5. Сознание и объективации его деятельности

Итак, мы видим, что в истории философии способы проблема- тизации и интерпретации сознания трансформируются и зачас­тую радикальным образом. Меняются, прежде всего, предметные контексты его анализа, что совсем не случайно, ибо сознание чело­века в объективированном виде всегда уже присутствует, всегда уже растворено во всем "человеческом", а таковым в мире культу­ры является все: социальные институты и социальные отноше­ния, исторические ситуации, события, социальные и межличност­ные коммуникации, язык и наука, предметы искусства и повсед­невность, текст и орудие труда и многое другое.

Меняются, соответственно, и перспективы, ракурсы, способы и методологии исследования взаимосвязи сознания и мира как про­странства объективаций его деятельности. Помочь разобраться в сути реально многообразных трактовок связи сознания и мира в истории философии, определить их специфику, соотношение, эв­ристические возможности и границы, а также понять творческую природу сознания может введение разграничения живого созна­ния и объективаций (кристаллизаций, продуктов) его работы. Ибо именно выбор первого или вторых в качестве исходной точки, ис­ходной системы координат при исследования связи сознания и мира в значительной степени изначально и задает, и определяет философские способы и техники ее интерпретации, равно как и языки ее описания.

Так, если в качестве исходного пункта философского анализа берется способность индивидуального сознания к творчеству, по- лаганию смысла, то о сознании говорят в языке свободы и ответ­ственности (сознание есть источник смысла, у текста есть автор, у событий есть агенты и тому подобное). В этом случае живое созна­ние выступает в роли онтологически нередуцируемого конститу­тивного элемента, с которым необходимо соотносить, центрируя на нем смысл, знание, событие, ситуацию, текст и другое при ис­следовании их происхождения, структуры и механизмов функци­онирования. Такая позиция в целом типична для классического рационализма. Она же характерна и для экзистенциально-фе­номенологического направления философии. И хотя при этом его представители расширяют понятие сознания, вплоть до его замены понятиями "опыт" (М. Мерло-Понти), "переживание" (Ж.-П. Сартр) и др., введением этих понятий философы стремят­ся сохранить: а) основные функции сознания и б) специфику челове­ческого действия.

Если же, напротив, исходным пунктом анализа выступают любого рода объективации деятельности сознания в их собствен­ной онтологической плотности и структурированности, то в та­кой перспективе сознание радикально децентрируется. Оно зада­ется и исследуется в его статусе тотально обусловленного, то есть как функция, "место проговаривания", "точка пересечения” объек­тивных структур (языка и других тотальностей социокультурно­го поля). Смысл в такой исследовательской перспективе интер­претируется как "позиционный эффект", продукт действия самой структуры, то есть как "нечто причиненное" (Ж.Делёз); автор трактуется как функция речевой практики (М. Фу ко) и тому по­добное. Такова позиция структурализма и постструктурализма с их тезисом о "смерти автора", "смерти человека". Для представи­телей этих течений характерны отказ от понятий "сознание", "са­мосознание", "субъект"; их "рассеивание” и фиксация на образе "надтреснутого Я и распавшегося мыслящего субъекта", на образе человека как "опоры и жертвы" "психических динамизмов", "сво­их кошмаров", "протанцовывающих свои собственные танцы" (Ж. Делёз).

Делёз называет "классическим" ответом на вопрос "Кто гово­рит?” ответ, "определяющий того, кто говорит, как индивидуаль­ность". Однако в этом споре неклассических трактовок сознания и смысла с классическими опрометчивым было бы соглашаться с оценкой классической позиции как "устаревшей". Речь, скорее, дол­жна идти о возможности двойственной перспективы исследований связи между сознанием и его объективациями (сознание-смысл; ав­тор-текст; агент-событие; поведение-структура и другое); о само­стоятельной эвристичности и взаимодополнительности этих двух перспектив и методологий, что предполагает, соответственно, и признание их границ. И эвристичность, и границы этих двух типов методологии философского исследования человеческого опыта связаны с одновременным присутствием в нем свободного и несво­бодного, или того, что в нем можно концептуализировать, соот­ветственно, как субьектность и обьектность. Сделать очевидной необходимость взаимного учета результатов, получаемых с помо­щью этих двух типов (ресубъективирующих и объективирующих) методологии анализа связи между сознанием и объективациями его опыта позволяет мысль Т. Адорно: "В клавиатуре любого роя­ля скрывается вся "Аппассионата", композитору остается лишь извлечь ее оттуда - правда, для этого необходим Бетховен".

Современные предметные контексты, требуя радикального пе­реосмысления взаимоотношений между объективирующими и ре­субъективирующими методологиями, нуждаются в активных про- блематизациях конститутивных функций сознания и самосозна­ния, акцентирующих способности действительно "расколотого" и постоянно "раскалываемого" Я к работе синтезирования нашего опыта "на собственных основаниях". Эту проблематику можно обозначить как нашу способность вставать "в истоке своего опы­та" и брать его на себя, способность к самоосвобождающей инди- видуации опыта и уникальной (ответственной) реализации исти­ны своего состояния, своей ситуации, своей мысли.

Из приведенных выше примеров видно, как в соответствии с изменениями предметных контекстов и исследовательских ракур­сов изменяются способы рассмотрения и языки интерпретации сознания. В соответствии с этим, оно выступает то в качестве "ис­точника и модели истины", то в качестве "источника заблужде­ний". Но именно в этом своем двусмысленном статусе проблема сознания и самосознания стягивает на себе все узловые темы и проблемы философии в различные эпохи, являясь ключевой про­блемой философского опыта.

И это не случайно. Если главный интерес философии - мир и человек, человек в мире (с самим собой, "среди вещей и Других"), то работа, которую осуществляет философская рефлексия, есть стремление выявить фактическое присутствие человека в предме­тах и отношениях его опыта, восстановить наше присутствие в любых объективациях нашего опыта через определение и удосто­верение наших возможностей познания, понимания и сознатель­ного, ответственного преобразования себя и мира.

Поэтому непременный вопрос, к которому рано или поздно, из той или иной исследовательской перспективы приходят филосо­фы, является вопрос о том, кто есть сам этот существующий - воп­рошающий и переживающий, познающий, понимающий и интер­претирующий, принимающий решение и действующий в соответ­ствии со своим решением, преобразующий наличное и пожинаю­щий плоды, нередко горькие, своих преобразований и своего вме­шательства в природные и социальные процессы, в межличност­ные отношения и др.

А альфой и омегой этого фундаментального вопроса филосо­фии является вопрос о специфике самого человеческого существо­вания, о том, что выделяет человека из всего состава универсума, что отличает его от всех других видов сущего, как эта специфич­ность проявляет, выражает, кристаллизует себя в мире и какая участь ожидает эти кристаллизации (объективации) в мире. Со­знание и самосознание и вводятся философами как раз в качестве тех принципиальных онтологических характеристик, которые специфицируют человеческое бытие в мире.