Живопись

Новыми путями пошло в позднеклассическую эпоху и искус­ство живописи. Судить о нем мы можем по высказываниям древ­них авторов, видевших, скажем, в творениях художника Арис­тида из Фив ту же патетику, тот же динамизм, что мы отмечаем в скульптуре Скопаса. Если довериться свидетельствам современ­ников, считавших патетическими уже произведения Парраеия Эфесского, работавшего в годы Пелопоннесской войны, мы дол­жны будем признать, что в живописи новые тенденции про­явились раньше, чем в скульптуре. Новую перспективу указала изобразительному искусству так называемая сикионская школа во главе с Павсием. С его именем связано использование впервые техники энкаустики, основанной на приготовлении красок при помощи воска и нанесении затем разогретых красок на полотно. Создаваемый таким образом блеск позволял добиваться новых художественных эффектов.

Наряду с сикионской школой живописи действовала и школа аттическая. Ее виднейшими представителями были Никий, создав­ший портрет Александра Македонского, и его младший товарищ Афинион из Маронеи. В соответствии с общей тенденцией ис­кусства этого времени художники предпочитали темы патети­ческие, темы неистовых страстей. Они охотно изображали впав­шего в исступление Ореста, обезумевшего Геракла, самоубийство Аякса, насилие, учиненное над Кассандрой Троянской, или спасе­ние Андромеды Персеєм. Кроме живописи на мифологические сюжеты встречалась живопись портретная и историческая. Доста­точно упомянуть росписи портика Зевса Элевтерия на афинской агоре, выполненные Эвфранором и представляющие битву афин­ской и беотийской конницы в 362 г. до н. э. Вспомним также дея­тельность крупнейшего художника той поры, придворного портре­тиста Александра Македонского Апеллеса, изобразившего, в част­ности, свадьбу Александра со знатной девушкой из С

преследований христиан: император Диоклетиан оставался их ожесточенным гонителем и противником. Но уже Константин счел за лучшее признать их как реальнуюотмечен зарождением многих тенденций, которые получат полное выражение в новую, эллинистическую эпоху.

ПОБЕДА ХРИСТИАНСТВА

Еще в 303 г. в последний раз прокатилась по всей территории империи волна преследований христиан: император Диоклетиан оставался их ожесточенным гонителем и противником. Но уже Константин счел за лучшее признать их как реальную общественную силу, особенно влиятельную в римской армии. После провозглашения Медиоланского эдикта 313 г. христианская церковь сталоа поддерживать своим авторитетом императорскую власть, а новая религия из некогда подпольной, а затем равноправной с другими начала превращаться в господствующую. При сыне Константина Констанции были введены уже некоторые ограничения на языческие богослужения, запрещены гадания и кровавые жертвоприноршения. «Отступничесвто» Юлиана осталось лишь кратким эпизодом, и вскоре Валентиниан I вновь наложил ограничения на языческие культы, а его сын Грациан, став импе­ратором, отказался от традиционного титула «понтифекс макси-мус» и тем самым от функций верховного понтифика. Это озна­чало, что старая религия окончательно лишилась государствен­ной поддержки.

Язычество уходило сопротивляясь. Выражением этого сопро­тивления стали споры об удалении из сената статуи и жертвенника богини победы. Твердому и решительному противнику язычества епископу Медиоланскому Амвросию возражал один из последних языческих писателей Квинт Аврелий Симмах. В 391 г. фанатичная толпа христиан под предводительством епископа Феофила разру­шила в Александрии храм бога Сараписа вместе с его статуями, и это было грозным предзнаменованием того, что языческим храмам в империи осталось стоять уже недолго. Некоторые из них были превращены в христианские церкви, другие раз­рушены приверженцами новой религии, третьи — варварами. В 392 г. император Феодосии I официально запретил язычес­кие культы. Христианство стало единственной государственной религией.

Куда большую опасность, чем язычество, представляли для победившей церкви Христа многочисленные ереси. IV век прошел под знаком острых религиозных распрей внутри самой церкви, в которые не раз вмешивались сами императоры. Особенно разго­релись страсти вокруг .учения пресвитера Ария, оспаривавшего традиционное представление о святой Троице: Бог-Сын, разъяснял Арий в начале IV в., не равен Богу-Отцу, а лишь подобен ему. С этого времени арианство, неоднократно осуждавшееся офици­альной церковью, начало широко распространяться и в империи, и среди расселявшихся в ней варваров.

Борьба с язычеством и борьба с ересями вызвали к жизни в IV—V вв. огромную христианскую литературу. Рядом с опыт­ными, талантливыми полемистами, каким был, например, глав­ный противник Ария епископ Александрийский Афанасий, были вдохновенные проповедники, владевшие всеми тайнами риториче­ского искусства: Григорий Назианский или Иоанн, по прозвищу Златоуст. Были выдающиеся ученые, такие, как автор «Церковной истории» в 10 книгах и биографии императора Константина епис­коп Кесарийский Евсевий или представитель следующего поко­ления христианских писателей Иероним, историк, создатель кано­нических латинских переводов Ветхого и Нового Заветов, много сделавший для того, чтобы познакомить читателей в западной ча­сти империи с наследием греческой христианской мысли. Яркий, самобытный талант, превосходно образованный, блестящий сти­лист, Иероним имел все основания с гордостью сказать о себе, что он одновременно философ, ритор и грамматик, грек, рим­лянин и еврей. Со времен Марка Теренция Варрона Рим не знал такого универсального ученого, энциклопедиста, как Иеро­ним.

322

Лучшие из христианских писателей конца III—IV вв. мастер-пользовались классическим стилем греческой и латинской ли-патур. Недаром более тысячи лет спустя европейские гуманис-

называли христианским Цицероном плодовитого писателя Пецилия Фирмиана Лактанция, учителя риторики из Никомедии. Говеошенство классического латинского языка его больших трак­татов «О смерти гонителей» и «Божественные установления» в неменьшей степени, чем аргументы по существу, привлекали к но­вой религии представителей образованной элиты тогдашнего об­щества.

Вторая половина IV в. — время талантливых и образованных проповедников. Исполненные азианийского пафоса, страстные проповеди Григория Назианского выдают в нем одаренного воспитанника риторической школы в Афинах, Большими литера­турными способностями и знанием всей античной культуры от­личались и уроженцы Каппадокии — Григорий Нисский, автор многочисленных проповедей, гностических трактатов, диалогов, писем, и его брат Василий, прозванный Великим, архиепископ Кесарийский в Каппадокии, также усердно учившийся красноре­чию, — его проповеди и письма оригинальны по композиции и по яркому, живому языку. Еще выше каппадокийцев стоял как оратор Иоанн Златоуст, епископ Константинопольский. Речи его, написанные чистейшим аттическим диалектом и тщательно отде­ланные по образцу выступлений Демосфена, пользовались широ­кой популярностью. Но особенно прославился он своим муже­ством, обличая в проповедях развращенность нравов, царив­ших при императорском дворе в Константинополе. За эти дерзкие проповеди оратор заплатил ссылкой и умер в изгна­нии.

В те же годы, когда на востоке империи блистал Иоанн Зла­тоуст, на западе взошла звезда Аврелия Августина, епископа города Гиппон в римской Африке. Августин оставил обширное литературное наследство: проповеди, трактаты, письма. Самые зна­чительные из его произведений — «Исповедь» и «О граде Божь­ем» — не имели себе равных ни в латинском, ни в греческом бого­словии времен поздней империи и оказали ни с чем не сравнимое влияние на формирование средневековой теологии и религиозной философии. Достаточно сказать, что среди позднеантичных христианских писателей не было в средние века никого, кого бы так охотно читали и изучали, как Августина.

Появились в IV в. и первые христианские поэты. Помимо Уже упоминавшегося Григория Назианского церковые литургиче­ские гимны писал архиепископ Киренский Синесий, необычайно образованный неоплатоник-христианин, автор прекрасных пропо-иедей. На Западе первые гимны ямбическими стихами стал пи­сать Амвросий Медиоланский, который не только сурово искоре-ял остатки язычества, выступая, в частности, при императоре Рациане за удаление из сената статуи богини Виктории, но и не °ялся осуждать даже верховных властителей государства: по

323

ґ/•

преданию, он подверг церковному наказанию самого Феодосия Гимны Амвросия верующие должны были распевать в церквах время богослужений. Напротив, гимны поэта Аврелия Пруденцм30 которого называли христианским Горацием, были предназначен ' скорее для чтения. Гимны его, повествовавшие о деяниях и смеп ти христианских мучеников, оказали позднее сильное влияние н средневековую поэзию.

ЯЗЫЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ, РИТОРИКА И ПОЭЗИЯ

Последним словом античной языческой философии оставался неоплатонизм. Как уже говорилось, он заметно повлиял на хри­стианство, противостоять же ему не мог хотя бы потому, что был философией элитарной, а ее основоположник, Плотин, — один из самых трудных для чтения греческих писателей античности. Уче­ник его, Порфирий, которому мы обязаны изданием «Эннеад» Плотина и биографией учителя, не отличался крупным литератур­ным талантом, но, несмотря на это, был, по-видимому, опасным противником христианских теологов, о чем свидетельствует хотя бы та глубокая ненависть, которую они к нему питали. Более оригинальным писателем и мыслителем был Ямвлих, учивший в Сирии и необыкновенно популярный среди своих учеников. Он стремился соединить учение Платона с элементами восточных верований, мистикой, демонологией и пифагорейством, развив тем самым идеи неоплатоников о гипостазах — мирах, исходя­щих из абсолютного «единого». Мистика и демонология неопла­тонизма достигли вершины развития в творчестве богатого вооб­ражением афинского философа Прокла, чья деятельность при­шлась уже на V в.

В IV в. наступил новый период расцвета риторики. В ритори­ческих школах античного Средиземноморья воспитывались как бу­дущие высокие чиновники, так и будущие христианские проповед­ники. Риторы того времени не создали новых теорий ораторского искусства — в центре внимания были практические навыки по­строения речей, достижения внешних эффектов. В Афинах этому учил Гимерий, в Константинополе Фемистий, прозванный своими поклонниками «царем слов» и выступавший с панегириками им­ператорам Констанцию, Юлиану и их преемникам. В отличие от Гимерия он не был чужд и философским интересам, занимался комментированием Аристотеля. Но, пожалуй, самым крупным языческим оратором и учителем красноречия можно считать Либания. Деятельность его протекала главным образом в Антио-хии, где он выступал с речами, обращенными к императорам, полководцам, высшим чиновникам и касавшимися тех или иных общественных бед. Получивший прозвище «маленький Демосфен», Либаний писал на чистом аттическом диалекте, о чем так заботились риторы эпохи «второй софистики», и постоянно стремился к красо­те и изысканности слога и в то же время к ясности и простоте,

324

дубины же мысли и богатства фантазии судьба ему і дала- ^0'_ йавим, что, хотя сам Либаний был преданным сторонні^ уп'^® атора Юлиана Отступника и врагом христианства, многие ъ^У^л 'пистианские проповедники, как, например, Григорий Нази.й01^ и Иоанн Златоуст, вышли именно из его школы. Как ора^01? они намного превзошли своего языческого учителя.

Из римских ораторов тех лет внимания заслуживает, быть h їх _ жет только Квинт Аврелий Симмах, по духу и убеждениям — ста пыи римлянин-язычник, занимавший в конце IV в. высокие госу­дарственные должности. Его письмо к Валентиниану II (384 г.), где он просит императора сохранить традиционные символы древ­ней римской религии, — удивительный памятник идейной верно­сти этого образованного и красноречивого автора заветам пред­ков, памяти о славном историческом прошлом языческого Рима и «богам наших отцов».

Озабоченной совершенством формы, но лишенной свежих идей риторике соответствовала в этот последний' период истории ан­тичной культуры поэзия, имитировавшая классические образцы. К произведениям, отмеченным печатью бесспорного таланта, можно отнести мифологический эпос о Дионисе, созданный элли­низированным египтянином Нонном из Панаполиса: это богатое фантазией, выразительными образами сочинение привлекает также особой мелодичностью, напевностью стиха. Написанная гекза­метром эпическая поэма Нонна снискала ему широкую извест­ность и множество подражателей, наиболее одаренным из которых был Мусей, воспевший в красивых, звучных стихах историю двух влюбленных — Геро и Леандра.

Уход в мифологию или в описание природы, увлечение фор­мой стихосложения и различными версификаторскими экспери­ментами присущи в IV — начале V в. и латинским поэтам, что хорошо заметно при обращении к творчеству Децима Магна Авзония. Это был опытный ритор, знаток греческого и латинского языков и литератур, талантливый стихотворец, составлявший эпи­тафии героям, павшим под Троей, или описывавший живописные берега реки Мозель и рыб, населяющих ее воды. Известны также его формальные версификаторские эксперименты: он оставил, на­пример, стихотворение, в котором каждая строка кончается тем же словом, каким начинается последующая.

^Двое других последних замечательных римских поэтов, Клав­дий Клавдиан из Александрии и Клавдий Рутилий Намациан, Уроженец Галлии, обращаются в своих стихах к любимому ими Риму, воспевают его великое прошлое и те победы, которые рим­лянам еще случалось одерживать в конце IV в. .Живя при дворе императора Гонория, Клавдиан написал панегирик его всемогуще-^іу приближенному Стилихону, энергичному полководцу и дипло-^їу, успешно воевавшему и заключавшему выгодные для Рима Договоры с варварами. И в «Похвале Стилихону», и в поэме ^U войне с готами» Клавдиан еще полон оптимизма, предсказывая иму счастливое будущее. Нельзя отказать ему и в мастерском

325

.. / f '

/-'/•• / /

предани

Гимны 1 словом и стихом, хотя подражательность его поэзии время ;ние в0 всем имитировать Овидия очевидны. Пульс соврет котог* eмУ жизни ощущается и в стихах Рутилия Намациана' скор'11^51 свое путешествие из Галлии в Рим в 416 г., он восхваляет ти ерию, давшую общее отечество столь разным народам, с трога-с^іьной любовью говорит о самом Риме, его прошлом, его старин-ліх обычаях, которым угрожают теперь новые, чуждые религии-здесь поэт дает волю своей ненависти к евреям и особенно к хри­стианам. В поэзии Клавдиана и Рутилия Намациана, как и в рито­рике Симмаха, мы слышим голоса последних защитников римской языческий старины, еще сопротивлявшихся неумолимому ходу времени.

ИСТОРИОГРАФИЯ И ДРУГИЕ НАУКИ

О том, что время великих историков прошло, лучше всего го­ворит составленный предположительно в IV в. сборник «Писатели истории августов», включающий в себя незатейливые, рассчитан­ные лишь на занимательность биографии римских императоров от Адриана до непосредственного предшественника Диоклетиана императора Нумериана, умершего в 284 г. Заботясь больше об увлекательности изложения, чем о достоверности, авторы биогра­фий часто некритически подходят к своим источникам, не оста­навливаясь и перед прямыми домыслами.

В IV в. особенно наглядно проявилось пристрастие к компен­диумам — кратким компилятивным переложениям разных источ­ников. Характерны для этой эпохи краткие жизнеописания импе­раторов, составленные Секстом Аврелием Виктором, и неболь­шой компилятивный учебник римской истории, написанный Евтро-пием по заказу императора Валента и излагавший вкратце все важнейшие факты прошлого от основания Рима до времени прав­ления самого Валента.

И все же на закате своего существования римская историогра­фия украсилась и большим, самостоятельным и талантливым произведением — «Деяниями» Аммиана Марцеллина, романизиро­ванного грека, уроженца Антиохии, служившего в римском войске и участвовавшего в походе Юлиана против персов. Взяв себе за образец «Историю» Тацита, Аммиан продолжил ее с того места, до которого дошел в своем рассказе о римских императорах великий историк. Аммиан очень серьезно понимал задачи истори­ка, единственная цель которого — правда. Не умалчивать, не лгать, не забывать за мелкими подробностями главных событий прошлого — таковы требования, предъявляемые им самому себе. Стремясь к беспристрастности, он, однако, не в состоянии скрыть ни своего восхищения императором Юлианом Отступником, нч своей любви к Вечному городу, к его старинным идеалам и язы­ческим обычаям. Аммиан хорошо знал придворную жизнь и Д^' тельность полководцев,, был прекрасно осведомлен об интригаїї

326

пороках властителей, пытался объяснить пр?3-™- Д°" деморализации, охвативших современную ему Р^™"'-показывал, сколь многое зависит от морально"'1'"'""1^

н ПО!^»-3—11—"' — нгкнн

дельной влиятельной личности. Благодаря этим Аммиана Марцеллина как историка, его «Деяния» и™?1'1 таются с большим интересом.

Понятно, что не один Аммиан размышлял и писал с10-упадка Римского государства. Языческие писатели склонь обвинять христианство, вытеснившее в сознании римлян ві. предков. Христиане же склонны были видеть в закате ^ ! неотвратимое возмездие за преступления языческих правителей. Первую точку зрения выразил в середине V в. в своей «Новой истории» греческий историк Зосим, прямо объяснявший падение Рима отступничеством от старой религии. Совершенно иной была позиция христианских авторов. Епископ Гиппонский Августин в «О граде Божьем», а за ним испанский диакон Орозий в «Ис­тории против язычников» и марсельский пресвитер Сальвиан в сочинении «О правлении Божьем» утверждают, что Рим понес кару за свое греховное прошлое, состоящее из жестоких войн и междоусобиц, несправедливости и произвола прави­телей и гонений, которым подвергали первых христиан римские

власти.

Добавим, что пристрастие к кратким компендиумам и учеб­никам, в которых могли бы сохраниться знания, накопленные античным миром, характерно было не только для историографии, но и для других наук. Отсюда — появление в V в. энциклопедии «семи свободных искусств» Марциана Капеллы под аллегориче­ским заглавием «О браке Филологии с Меркурием». В рассказе о семи подарках, которые Филология получила к свадьбе от влюбленного в нее Меркурия, собраны воедино самые разнооб­разные сведение из областей риторики, астрономии, геометрии и других наук. Этот энциклопедический свод античных знаний оказался очень полезен для развития наук и искусств в средневе­ковой Европе. Примерно такую же роль в сфере латинской грам­матики сыграл впоследствии написанный в IV в. учебник Элия Доната, пользовавшийся в средневековых школах небывалой по­пулярностью.

Разделение империи на Западную и Восточную подорвало некогда столь тесные связи между греческой и латинской культу­рами. Если во II в. н. э. знание греческого языка в Италии и за­падных провинциях было широко распространено, то уже в III в. ослабление торговых и иных контактов между различными частя­ми обширной державы сделало греческий язык для многих на Западе непонятным. Весьма красноречив тот факт, что даже такой образованный человек V в., как Аврелий Августин, признавался в слабом знании греческого или даже в полном его незнании. В свя-эи с этим понадобились переводы. Среди христианских писателей больше всего для перевода греческих сочинений на латынь сделали уже упоминавшийся Иероним и его друг, а позднее про-

327

тивник Руфин Аквилейский, переводивший произведения Оригена и Евсевия, Григория Назианского и Василия Великого. Грече­ских философов особенно усердно переводил Марий Викторин из Африки — его переводами Платона пользовался Августин. Так что и после ослабления связей между западной и восточной ча­стями империи греческое интеллектуальное наследие оставалось известным на Западе в латинских переводах.

ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОЕ ИСКУССТВО

Чем быстрее приближался конец Рима как мировой державы тем монументальнее становилась его архитектура, что наиболее наглядно проявилось в эпоху, когда на смену принципату пришел доминат. Огромные термы Диоклетиана превзошли своими разме­рами термы Каракаллы, колоссальным был и дворец Диоклетиа­на, выстроенный около 305 г. близ Салоны в Далмации, в окрест­ностях нынешнего Сплита, о чем и сегодня напоминают величе­ственные руины его ворот. Развалины Новой базилики в Риме, воздвигнутой на Форуме Максенцием и Константином (конец IV— начало V в.), также свидетельствуют о монументальности: ши­рина среднего нефа достигает 35 м. Украшенная мраморными полами и богатым стенным орнаментом, она была одним из са­мых впечатляющих сооружений империи. В той же базилике находилась колоссальная мраморная статуя императора Кон­стантина, от которой сохранилась лишь голова высотой в 2,6 м.

Этот портрет Константина, как и другие памятники скульпту­ры того периода, прежде всего рельефы, покрывающие арку Константина в Риме и запечатлевшие его победу над соперником Максенцием в борьбе за власть, являются примерами неудавших­ся попыток скульпторов начала IV в. восстановить классицизм эпохи Августа. Как показывает искусство провинциальной Паль­миры, во многих местах государства элементы восточной худо­жественной традиции все чаще одерживали верх над классическим стилем, ориентировавшимся на греческие образцы. Характерная для искусства Востока экспрессия в изображении лиц видна в бронзовом портрете императора Констанция: его ширрко раскры­тые глаза, как бы всматривающиеся в мир потусторонний, го­ворят о скором приближении нового искусства — искусства византийских икон. К тому же периоду относятся многочислен­ные мраморные саркофаги, украшенные барельефами с изображе­нием сцен из Ветхого и Нового Заветов и христианской симво­лики.

Особое направление позднеантичного искусства — катакомб­ная живопись. Христианское искусство Византии, а позднее и европейского средневековья унаследовало, кроме того, некоторые конструктивные формы архитектуры, в частности — форму 6а'

328

дала. До-.„лики, ставшей прообразом Христа д^,

пастических мотивов: образ Доброго видные "сфере орнаментики. Римские традц^^д йыли использованы при строительстве удру

Константинополе греческими зодчим 'хоам этот, который еще при императо^_

татуи античных богов, был воздвигнут _ римской империи в те же самые годы, к» закрыта платонова Академия и тем самым пе„ страница в истории античной культуры.

а также ряд ^тое наследие [ых построек їловине VI в. (ятой Софии. іне украшали he Восточной Афинах была (ута последняя