Методологическая проблема в современном литературоведении

В XX веке продолжают существовать, но уже в новом качестве сформировавшиеся в XIX веке и ставшие традиционными направления – герменевтическое и социологическое литературоведение, эстетическая и мифологическая критика. Выделяется несколько школ и направлений, которые специалисты считают международными, общими для литературоведения и языкознания: структурализм, семиотика, психоаналитика, деконструктивизм, мифологическая, рецептивная и феноменологическая критика.

Все школы и направления определяют собой два подхода: сайентистский и антропологический, или гуманистический. Сайентисты (англ. science – наука) стремятся разрешить проблемы литературы, опираясь на достижения различных областей науки, представители антропологического направления исходят из убеждения, что литература – особый вид человеческой деятельности, не поддающийся строго научному истолкованию.

Любая научная дисциплина формируется в определенном мировоззренческом контексте эпохи или же, напротив, вступает в идеологический конфликт с ней. Литературоведение можно назвать наукой вторичной, в том смысле, что оно дважды обусловлено: во-первых, предметом изучения, то есть литературой (говоря упрощенно, новая литература нуждается в новых методах и принципах ее исследования), а во-вторых, культурным багажом, с которым человечество добралось до конкретного исторического берега. Поэтому, ведя речь о состоянии современного литературоведения и его главных течениях, невозможно обойти своим вниманием неоднозначную и противоречивую эпоху, в которой функционирует эта наука.

Постмодерн определяют как фазу старения и угасания культуры, закономерный переход от живой «культуры» к мертвой «цивилизации». Нужно оговориться, что мы говорим об определенной стадии развития (или начале саморазрушения) именно западной культуры, западного общества, которое продолжает сохранять видимость процветания и имеет достаточно эффективные социальные, политические, экономические институты. Ядром философии потсмодернизма стала потеря смысла как такового, распад когда-то целостной и упорядоченной иерархии смысловых частей на множество хаотических обломков, а следовательно нормой для современного человека является нон-иерархия – принципиальный отказ от гармонии, расползание и размытость иерархии смысла. Исчезла вера в существование любых общих принципов и законов, что руководят миром, исчезло доверие к человеческому разуму, который уже не в состоянии различить истину и ложь, да и, собственно, извечные моральные категории подверглись тотальной нивелировке. Постмодерный мир лишился глубины, а его искусство отчасти напоминает причудливые узоры, не имеющие смысла, и поэтому в них можно увидеть какой угодно смысл.

Литературе постмодернизма трудно дать исчерпывающую характеристику, ведь она не имеет точных признаков и никаких обязательных атрибутов. «Постмодернистский плюрализм... узаконил значимость любого текста всего литературного поля... Литература превратилась в огромную мозаику, которая складывается миллионами рук: стеклышки у всех одинаковы, а узоры выходят разные». Собственно, имеем антилитературную литературу, поскольку она трансформирует и перетапливает бурлеск, гротеск, фантастику в антиформы, которые несут в себе заряд распада, насилия, апокалиптичности и превращения космоса в хаос.

Из наиболее знаковых литературоведческих течений 60–80-х годов прошлого столетия, идеи которых продолжают быть влиятельными, стоит остановиться на трех: теории интертекстуальности, нарратологии и неориторике. Все они не только развивались как потенциально возможные в использовании для анализа конкретного произведения, но и в теоретическом отношении, разветвляясь на многочисленные школы.

Предложенная в 1967 г. теоретиком постструктурализма Юлией Кристевой концепция интертекстуальности спровоцировала настоящий переворот в сознании ученых и литераторов. Оттолкнувшись от идеи про диалогичность литературного произведения, автором которой был старательно умалчиваемый на родине россиянин М.  Бахтин, исследовательница выяснила, что любой текст является пересечением других текстов, следовательно он не может рассматриваться иначе, как вовлеченным в перманентный процесс смыслообмена с широкой культурной средой. Итак, каждый текст – это интертекст, а другие тексты присутствуют в нем на разных более-менее узнаваемых уровнях.

Еще одним влиятельным течением, имеющим русские научные корни, является нарратология. Она вышла из фундаментального и новаторского исследования В. Проппа «Морфология волшебной сказки» и была ответвлением структурализма. Нарратология, или теория повествования, родилась в конце 60-х как следствие пересмотра структуралистской концепции с позиции коммуникативных представлений о природе искусства. В настоящее время это достаточно самостоятельная дисциплина с собственными заданиями и возможностями изучения текстов.

Нарратологи считают, что в основе любого художественного произведения лежит глубинная структура, которая реализуется в активном диалогическом взаимодействии писателя и читателя. Объектом исследования здесь является способ подачи и распределение событий, о которых повествуется, то есть герои, которые действуют в пространстве и времени, а также способ воплощения формальной структуры произведения с точки зрения прямого или опосредствованного диалога писателя с читателем от первого, второго или третьего лица.

Анализируя многочисленные повествования, ученые стремились найти единую формально-повествовательную модель, то есть структуру или грамматику рассказа, на основе которой каждый конкретный рассказ рассматривался в рамках отклонения от этой базовой, глубинной структуры. В настоящее время нарратология – это фундаментальная наука, изучающая проявления витальной активности как тексты, охватывая не только литературу, но и кинематограф, театральную драматургию, психотерапевтические нарративы, юридические тексты. Особенно актуальным для нарратологов стало учение Ю. Лотмана — основателя тартуско-московской семиотической школы. Он предлагал рассматривать как текст проповеди священников, пророчества пифий, рекомендации врачей, социальные предписания, законы, произведения всех видов искусства, в частности архитектурные достопримечательности и целые города. Таким образом, ученые пытаются создать общую теорию повествования, которая должна преодолеть определенные филологические границы, рефлекторную замкнутость в рамках письменного стола, поэтому для исследования берутся разные формы текстов – речь, рисунок, сновидения и др.

Не менее интересной является и новая риторика (неориторика) – дисциплина на пересечении теории литературы, лингвистики, логики, философии. Ее основателем был профессор Брюссельского университета Х.  Перельман, которого современники окрестили новым Аристотелем. Он осуществил тотальную ревизию методологической базы риторики как теории коммуникативного взаимодействия. Актуализируя проблему общения сквозь призму риторической модели коммуникации, ученый тематизировал две определяющие для философии ХХ ст. проблемы – времени и языка. Риторику Х.  Перельмана еще называют аргументативной, поскольку он сформулировал основы современной теории аргументации, сосредоточившись на задании присоединения аудитории к утверждениям оратора путем убеждения, то есть системы аргументов, в частности ценностно-оценочных суждений.

Предтечей бурного развития "новой риторики" в западных странах выступил М.М. Бахтин, работавший над "Проблемой речевых жанров" (1953) с начала 50-х годов. Его "металингвистика" - это одно из имен современной неориторики. Для последней, как и для М.М. Бахтина, но в противовес классической риторике, размежеванной с поэтикой, все литературные жанры стоят в общем ряду "относительно устойчивых типов" высказываний, вырабатываемых "каждой сферой использования языка" и определяемых "спецификой данной сферы общения".

Второму направлению неориторики положили начало бельгийские литературоведы из университета Льежа, которые объединились в «группу µ» («мю» — первая буква греческого слова «метафора», которую они считали самой выдающейся фигурой риторики). Их «общая риторика» изучает приемы речевой деятельности, которые характеризуют, среди прочих, и связный текст в совокупности с прагматическими, социокультурными и психологическими факторами, то есть литературный дискурс.

Все определенные выше методики в своем основании являются репрезентативными.

РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ (от фр. Representation – представительство) — опосредованное, «вторичное представление первообраза и образа, идеальных объектов, их свойств, отношений и процессов. Проблема Р. обсуждается также в контексте рассмотрения способа бытия искусства и онтологического аспекта изображения. Х.-Г. Гадамер полагает, что через репрезентацию «изображение приобретает свою собственную дей­ствительность», «бытийную валентность», и, благодаря изображению, первообраз становится именно первообразом, т.е. только изображение делает представленное им собственно изображаемым, живописным. Репрезентация изображения может быть понята как особый случай вещественного события», религиозное изображение получает значение образца, а изобразительное искус­ство закрепляет, по существу же создает, те или иные типы героев, богов и событий.

В целом произведение искусства мыслится как бытийный процесс, в котором вместо абстракций существуют представления, игры, изображения и репрезентации, в частности в форме знаков и символов, позволяющих чему-то «быть в наличии».

В эпистемологии репрезентация — это представление познаваемого явления с помощью посредников: моделей, символов, вообще знаковых, в том числе языковых, логических и математических систем. Естественные и искусственные знаки – главные посредники, репрезентанты. Возможность и необходимость репрезентации выражает модельный характер познавательной деятельности, при этом в качестве репрезентанта-посредника может выступить любая вещь, любой знак, символ, рисунок, схема и т.п. — все что угодно может быть репрезентантом всего остального. Функция Р. заключается в замещении чего-то, находящегося за ней. Но только субъект познания и деятельности определяет, что мо­жет быть в данной ситуации репрезентантом. В то же время наше перцептивное и когнитивное отношение к миру в значительной степени формируется и изменяется под воздействием создаваемых (выбираемых) нами самими репрезентаций.

Из этого следует, что наше представление о действительности — продукт собственной деятельности. С другой стороны, наши формы восприятия, способы видения и понимания, от которых зависят виды репрезентации, трансформируются в зависи­мости от того, какие образцы предписываются нам культурой и внедряются практикой и образованием².

Репрезентативные методики в литературоведении строятся на соотношении художественного текста с определенными языковыми моделями. Сторонники интертекстуального изучения литературы обнаруживают в исследуемом тексте присутствие, в том или ином виде, уже существующих; нарратологи выявляют в повествовательной структуре наличие первоосновы мифа и предания; «неориторика» ориентирована в рассмотрении художественного текста как «вторичного» жанра на первичные речевые жанры.

Кризис науки – это, прежде всего, кризис теории, которая может возникать только в тех условиях, когда литература воспринимается как автономная сфера деятельности человека. Без теории, только благодаря эмпирическим исследованиям, ни одна дисциплина развиваться не может.