Часть II. Русские католики

Глава 1. Особенности мировоззрения у Чаадаева

По мировоззрению Петра Яковлевича в рамках христианства существует два абсолютно разных мира. Один мир- с настоящей историей, повидавший на своем веку многие события, изменившие самосознание всех народов. Несмотря на политическое и национальное разнообразие этот мир един, и объединен он религией: «они имеют общее лицо, семейное сходство; несмотря на их разделение… существует связывающая их в одно целое черта, явная для всякого, кто углубится в общие их судьбы»²¹ . Этот мир- Европа. При особенностях культуры каждой страны, европейцы могут быть объединены воедино в христианскую общность. Они вместе прошли путь войн, монархического правления, развития духовности и все эти изменения происходили под контролем религии, Папы и Рима. Когда и в итальянских деревнях и во французских городах в одно и то же время 15 столетий звонят колокола, несмотря на расстояние и социальное положение, формируется «особая атмосфера запада»²² Чаадаев ставит христианство во главу угла всех европейских основ. Именно благодаря ему европейцы кровью и кострами, но «сами создали себе мир понятий»²³. Это объясняется удивительной способностью христианства стирать национальные различия, объединяя всех под властью церкви, и эта данность- есть величайшее благо²⁴. Христианство рассматривается не как вероучение, а как космическая сила. Даже после Реформации, разделившей зону папского владычества на страны, изменив духовное законодательство, ускорила процесс развития разума.

Античность рассматривается как подготовительный этап воспитания человечества, а существующее сейчас христианское общество уже хранит идеи развития, жизнеспособно и с каждым днем в нем рождаются новые силы²⁵.

Не в противопоставление, а в сравнение с этим «идеальным» миром, существует другой, казалось бы похожий- Российская Империя. Государство- единоличник, самостоятельное политическое образование, собравшее под собой огромные территории, и также исповедующий христианство. Почему же оно не может быть частью Европы? Только ли по географическому признаку?

При сопоставлении церквей, можно заметить, что православие, в отличие от тоталитарного католичества, никогда не шло вразрез государства, представляя оппозицию, и тем более никогда не стояло выше, чем светская власть. Его понимание религии крайне занимательно: Чаадаев в целом не принимает сторону Папы и его политики, он лишь описывает ситуацию с нейтральных позиций.

Его мысль сводится к следующему- Россия приняла христианство от Византии, где оно было первоначально и аскетично. Для чаадаевского понимания характерно отрицательное отношение к аскетизму, оно противоречит идее установления царства Божия на земле²⁶. Вторым полюсом является социальность, присущая католичеству. В отличие от Запада, где вера претерпела множество изменений, православие не стало «дрожжами социальной жизни»²⁷.

Необходимо заметить, что как таковая разница между православием и католичеством у Чаадаева не затронута, он не говорил о разнице в догматах веры. Петр Яковлевич акцентирует лишь происходящие их них историко- культурные и общественно- политические различия. Он лишь осознает масштабы пропасти между Россией и Европой и пытается ее объяснить.

Следуя мыслям Петра Яковлевича, мы понимаем, что идеи порядка, долга, права, составляющие атмосферу Запада нам чужды, у нас нет дисциплины, в мыслях нет общего, к тому же все неверно. Это следствие того, что наше прошлое пустынно и уныло, нет связи поколений. Мы жили вне Европы, как отщепенцы христианской семьи.

По прочтению трудов Чаадаева кажется, что он бесконечно прав. И лишь со временем появляются вопросы к автору, ответов на которые не получить уже никогда. Если философ говорит о «юности народов»²⁸, сравнивая их становление с человеческим организмом, то логично было бы предположить смерть этих народов. Разумное окончание любой жизни, какой бы блестящей и славной она не была, есть ее конец. Предполагал ли автор причины «старения» Европы, ее заката, ухода с политической арены? Из исторического опыта видно, что ни одна империя не жила вечно, даже объединение нескольких, коим является «Европейская Империя».

К тому же нельзя не заметить противоречие Петра Яковлевича себе самому: он настойчиво показывает и доказывает причины разницы Европы и России, говорит о том, что они со времени разделения ветвей церкви пошли разными дорогами и ничего общего уже не осталось. При этом Россия не может быть отнесена и к Востоку, со своими даже нехристианскими верованиями и обычаями. Так почему же, как философ, он ограничивается дуалистическими представлениями? Он говорит, что «цивилизованными можно быть не только по-европейски»²⁹, приводя в пример Японию. Почему он не оставляет возможности существованию большего количества культур? Почему Россия должна копировать и подражать либо одному, либо другому, без третьей перспективы? Почему не быть особым государством, не зависящим от соседей и не оглядывающимся на их опыт?

В отличие от западных философов он использует религию не как орудие политического сохранения. Сомнениям подвергается и цель написания «Писем». Чаадаев хотел пригвоздить все рассуждения правительства о «великой державе» и благополучии внутри страны или закинуть искру просвещения в народ, чтобы поднять волну национального самосознания?

Нельзя говорить, что он ругает православие, потому что не верует, наоборот он полагает, что все делается только по Богу, он нас создал, контролирует наши мысли, но дает нам «свободу придумывать все заново»³⁰; Чаадаев больше идеалист. При этом Чаадаев никогда не переходил из православия, по его словам: «вы должны верить, что католичество…есть истинная религия; но именно ради принципа единства вы не должны обнаруживать этого убеждения пред лицом света»³¹.

Чаадаев не дает достаточно убедительных причин восхваления Запада по отношению к России. Его сравнение имеет место быть, однако выводы крайне спорны. «Мировоззрение Чаадаева- мистицизм чистой воды»³².