьи Пого-

дина о ІПатобриане и «Кавказском пленнике» не имеется, а на-

печатана только коротенькая (в полстраницы) вступительная за-

метка его (за подписью М. П.) к переводу «Ренэ». Заметка не

заключает никаких указаний на сходство «интриги» или «раз-

вязки» повести «Атала» и поэмы Пушкина, а только следующее

замечание по поводу типа разочарованного героя у Шатобриана

и его современников: «Сей характер изображается многими ве-

ликими современными писателями (каждым по-своему), н на-

прасно думают некоторые находить у них подражание друг другу.

Не говоря о Руссо, разительно представившем сей характер

в природе, укажу, кроме Шатобриана, на сочинения Гете (Фауст,

Вильгельм Мейстер), Байрона (почти во всех поэмах и проч.),

и — Пушкина (Кавказский пленник, Алеко)». В пользу «шато-

брианорской теории» эта цитата ничего не говорит.

5J

«Шатобрыановская теория» с самого начала страдала суще-

ственным методологическим недостатком. При прочих равных

условиях гораздо естественнее искать источников лирической

поэмы Пушкина в другой поэме, сходной по общему компози-

ционному замыслу, где родственные мотивы выступают в одина-

ковой композиционной функции и сближения частичные опира-

ются на художественную традицию, определяющую общее разви-

тие литературного жанра и всех его взаимообусловленных

элемсптов, в то время как роман или повесть, рассматриваемые как

источник поэмы, предполагают наличие преимущественно более

общих и отвлеченных аналогий, скорее всего — в области поэти-

ческих тем, независимо от их композиционной и стилистической

разработки. В итоге остается в силе утверждение A. JI. Бема:

«Если теперь почти все исследователи сходятся на формуле:

не будь Байрона, литературное наследие Пушкина было бы

иным, — то по отношению к Шатобриану установится, вероятно,

противоположная формула: не будь Шатобриана — наследие

Пушкина осталось бы тем же».

Существует также мнение,8 что источником «Кавказского

пленника» послужила повесть Ксавье дѳ Мэстра «Кавказские

пленники» («Les prisonniers du Caucase», 1815). На самом деле

сходство между рассказом Мэстра и поэмой Пушкина только

п заглавии и в незначительной подробности: бегство пленников

совершается во время пабега горцев, в котором участвует все

мужское население аула. Настоящим героем у Мэстра является

Иван, веселый и ловкий денщик пленного майора Каскамбо, без-

гранично преданный своему господину, которого он спасает из

горного аула, зарубив топором старого чеченца, сторожившего

пленников, его невестку и маленького внука. Указывают также

на случай из действительной жизни, будто бы вдохновивший

Пушкина. По словам Бартенева, «внешним содержанием к „Плен-

пику" послужил рассказ одного из московских его знакомых и

дальнего родственника Немцова, человека, страстно любившего

выдумывать про себя необыкновенные анекдоты и умевшего пе-

редавать их с правоподобпем и увлекательностью. Он однажды

рассказывал при Пушкине, будто, живя на Кавказе, попался

в плен к горцам и был освобожден черкешенкой, которая в него

влюбилась. О таком происхождении „Кавказского пленника" сам

Пушкин передавал Жуковскому» («Пушкин на юге России» —

Рус. архив, 1866, с. 1139). Достоверность этого рассказа ничем

не подтверждается; самый «анекдот» Немцова имеет явно лите-

ратурный характер. Но даже если признать действительность

зтого «биографического» факта, он не противоречит нисколько

тем историко-литературным фактам, которые устанавливаются

"з сравнения с Байроном: как и воспоминания личной жизни,

рассказ знакомого, для того чтобы сделаться темой лирической

поэмы, должен был пройти через обычный процесс художествен-

ного усвоения традиционными поэтическими схемами, владев-

63

шіімн воображением молодого Пушкина; совпадения с Байро-

ном показывают, что это усвоение коснулось пе только сюжета

в целом, но многих существенных детален его разработки.

Гораздо более спорным является вопрос о влиянии «Шильон-

ского узника» Байрона на «Братьев-разбойников». Соврѳменппкп

любили сопоставлять этп произведения (так И. Киреевский: «Со-

держание, сцены, описания, — все в ней должно назвать сколком

с Шильонского узпика». — MB, 1828, ч. 8, с. 184). По-види-

мому, именно такое сопоставление отвергает Пушкин в письме

к кн. Вяземскому: «Истинное происшествие подало мне повод

написать этот отрывок. В 820 году, в бытность мою в Екатершіо-

славе, два разбойника, закованные вместе, переплыли через

Днепр и спаслись. Их отдых на островке, потопление одного из

стражей мною не выдуманы. Некоторые стнхн напоминают пере-

вод Шил. Уэн. Это песчастие для меня. Я с Жуковским сошелся

нечаянно. Отрывок мой написан в конце 821 года» (V, 518).

(Ср. также Вяземскому, 1 сент. 1822 (V, 507); JI. С. Пушкину,