Теория речевых актов. Дискурс и.М. Кобозева. «Теория речевых актов» как один из вариантов теории речевой деятельности*

1

Словосочетание «теория речевых актов» употребляется в ши­роком и узком смысле. В первом случае оно обозначает любой комплекс идей, направленных на объяснение речевой деятельности, и является синонимом «теории речевой деятельности». Во втором случае оно выступает как название одной конкретной теории (англ. термин act theory, theory of speech acts), получившей, как указывает система публикаций, широкое рас­пространение за рубежом и привлекшей к себе внимание совет­ских ученых, разрабатывающих проблемы речевой коммуникации как в теоретическом, так и в прикладном аспекте.

Ядро теории речевых актов (далее ТРА) составляют идеи, изложенные английским логиком Дж. Остином в курсе лекций, прочитанном в Гарвардском университете в 1955 году и опубликованном в 1962 году под названием «Слово как действие» (см. с. 22—129). Впоследствии эти идеи были развиты американским логиком Дж. Серлем в монографии «Речевые акты» и ряде ста­тей. В обсуждении идей Остина принял участие и известный анг­лийский логик П. Ф. Стросон. В работах Остина, Стросона и Серля, включенных в данный сборник, с исчерпывающей полнотой отражен тот круг проблем и методов их решения, который можно назвать стандартной теорией речевых актов в отличие от разно­образных ее модификаций, появившихся в последнее время. К рассмотрению этой основной части ТРА мы и обратимся. <…>

2

В первой половине XX века языкознание в течение довольно длительного периода было сосредоточено на изучении одной из двух диалектически взаимосвязанных сторон языка – языковой системы, но, начиная со второй половины 60-х годов, центр внимания лингвистов переносится на вторую сторону этого диалек­тического единства – речевую деятельность и ее продукт – связный текст, дискурс. О закономерном характере такой переориен­тации и о том, как она изменяет облик современной лингвистики, много писалось, что избавляет нас от необходимости останавли­ваться на этом подробнее. Отметим только, что еще в 20-х – 30-х годах выдающиеся советские ученые Е.Д. Поливанов, Л.В. Щерба, Л.П. Якубинский, А.М. Пешковский, М.М. Бах­тин использовали марксистское понятие деятельности объяснительного принципа при изучении языка как системы. Од­нако сама речевая деятельность не была тогда предметом серь­езного изучения со стороны лингвистов. <…>

Почему же именно ТРА оказалась столь популярной? Ведь она не первая и не единственная в ряду других деятельностных представлений языка. Достаточно вспомнить глубокую лингвофилософскую концепцию В. Гумбольдта и другие концепции гумбольдтианской ориентации, теорию языка и речи А. Гардинера, теорию высказывания М. М. Бахтина, теорию речевой деятельно­сти в советской психолингвистике, основанную на психологической теории деятельности Выготского – Леонтьева, теорию аргумента (неориторику), концепцию «анализа диалога» («conversation analysis»), сложившуюся в рамках социолингвистики, процессу­альную семантику, возникшую в контексте создания систем человеко-машинного общения.

Среди причин популярности ТРА есть как чисто внешние, так и внутренние, вытекающие из ее содержания.

К чисто внешним причинам можно отнести, например, знакомство достаточно широкого круга лингвистов, владеющих английским языком, с курсом лекций Дж. Остина «Слово как действие», выпущенным в 1962 г. отдельной книгой. <…> Простота язы­ка и живость стиля лекций Остина в немалой мере способство­вали популярности его идей.

Но не внешние причины способствовали распространению ТРА. Главные причины внутренние: очевидно, эта теория уловила и раскрыла какой-то важный аспект речевой деятельности, кото­рый в других деятельностных концепциях не получил должного освещения. Чтобы выявить как сильные, так и слабые стороны ТРА, необходимо рассмотреть ее общие и специфические черты.

3

Остановимся сначала на наиболее общих характеристиках ТРА, определяющих ее место в типологии теорий речевой дея­тельности. Для этого мы воспользуется набором признаков, пред­ложенным В. И. Постоваловой: 1) методологический статут тео­рии; 2) ее концептуальные предпосылки; 3) широта задания области исследования языка; 4) акцентированность определенно­го плана объекта изучения; 5) отношение к субъекту деятельно­сти; 6) метод исследования.

По своему методологическому статусу ТРА есть узкоспециальная лингвистическая теория, не претендующая на выдвижение общей теории о природе языка, в отличие от дея­тельностных концепций гумбольдтианской ориентации.

Как и всякая другая теория речевой деятельности, ТРА имеет свои концептуальные предпосылки. Для создателей этой теории она выступала прежде всего как развитие и углубление представлений о смысле и значении языковых выражений, сложившихся в философской логике. Так, Дж. Остин, вводя по­нятие перформативного высказывания, рассматривает это как очередной шаг в развитии представлений о границе между осмыс­ленными и бессмысленными высказываниями, а Дж. Серль, фор­мулируя правила употребления глагола promise 'обещать' в ка­честве показателя функции высказывания, рассматривает это как доказательство правильности взгляда, согласно которому знание значения языкового выражения есть знание правил его употреб­ления. Этот взгляд на значение так же, как и представление о теснейшей связи языка с теми не собственно речевыми дейст­виями, в которые он вплетен, – свидетельство того глубокого идейного влияния, которое оказали на ТРА взгляды позднего Витгенштейна. Что касается связей ТРА с лингвистической традицией, то здесь следует отметить, с одной стороны, отсутст­вие прямой идейной связи с какой-либо лингвистической школой, а с другой стороны, – достаточно высокий уровень лингвистиче­ской подготовки ее создателей. По свидетельству Дж. Урмсона, оксфордские философы «почти без исключения приходят к фило­софии после весьма серьезного изучения классической философии». Характерно для ТРА отсутствие опоры на какую-либо психологическую, социологическую или философскую теорию деятельности. Наконец, следует отметить, что первоначально в качестве основного объекта рассмотрения в ТРА выступали рече­вые действия, относящиеся к юридической сфере, то есть регули­руемые правовыми нормами. Поэтому Остин нередко апеллирует к опыту юристов, а иногда и полемизирует с ними. Акцент на «юридических» речевых актах, несомненно, отразился на понима­нии речевого действия как действия, совершаемого согласно оп­ределенным неязыковым установлениям, или конвенциям.

Объектом исследования в ТРА является акт речи, состоящий в произнесении говорящим предложения в ситуации непосредственного общения со слушающим. Таким образом, ТРА характеризуется максимальным сужением объекта исследования по сравнению с другими теориями. Действительно, в концепции «анализа диалога» … в качестве глобального объекта исследования выступает диалог, то есть обмен речевыми актами. В советской психолингвистической теории речевой дея­тельности главным объектом исследования является деятель­ность общения (коммуникация) в рамках целостного акта соци­ального взаимодействия. Еще шире задается область исследова­ния в концепциях гумбольдтианской ориентации, изучающих языковую деятельность в целом, то есть, «язык в экстенсии по всему пространству духовной жизни человека». Сужение области исследования, с одной стороны, ограничило возможности ТРА, но, с другой стороны, позволило сфокусировать внимание на де­тальном описании внутренней структуры речевого акта – этого элементарного звена речевого общения. Не случайно, что кон­цепции речевой деятельности, имеющие более широкий диапазон, когда рассуждают о минимальных единицах речевой деятельно­сти, заимствуют многие понятия, выработанные в ТРА.

Анализируя речевой акт, можно, в принципе, делать упор на разные планы его исследования – статический или динамический. В работах основателей ТРА превалирует статический подход к речевому акту, что дает основание упрекать ее в игнорировании динамической природы общения (см., например, мнение Д. Франк на с. 367). Однако в ней встречаются и элементы динамического подхода. Так, Серль формулирует последователь­ность правил, которыми руководствуется говорящий, избирая гла­гол promise ‘обещать’ для экспликации функции своего высказы­вания (см. с. 167), реконструирует процедуры, осуществляемые слушающем при понимании высказываний, актуальный смысл которых не совпадает с их буквальным смыслом (см. с. 199, 211). В ходе развития ТРА усиливается крен в сторону динамического подхода. Не последнюю роль в этом сыграли идеи процедурного, или процессуального, подхода к языку, сформулированные в ис­следованиях по искусственному интеллекту.

В ТРА субъект речевой деятельности понимается как абстрактный индивид, являющийся носителем ряда характе­ристик, психологических (намерение, знание, мнение, эмоциональ­ное состояние, воля) и социальных (статус по отношению к слу­шающему, функция в рамках определенного института). Очевидно, что социальные свойства субъекта, проявляющиеся в его речевом поведении, представлены в ТРА весьма слабо по сравнению с рядом других учений, в которых говорящий индивид выступает как обладатель определенного репертуара ро­лей, как носитель определенных национально-культурных тради­ций. Это, безусловно, относится к числу ее слабых сторон.

Основной метод исследования объекта в ТРА – это аналитический метод в разных его видах. Отличием ТРА от психо- и социолингвистических теорий речевой деятельности в дан­ном аспекте является то, что первая базируется на данных мыс­ленного эксперимента, тогда как последние используют методы сбора и обработки данных, выработанные и социологии и экспе­риментальной психологии.

Подытоживая вышесказанное, мы получаем общую характери­стику ТРА: это логико-философское по исходным интересам и лингвистическое по результатам учение о строении элементарной единицы речевого общения –речевого акта, понимаемого как ак­туализация предложения, причем речевое общение рассматрива­ется как форма проявления преимущественно межличностных отношений.

Охарактеризовав ТРА извне, со стороны ее общетипологиче­ских черт, перейдем к рассмотрению ее изнутри.

4

Ни одна теория коммуникативной деятельности, независимо от масштабов ее объекта исследования, не может обойтись без формулирования модели коммуникативной ситуации.

ТРА предлагает свою оригинальную модель коммуникативной ситуации. Наряду с такими компонентами, как говорящий, слу­шающий, высказывание, обстоятельства, без которых не обходит­ся ни одна модель общения (в других моделях эти компоненты могут называться иначе), модель речевого акта в ТРА включает в себя также цель и результат речевого акта. Напомним, что пражский функционализм, выдвинувший требование «анализиро­вать все свойства языка, связанные с тем, что язык является инструментом, под углом зрения задач, для выполнения которых эти свойства предназначены» и называвший свою модель языка «целевой», в силу специфиче­ской трактовки понятия целенаправленности (отождествления ее с функциональностью) не раскрыл определяющей роли фактора цели в речевой деятельности. Не случайно в известной модели коммуникативного акта Р. О. Якобсона компонент «цель» отсутствует.

Подход к речевому акту как к способу достижения человеком определенной цели и рассмотрение под этим углом зрения исполь­зуемых им языковых средств – главная особенность ТРА, при­влекшая к ней языковедов, которых перестала удовлетворять простая констатация того, что язык есть средство, орудие, инст­румент общения. Интересы развития собственной науки и задачи, поставленные перед ней практикой, заставили лингвистов искать ответа на вопрос о том, каков механизм использования языка для достижения многообразных целей, возникающих в ходе соци­ального взаимодействия людей.

Единый речевой акт представляется в ТРА как трехуровневое образование. Речевой акт в отношении к используемым в его ходе языковым средствам выступает как локутивный акт. Речевой акт в его отношении к манифестируемой цели и ряду условий его осуществления выступает как иллокутивный акт. Наконец, в отношении к своим результатам, речевой акт выступает как перлокутивный акт. <…>

Данная тройная оппозиция находит свое соответствие в представлении о гетерогенности плана содержания высказывания. Используя языковые средства в ходе локутивного акта, говорящий наделяет свое высказывание локутивным значением. Манифестируя цель говорения в определенных условиях в ходе иллокутивного акта, говорящий сообщает высказыванию определенную иллокутивную силу. Что же касается перлокутивного акта, то по самой своей сути он не находится в необходимой связи с содержанием высказывания (см. с. 93). Таким образом, имеется две пары взаимосвязанных категорий анализа речевого акта п семантики высказывания: локутивный акт –локутивное значение и иллокутивный акт – иллокутивная сила, обобщаемые в понятиях локуции и иллокуции.

Главным новшеством трехуровневой схемы речевого действия, предложенной Остином, несомненно, является понятие иллокуции. Локуция была объектом изучения всех семантических теорий в лингвистике, моделировавших соответствие между изолированным предложением и его смыслом, а точнее, псевдосмыслом – теоретическим конструктом, абстрагированным от целого ряда аспектов содержания, передаваемого предложением при его употреблении в общении. Перлокуция – воздействие речи на мысли и чувства аудитории и посредством этого воздействие на дела и поступки людей –это тот аспект речевого акта, которым издавна занималась риторика. Только понятие иллокуции фиксирует такие аспекты акта речи и содержания высказывания, которые не улавливаются ни формальной семантикой, ни риторикой в ее традиционном понимании. Естественно, что именно разъяснению понятия иллокуции в ТРА уделяется главное внимание.

Остин не дает точного определения понятию иллокутивного акта. Впервые вводя это понятие (см. с. 86), он только приводит примеры иллокутивных актов – вопрос, ответ, информирование, уверение, предупреждение, назначение, критика и т. п. Далее Остин пытается обнаружить различительные признаки иллокуции. Его пространные и полные интересных наблюдений рассуждения по этому поводу сведаны Стросоном к четырем основным положе­ниям (см. с. 131–132), из которых самые важные—первое и чет­вертое. Согласно первому положению основным признаком, по которому иллокутивный акт отличается от локутивного, является признак целенаправленности. Согласно четвертому положению, основным признаком, по которому иллокутивный акт противопо­ставляется перлокутивному, является признак конвенциональности.

В этих двух положениях отражается, хотя и в недостаточно ясной форме, присущее высказыванию противоречие между двумя неразрывно связанными в нем моментами – субъективным (цель говорящего) и объективным (не зависящие от говорящего спосо­бы обеспечения распознавания этой цели слушающим). В даль­нейшем в ТРА данное противоречие трактуется как антиномия интенционального и конвенционального в речевом акте.

Понятие намерения (интенции) говорящего было введено в категориальный аппарат ТРА последователями Остина с целью уточнения его идей относительно иллокутивного уровня анализа речевого акта. <…>

Если в трактовке интенционального аспекта иллокуции раз­ные версии ТРА сходятся, то этого нельзя сказать о ее конвен­циональном аспекте. Применительно к речевым действиям можно говорить о двух разных видах конвенций. Первый – языковые конвенции, которые действуют на уровне локутивного акта и оп­ределяют локутивное, или языковое, значение высказывания. В общем случае языковых конвенций недостаточно для объясне­ния производства и восприятия речевого акта на иллокутивном уровне. Так, одно и то же предложение Я поговорю с твоими ро­дителями может быть использовано говорящим с разными наме­рениями – просто проинформировать адресата, принять на себя обязательство, прекратить или предотвратить какие-либо действия адресата и т. п. Несмотря на то что по отношению к языко­вым конвенциям во всех этих случаях производятся тождествен­ные действия, в каждом из этих случаев говорящий совершает разные иллокутивные акты –сообщает, обещает, предупреждает или угрожает, а слушающий понимает, какой иллокутивный акт совершает говорящий. Как же объяснить закономерный характер производства и восприятия иллокутивного акта?

Остин считал, что иллокутивный акт также регулируется кон­венциями <…>, хотя и отличие от локутивного акта эти конвенции не являются собственно языковыми. Однако ему не удалось объяснить, в чем состоят эти конвенции.

Развернутое представление иллокутивного акта как конвен­ционального действия мы находим в статье Серля «Что такое ре­чевой акт?» [с. 151–169). Заменяя понятие конвенции понятием правила, он пытался показать, что иллокутивный акт есть дейст­вие, подчиняющееся правилам. При этом все правила делятся им на регулятивные, упорядочивающие «формы поведения, которые существовали до них» (напр., правила этикета), и конститутив­ные, которые «не просто регулируют, но создают новые формы поведения» (например, правила различных игр). По предположе­нию автора, семантика языка может рассматриваться как ряд систем конститутивных правил, и «иллокутивные акты суть акты, совершаемые в соответствии с этими наборами конститутивных правил» (с. 155). Таким образом, различие между конвенциями локутивного и иллокутивного уровня речевого действия снимает­ся, Не случайно Серль отказывается от понятия локуции. Вместо локутивного акта он говорит об актах референции и предикации, а вместо локутивного значения использует понятие суждения (пропозиции), или пропозиционального содержания высказывания. План содержания высказывания представляется в виде форму­лы F (р), где F – иллокутивная сила, а р–суждение (см. с. 171). Оба компонента формулы имеют единую конвенциональную при­роду: они конституируются правилами употребления выражений, служат для указания на эти компоненты. В статье выявляется набор правил употребления для показателя иллокутивной силы обещания, выводимый из условий осуществления акта обещания, и намечается программа анализа на той же основе речевых ак­тов других типов, реализованная позже в работе «Речевые акты» (см. выше, с. 7).

Предложенный Серлем способ объяснения механизма переда­чи намерения от говорящего к слушающему в процессе коммуни­кации, был важным шагом на пути решения указанной пробле­мы. Вместо общих и неопределенных рассуждений о влиянии си­туативного контекста высказывания на передаваемый им смысл был для основных типов речевых актов перечислен ряд аспектов ситуации общения (в виде подготовительных условий), которые находятся в закономерной связи с возможным намерением гово­рящего (воплощаемым в существенном условии) и тем самым способствуют его идентификации. Однако преувеличение роли языковых средств в общении <…> привело к тому, что правила Серля имеют достаточно узкую сферу применения. Они действительны только для высказываний, в которых присутствует тот или иной языковой показатель коммуникативности намере­ния – лексический, грамматический, просодический, – и этот показатель употреблен в буквальном смысле. Так что в качестве общего подхода к объяснению механизма речевого общения пред­ставление о речевом акте как о полностью конвенциональном действии оказалось неприемлемым.

В отличие от Остина и Серля, Стросон считает конвенциальными не все иллокутивные акты, а лишь те из них, которые действительно упорядочиваются неязыковыми социальными кон­венциями (см. с. 132–136). Большинство речевых актов, конвен­циональных в указанном строгом смысле, относится к сфере со­циальных институтов. Назначение на должность, вынесение при­говора, капитуляция, закрытие собрания, присвоение имени – в этих и им подобных речевых актах наиболее ярко проявляется связь языковой деятельности с внеязыковой практической дея­тельностью. Не случайно именно из анализа подобных высказы­ваний была выведена Остином дихотомия «перформатив/констатив», переросшая и учение о трех уровнях речевого действия <…> . В особый класс – декла­рации – выделяет такие акты и Серль (с. 185). К какой бы сфе­ре деятельности ни относился конвенциональный речевой акт, он сохраняет свое основное отличие от акта неконвенционального: для его совершения достаточно действовать в строгом соответст­вии с установленной процедурой, и результат, на который наце­лено данное действие, будет достигнут. Стросон совершенно пра­вильно указывает, что акты подобного типа, будучи важной частью деятельности общения, не являются типичными предста­вителями иллокутивных актов. Основной проблемой остается объяснение того, каким образом обеспечивается распознавание коммуникативного намерения говорящего в речевых актах, не регламентированных социальными конвенциями.

Итак, в форме вопроса о том, как обеспечивается понимание иллокутивной силы высказывания, в ТРА был поставлен вопрос о факторах, благодаря которым высказывания в процессе обще­ния обретают подлинный смысл, становясь носителями речевого замысла коммуникантов и вплетаясь в структуру их внеязыковой деятельности, – вопрос, на который семантические теории, оперирующие изолированными предложениями, независимо от степени их формального совершенства, в принципе не могли дать ответа. И развитие ТРА можно рассматривать как движение по пути по­степенного расширения области этих факторов.

Одним из путей выявления этих факторов, понимаемых как разные аспекты иллокутивного акта, с самого начала в ТРА слу­жило построение классификации иллокутивных актов.

5

Первая такая классификация принадлежит Остину (см. с. 118–128). Остин полагал, что для уяснения сущности иллоку­ции надо собрать и расклассифицировать глаголы, которые обоз­начают действия, производимые при говорении, и могут исполь­зоваться для экспликации силы высказывания – иллокутивные глаголы.

Классификация иллокутивных глаголов Остина с точки зре­ния современного уровня развития лексической семантики выгля­дит весьма грубым приближением к сложной структуре данного семантического поля. Серль подверг ее критике в статье «Классификация иллокутивных актов» (см. наст. сборник). Он спра­ведливо указал на неправомерность смешения иллокутивных ак­тов, которые являются реальностью речевого общения и не зави­сят от конкретного языка, и иллокутивных глаголов, являющихся специфическим отражением этой реальности в системе лексики конкретного языка.

Классификация Серля, которую он строит именно как класси­фикацию актов, а не глаголов, представляет собой значительный шаг вперед по сравнению с целым рядом предшествующих опы­тов, будучи первой попыткой универсальной классификации ил­локутивных актов. Базу этой классификации составляют 12 приз­наков, которые сам автор называет «направлениями различий между иллокутивными актами» (см. с. 172–177). И хотя данный список признаков может быть в свою очередь подвергнут крити­ке (не все признаки существенны, взаимонезависимы и имеют четкий смысл), он расширяет область факторов, участвующих в передаче говорящим и восприятия слушающим актуального, смысла высказывания. Появляется такой важный фактор, как отношение речевого акта к предшествующему дискурсу. То, что было высказано коммуникантами к моменту очередного речевого акта, играет роль как в формировании коммуникативного намерения говорящего, так и в распознавании его слушающим.

6

Еще более расширяется область факторов, определяющих речевое действие на уровне иллокуции, когда ТРА сталкивается с необходимостью объяснения феномена косвенных речевых актов – речевых действий, иллокутивная цель которых не находят прямого отражения в языковой структуре употребленного высказывания. В узком смысле косвенными речевыми актами называют только высказывания, в которых представлен некоторый стандартный способ косвенного выражения цели, то есть языковое выражение, которое, сохраняя свое основное, прямое назначение показателя иллокутивной силы х, регулярно используется как показатель иллокутивной силы у (например, структурная схема вопроса не могли бы вы (сделать что-либо)? регулярно используется для выражения вежливого побуждения).

Высказывалось мнение, что косвенные речевые акты (и узком смысле) следует рассматривать как проявление языковой полисемии. Серль, оспаривая эту точку зрения в своей статье «Косвенные речевые акты» (см. наст. сб.), показывает, что косвенные речевые акты независимо от тою, является ли стандартизованным способ их осуществления, имеют в основе один и тот же механизм косвенного выражения намерения говорящего. Прибегая по той или иной причине (например, из вежливости) к косвенному способу выражения своей цели, говорящий рассчитывает не только на языковые знания собеседника, но и на его разнообразные неязыковые знания принципов общения типа Грайсовых максим кооперативного диалога, знания условий успешности речевых актов (см. с. 160–167) и, наконец, «энцикло­педические» знания (представления о мире, роль которых в про­цессе понимания является главным объектом изучения в исследо­ваниях по искусственному интеллекту). Так, к факторам, обусловливающим актуальный смысл высказывания (= иллокутивная функция + пропозициональное содержание), добавляется два чрезвычайно важных – знания коммуникантов о принципах общения и их «энциклопедические» знания.

7

Подводя итог рассмотренной стандартной теории речевых ак­тов, кратко перечислим основные проблемы теории речевой дея­тельности, в решение которых она внесла позитивный вклад.

Рассматривая речевой акт как многоуровневое образование и выделяя иллокутивный уровень в качестве основного объекта исследования, ТРА продемонстрировала важность учета подле­жащей распознаванию цели (намерения) говорящего для объяс­нения процессов речевого взаимодействия. Была выявлена, с од­ной стороны, взаимосвязь намерения с другими экстра-лингвистическими факторами в форме соответствия между иллокутивной целью (= существенным условием речевого акта) и обстоятельст­вами речевого акта (фиксируемыми в качестве подготовительных и др. условий) – психологическим состоянием говорящего, его интересами, социальным статусом, его представлениями о ситуа­ции общения и в том числе о слушающем с его знаниями, инте­ресами, социальным статусом. С другой стороны, были выявлены основные формы отражения иллокутивной цели говорящего в языковой структуре используемого предложения.

Кроме того, в ТРА затронут ряд других вопросов, входящих в компетенцию теории речевой деятельности. Это имеющая боль­шое прикладное значение проблема типологии коммуникативных неудач, в решение которой ТРА внесла вклад своей классифика­цией неудач перформативных высказываний (см. с. 35) и учени­ем об условиях успешности речевых актов. Это и проблема типо­логии первичных речевых жанров, которая в ТРА решается с по­мощью инвентаризации и классификации йллокутивных актов.

Разумеется, в силу ряда причин – отсутствия адекватной ме­тодологической базы, Крайнего сужения объекта исследования, абсолютизации роли иллокутивной цели при недооценке других целей, достигаемых в общении, внесоциального понимания акта коммуникации, статической точки зрения на объект – ТРА не дает ответа на многие важные вопросы теории общения.

В частности, она не объясняет, как иллокутивная цель соотносится с практической, не выявляет связей между стратегической целью речевого взаимодействия и тактическими целями состав­ляющих его речевых актов, не показывает, каким образом при­надлежность человека к определенному коллективу и к опреде­ленной культуре влияет на характеристики его речевого пове­дения.

Позитивные результаты ТРА, разумеется, не могут рассматри­ваться как окончательные решения соответствующих проблем и нуждаются в переосмыслении с позиций марксистской теории предметной деятельности.

Создание адекватной теории речевой деятельности – задача междисциплинарная. Советские лингвисты наряду с психологами, социологами, логиками в последние годы активно работают в этом , направлении. Помимо исследовании в русле психолингвистической теории деятельности здесь следует отметить работы, выполнен­ные в рамках проекта «Диалог», ведущегося под эгидой Научно­го совета по проблеме «Искусственный интеллект» Комитета по системному анализу при Президиуме АН СССР, а также исследования, координируемые межвузовской проблемной группой «Се­мантика и прагматика речевого общения». Думается, что публи­кация основных работ по теории речевых актов в переводе на русский язык будет способствовать интенсификации исследований в данной области.