Философия

Стремясь властвовать над умами греческой молодежи, рито­рика обрела соперницу — философию. Влияние софистов и Сок­рата было огромным, и споры о добродетели и счастье, начатые в V в. до н. э., продолжились и в следующих поколениях. Поли­тический кризис, упадок общественной жизни в греческих полисах способствовали тому, что люди все сильнее всматривались в самих себя, прислушивались к своим желаниям и нуждам, искали лич­ного счастья в созерцании, самосовершенствовании, пытались определить свой индивидуальный образ жизни, мыслей и поведе­ния. Не удивительно, что в обеих сложившихся тогда философ­ских школах, кинической и гедонической, как и у Сократа и софистов, на передний план выходили проблемы этические. Обе школы были заняты поисками человеческого счастья, с подозре­нием относились к книжной образованности, теориям, возлагая надежды скорее на интуитивный путь познания истины, на практику.

Весьма популярна была в античности школа киническая, искавшая основу счастья в отрешении от материальных благ. Родоначальник философов-киников Антисфен, сын афинского гражданина и фракийской рабыни, довел до логического предела идею своего учителя Сократа о примате добродетели. Проповедуя, что добродетель есть единственное благо, в сравнении с которым все прочие блага, такие, как богатство или здоровье, лишены вся­кой ценности, философ призывал к самоотречению. «Доста­точно иметь добродетель, — учил он, — чтобы быть счастливым. Проявляется же она в поступках и не нуждается ни в обилии слов, ни в обилии знаний». Безразлично, свободен ли человек или несвободен, богат или беден, — подлинную свободу, подлинную независимость от судьбы (идеал кинической философии) спо­собна дать лишь добродетель, состоящая в том, чтобы жить в согласии с природой, ограничиваясь удовлетворением только са­мых насущных потребностей. Учение это несло утешение и рабу, и бедняку: каждый из них мог оказаться свободнее и счастливее человека свободнорожденного и богача. «Добродетель — орудие которого никто не может отнять».

Пытаясь основать свою жизнь на принципах кинического учения, на пренебрежении к удобствам, ко многим принятым в обществе условностям поведения, дальше других зашел ученик Антисфена Диоген, неутомимый искатель истинной мудрости добродетели, счастья и потому герой бесчисленных античных анекдотов. Это он, Диоген Синопский, по рассказам древних, жил на площади в простой бочке, это он днем, среди толпы, искал с фонарем того, кого мог бы назвать человеком, говоря: «Народу много, а людей немного». Он жил в полной нищете, но язвитель­но высмеивал пороки и смешные условности в поведении окру­жающих. Люди же потешались над его сумасбродствами, сохра­нив, однако, восхищенную память о нем. Само презрение к на­слаждению, полагал он, благодаря привычке становится высшим наслаждением. Добродетель — не что иное, как следование во всем природе, которая ведь «требует так мало». Хотя бедняки, бес­сребреники, люди, не связанные заботами об имуществе, особенно легко воспринимали учение киников, не следует думать, будто это было правилом без исключений. Известен киник Кратет из Фив, некогда богатый землевладелец, виднейший из граждан города, впоследствии вместе с женой Гиппархией обратившийся к кини-ческой философии. Деньги свои он раздал горожанам или, по другой версии, бросил в море, а сам стал ходить по чужим домам в грубом плаще, проповедуя добродетель.

Пока бродячие философы-киники учили отречению от матери­альных благ и предрассудков, гедоническая, или киренская, школа призывала людей во всем руководствоваться собственными ощущениями, а значит, предаваться чувственным радостям. Исти­на непознаваема, объяснял основоположник гедонизма Аристипп, поэтому каждый человек должен стремиться к тому немногому, что ему доступно, — к удовольствию. «Если бы роскошь была дурна, — говорил этот выходец из Кирены, — ее не было бы на пирах у богов». Счастье — лишь совокупность минутных радост­ных ощущений, которыми поэтому надо дорожить и пользоваться. Переходя из города город, не чуждаясь пиров в богатых домах, знакомств с гетерами и бесед с местными тиранами, Аристипп Киренский являл собой полную противоположность Антисфену и Диогену. И все же гедонизм вырастал из той же почвы, исходил из тех же философских посылок, что и философия киников. В этом нетрудно убедиться, познакомившись с дальнейшей эво­люцией гедонизма, со взглядами многочисленных учеников Аристиппа. Уже Феодор, по прозвищу Атеист, ставил прочные, дли­тельные удовольствия выше минутных, а главное — весьма мало, едва ли больше, чем великий киник Диоген, считался с мнением окружающих, охотно эпатировал их, показывая, что не в соблюде­нии обычных норм поведения заключена высшая мудрость жизни.

Если киники противопоставляли себя обществу, то Феодор, открыто утверждавший культ наслаждений, делал это еще более явно.Грекам, воспитанным на образцах патриотизма времен греко-персидских войн, непривычно было слышать такое, например, суждение Феодора: «Весьма разумно, что мудрец не выйдет жертвовать собой за отечество, ибо он не откажется от разумения ради пользы неразумных: отечество ему — весь мир». По-своему близок к киникам и другой ученик Аристиппа, Гегесий. Счастье невозможно, учит он, а наслаждение состоит в отсутствии страда­ний. Жизнь полна мучений, боли, так что смерть столь же привле­кательна, как и жизнь. Мудрому все безразлично в жизни — свобода и несвобода, богатство и бедность, а потому стремиться к наживе, к почестям, к обретению материальных благ — удел неразумных. Нетрудно заметить, что из учения Гегесия логически вытекает оправдание самоубийства, добровольного ухода из жиз­ни полной страданий, — из-за этого за основателем секты гегеси-анцев закрепилось прозвище «Учитель смерти».

Учеников у Сократа было множество, но никто из них в исто­рии философии не встал вровень с Платоном. Происходил он из старинной афинской аристократической семьи; был даже, возмож­но, потомком Солона. После казни Сократа временно покинул Афины, много путешествовал, жил, в частности, при дворе сиракузского тирана Дионисия на Сицилии. Позднее в Афинах основал философский кружок в роще, посвященной герою Академу, — Академию.

В отличие от других учеников Сократа Платон не ограничился проблемами этики, а создал целостную систему философского идеализма. Так как ни в одном из своих многочисленных сочи­нений (все они имеют форму диалога) он не дал ее полного опи­сания, то едва ли возможно здесь изложить вкратце всю сово­купность его идей и их эволюцию. Главный, ключевой тезис: мир, воспринимаемый человеческими чувствами, есть лишь слабое отражение, бледный отпечаток мира самостоятельно существую­щих «идей» — сверхчувственных, только мыслью философа постигаемых прообразов всех вещей. В этих отвлеченных, наделенных самостоятельным существованием «идеях» заключено то общее, которое, подобно людям и предметам, отбрасываю­щим тень. проявляется в разнообразии отдельных вещей, вос­принимаемых при помощи зрения, слуха и т. п. Только эти умо­постигаемые общие понятия («идеи») существуют реально, вечно и неизменно, как в свое время учили элеаты; напротив, мир чув­ственных вещей реален не более, чем мир теней.

И именно тени доступны непосредственному наблюдению, даю­щему, следовательно, лишь «мнения», лишь Подобие истинного знания о вещах. Подлинное знание — это погружение мыслью в стихию «идей», духовных сущностей, общих понятий. Но познание возможно, ибо это не что иное, как «вспоминание»: до рождения человека его бессмертная душа блуждала в мире «идей», созерцая общие понятия, которые, таким образом, как бы врождены чело­веку. Так, сравнивая две сходные между собой вещи, люди «вспо­минают» понятие сходства, внесенное в человека его душой, которая была знакома с этим понятием прежде. Пока человек живет, его бессмертная душа томится в бренной телесной обо­лочке — вслед за орфиками и пифагорейцами Платон называет те­ло гробницей души.

Мир «идей» иерархичен. На вершине его располагается выс­шее из понятий — понятие блага, или добра. Стремление дуцщ достичь наивысшего блага философ называет любовью. Этика Платона опирается на его учение о трех составных частях души-разумной, волевой и чувственной. Этим трем частям души соот­ветствуют три добродетели: разум — основа мудрости; воля _ мужества, обуздание чувственности — благоразумия, или владения собой. Гармоническое сочетание всех трех добродетелей рождает четвертую — справедливость.

Позднейшие представления Платона об одухотворенном, про­низанном разумным началом мире полностью отрицали механисти­ческий материализм Демокрита. В системе платоновского идеализ­ма нашли себе место и отголоски мифологических воззрений (мысли о суде над душами, о потустороннем мире, где обитают бессмертные субстанции). Исполненные высокого воображения, силы и смелости интеллекта и к тому же созданные выдаю­щимся литературным талантом Платона его сочинения пленяли многих позднейших мыслителей, оказав немалое влияние, в част­ности, на философов христианских. Идеализм Платона отчасти заслонил собой в истории европейской философии материалисти­ческое учение Демокрита.

Человек большого теоретического ума, Платон, однако, отнюдь не сторонился бурной политической жизни своего времени, по­следних лет V — первой половины IV в. до н. э. Представления об идеальном государстве были у Платона столь же четки и хорошо разработаны, как и его воззрения на мироздание в целом. Острая социальная и политическая борьба внутри греческого города-государства, междоусобные войны, раздиравшие Элладу, вызвали кризис традиционного полисного устройства, вынуждая теорети­ческие умы искать новые формы государственной организации. Издавна аристократические критики афинской демократии назы­вали неразумным такое государственное устройство, при котором непросвещенный народ обладает слишком большой свободой, избирает из своей среды необученных и неспособных правителей и решает дела государства, бросаясь из крайности в крайность, прислушиваясь то к мнению невежд, то к мнению корыстных демагогов, умеющих подольститься к черни или подкупить ее. В таком несовершенном государстве каждый думает о собствен­ной пользе, а не об общем деле, и никто не стремится овладеть наукой правления, доступной, впрочем, лишь немногим избранным философам.

Мы помним, что Ксенофонт считал идеалом государственного устройства старинные, установленные еще Ликургом аристократи­ческие порядки Спарты, идеализировал монархию, советовал госу­дарству активнее вмешиваться в экономическую жизнь, расширяя свои источники доходов. Симпатия к общественно-политическому св qjo Спарты, основанному не на народовластии; но на некоей справедливости», на согласовании и соподчинении интересов раз­личных социальных групп, видна и в утопии об идеальном госу­дарстве у Платона. Государством этим управляют философы; опирается оно на доходы от земледелия и вообще натурального хозяйствами обходится без торговли и денег. Обитатели идеаль­ного государства подразделяются на три слоя, или касты: фило­софы, воины-стражи, обеспечивающие порядок, и слой земле­дельцев и ремесленников. Касты четко отграничены одна от дру­гой и исполняют каждая определенную, только ей присущую функцию. Мудрость правителей-философов позволяет поддержи­вать в государстве справедливость. Так как частная собственность и семья порождают в людях эгоизм и вредят общему делу, в идеальном государстве философы и стражи живут замкнутыми группами, внутри которых все равны, а имущество — общее. Детей воспитывает не семья, а государство, как это было принято в ликурговой Спарте. Вся жизнь в государстве, включая экономи­ку, обучение и воспитание молодежи, военное дело, искусство, строжайшим образом регламентирована и организована «разумно». Только в низшем слое общества, у земледельцев и ремеслен­ников, призванных обслуживать потребности государства, сохраня­лась индивидуальная собственность. Однако общей целью госу­дарства Платон провозглашал заботу не о приобретении мате­риальных благ, не о завоеваниях и обогащении, а о моральном совершенстве, достигаемом благодаря развитии наук, и особен­но философии. Напротив, чтение поэтов Гомера и Гесиода беспо­лезно и даже вредно, ибо они сообщают много ложного о богах.

На практике мечты Платона об идеальном государстве озна­чали бы лишение большинства свободных граждан всех полити­ческих прав и возвращение к традициям аристократического или монархического устройства. «Справедливость», на которой зиждет­ся платоновская утопия и которую сам философ считал спра­ведливостью для всех, имела в действительности вполне опре­деленное социальное и политическое содержание. Некоторые античные авторы полагали, что Платон слишком увлекался древ­ними мифами и вообще традиционными религиозными верования­ми греков. Мы видим, что ему не чуждо было и увлечение ста­рыми, уже отжившими формами организации социальной жизни.

Платон был первым греческим мыслителем, основавшим фило­софскую школу. Платоновская Академия, привлекавшая к себе ученых со всех концов Средиземноморья, просуществовала почти 900 лет, пока в 529 г. н. э. ее не закрыл восточноримский импе­ратор Юстиниан. С 367 г. до н. э.'к Академии принадлежал и величайший из учеников Платона Аристотель, сын врача, родив­шийся в Стагире и потому часто называемый Стагиритом. По-видимому, он уже вышел из дому с необходимыми знаниями физиологии и анатомии и со склонностью рассматривать явления природы как процессы органические. Трезвый эмпирик, Ари­стотель со временем разочаровался в платоновской системе и после смерти учителя покинул Академию — произнеся при этом по преданию, знаменитые слова: «Друг мне Платон, но больший друг истина». В роще, посвященной Аполлону Ликейскому, он основал новую школу, названную Ликеем, где и прогуливался целыми днями со своими учениками, беседуя на философские темы; из-за таких прогулок его школу стали называть также перипатетической («перйпатос» — крытая галерея для прогулок вокруг двора). Известно, что еще до основания собственной школы, Ликея, Аристотель несколько лет был воспитателем наследника македонского престола, будущего Александра Вели­кого.

В противоположность Платону Аристотель отрицал самостоя­тельное существование общих понятий — «идей», составляющих, по Платону, сущность чувственно воспринимаемых вещей. Не­возможно, объясняет Аристотель, чтобы сущность вещи находи­лась в некоем особом мире, отдельно от самой вещи. А потому реальны только сами эти вещи; они познаваемы эмпирически, и именно от них люди производят общие понятия. Только реальный материальный мир существует, отдельных от него субстанций нет. Признав это, философ тем самым решительно отверг всю систему платоновского идеализма, сближаясь с воззрениями материалистов.

Во всякой реально и самостоятельно - существующей вещи, т. е. субстанции, он различает две составляющие: материю, заклю­чающую в себе лишь возможность возникновения и разви­тия вещи, и форму, которая является причиной, превращаю­щей возможность в действительность, а также целью процесса, «тем, ради чего» все происходит. Развитие природных явлений — беспрерывный процесс оформления материи. Ни материя, ни фор­ма не существуют раздельно, но образуют неразрывное единство. В семени растения заключена возможность его роста и одно­временно та энергия, то деятельное начало (форма), которое актуализирует эту возможность; форма, по Аристотелю, как бы предшествует материи, подобно тому как план постройки пред­шествует строительству. Растение стремится к полной зрелости, повинуясь высшей, или конечной, причине и цели всякого развития («форма всех форм», или энтелехия). Учение об энтелехии ос­новывается на признании изначальной целесообразности всего сущего, на признании первопричины, «перводвигателя» — Мирово­го Разума, недвижимого, неизменного, совершенного, не связан­ного с материей (отсюда — «форма всех форм», отличная от других, «низших» форм). «Перво двигатель» является конечной причиной всех явлений и в то же время их целью.

В своей теории познания философ отвергает априоризм Пла­тона, считавшего предметом познания мир сверхчувственных «идей». Сам материальный мир, учит Аристотель, доступен познаваясь источником достоверных ощущений. Ощущения, однако дают знание лишь единичного, особенного в вещах, познавание же общего в единичных вещах достигается лишь силою мышления, при помощи теоретических понятий, выведенных из ощущений. Эмпиризм и реализм философа видны и в его этике, и в учении об идеальном государственном устройстве.

Цель всех человеческих стремлений — счастье, идти же к нему можно только путем разумной деятельности, состоящей в следо­вании добродетелям. Добродетель есть всего лишь соблюдение меры во всем и всегда занимает срединное положение между двумя крайностями: так, добродетель мужества есть нечто среднее между трусостью и безрассудной дерзостью, а щедрость рас­полагается между скупостью и расточительностью. Такой же взвешенный подход и реализм проявляет Аристотель и в учении о государстве. Платон возводил здание своей утопии, не считаясь с конкретными историческими условиями и не занимаясь дли­тельным эмпирическим анализом уже существовавших в тогдаш­нем мире форм правления. Иначе поступает его ученик, вни­мательно исследовавший типы политической организации 158 из­вестных ему государств. Подобно тому как в этике наилучшим способом поведения он признает выбор «среднего» пути, так и в политике «средняя» форма государственного устройства — «поли-тия», свободная от крайностей аристократического, тиранического и демократического строя, — является, по мнению Аристотеля, наилучшей.

К заслугам Аристотеля относится не только создание им собственной оригинальной системы. Он был и великим орга­низатором и систематизатором всех накопленных к его времени научных знаний. Платон справедливо назвал дом своего ученика читальней: интеллект Аристотеля требовал все новых материалов из самых разных областей тогдашней науки. Достаточно взглянуть на II книгу его трактата «Политика», критикующую все известные автору формы правления и своды законов греческих государств, чтобы убедиться в огромной эрудиции философа. А ведь поз­нания его охватывали также зоологию и механику, поэзию и риторику. Систематизировал он и сами философские знания, выделив, например, логику как самостоятельную науку. Филосо­фию он поделил на практическую (этика, политика, риторика, экономика, поэтика) и теоретическую (физика, математика, мета­физика) . Особенно славилось в античности его учение о происхож­дении животных, а его классификация животных удержалась в евро­пейской науке вплоть до создания в XVIII в. системы К. Линнея. Столь же долго и эстетика не могла освободиться от разра­ботанной Аристотелем в трактате «Поэтика» теории подражания, на которой основывалась его классификация искусств. Еще боль­шая посмертная слава ждала аристотелеву логику, разработан­ные им законы и правила научного мышления, методы иссле­дования и доказательства, классификацию общих теоретических Понятий, или категории. Но и это лишь часть того необозримого наследия, которое оставил многим поколениям пЬтомков этот универсальный гений древнегреческой культуры.