Внутренняя политика

   «Основать империю, сидя на коне, можно, но управлять ею с коня нельзя», – сказал однажды Елюй-Чуцай – гуманный государственный деятель эпохи Чингисхана. Это понимал еще основатель Хуннской империи Модэ-шаньюй. К концу своего правления он стал широко пользоваться услугами китайских перебежчиков, составлявших для него дипломатические послания к китайскому двору. Лаошань-шаньюй шел по отцовскому пути, и когда евнух Юе, насильно посланный к нему в составе посольства из Китая, захотел перейти на его сторону, то был принят и обласкан. «Юе научил шаньюевых приближенных завести книги, чтобы по числу обложить податью народ, скот и имущество»²⁴⁶. Это мероприятие произвело огромный переворот во внутренних делах хуннского общества. Налоги, поступавшие шаньюю и его приближенным (а все они были его родовичи), выделяли шаньюев род из числа прочих и давали в его руки такие возможности, о которых сам Модэ не мог мечтать. Прямым следствием этого было принятие шаньюем титула «Рожденный небом и землею, поставленный солнцем и луною, хуннский Великий шаньюй...»²⁴⁷. Тут мы уже видим, что право на власть определяется «милостью божией», причем родовичи обязаны повиноваться, а не сопротивляться. Новые прерогативы шаньюя столь противоречили старому порядку, что, казалось бы, народные массы должны были возмутиться и воспротивиться, но этого не произошло. Наоборот, власть шаньюев пользовалась непререкаемым авторитетом. Дело в том, что недаром уступили хунны свою древнюю свободу. Они получали за нее такую цену, которая, видимо, удовлетворяла их. Доходы от добычи и дань с покоренных племен не целиком попадали в казну шаньюя. Значительная часть их оставалась в руках воинов, и многие хуннские женщины сменили одежды из овчины на шелковые платья. Наряду с кумысом и сыром на столе у хуннов появились вино, хлеб и китайские лакомства. Источники подчеркивают, что в хуннском обществе наступила эпоха изобилия и роскоши, но вместе с тем и упадка нравов.    Проницательный Юе, искренне преданный новому господину, указывал на опасность, возникавшую от этих перемен. "Численность хуннов, – говорил он Лаошань-шаньюю, – не может сравниться с населенностью одной китайской области²⁴⁸, но они сильны потому, что имеют одеяние и пищу отличные и не зависят в этом от Китая. Ныне, шаньюй, ты изменяешь обычаи, любишь китайские вещи. Если Китай употребит только одну десятую своих вещей (на подкуп. – Л.Г.), то до единого хунны будут на стороне Дома Хань. Получив от Китая шелковые и бумажные ткани, дерите одежды из них, бегая по колючим растениям, и тем показывайте, что такое одеяние прочностью не дойдет до шерстяного и кожаного одеяния. Получив от Китая съестное, не употребляйте его и тем показывайте, что вы сыр и молоко предпочитаете им"²⁴⁹    Программа Юе была невыполнима. Не столько шаньюй был причиной упадка нравов, сколько изменение экономики и быта. «Сила вещей» влекла хуннов по пути увеличения потребностей, а следовательно, и изменения быта. Но для того, чтобы последствия этого процесса четко сказались, нужно было немало времени: два, а то и три поколения (50-75 лет), а пока все, казалось, обстояло благополучно. Так как большая часть продуктов, столь приятных хуннам, шла из Китая, то вполне естественно возникло стремление увеличить приток их. При Модэ и Лаошане они попадали к хуннам в небольшом количестве в виде «подарков» шаньюю, который делился ими со своими подданными. Чтобы избежать этого необходимого дележа, шаньюй решил наладить меновую торговлю с Китаем, но встретил резкое противодействие китайского правительства.    Дом Хань установил внутри Китая систему налогового обложения, которая должна была выкачать из населения как можно больше продуктов, чтобы на эти средства содержать армию солдат и чиновников. Понятно, что сосредоточение внешней торговли в руках двора было необходимо, так как оно давало ему нужные доходы. От этой системы страдало в первую очередь китайское податное население, а во вторую – хунны, получавшие значительно меньше тканей и хлеба, чем им было нужно. И тем и другим хотелось наладить прямой обмен, но тогда доходы ушли бы из казны китайского правительства, которому пришлось бы конкурировать с собственными подданными. Это противоречие не могло разрешиться без войны, и она не заставила себя ждать.