27. Новая, советская Россия в изображении с.Есенина.

Сергея Есенина (1895-1925) часто называют крестьянским поэтом, хотя сам он таковым быть не стремился. Он мечтал быть поэтом национальным. Но тем не менее он всегда думал о деревне и переживал за неё.

Но крестьянский рай ещё нужно было создать. И поэт стал ассоциировать крестьянский рай с революционной идеей. И Февральскую, и Октябрьскую революции он принял как крестьянские и христианские по содержанию: их цель – воплотить на земле христианский и крестьянский социализм. Т.е. симпатия к революции у него была не политическая, а, как и у Блока, отвлеченно-философская: это соответствовало его утопической мечте о построении "мужицкого рая". Есенин в революции поддержал не новый строй, не новые идеи или новую власть, а лишь приветствовал конец старого мира, преодоление мертвящего застоя, начало животворных исканий народа, саму устремленность в будущее. В революции поэт увидел некую природную стихию, частичкой которой он был и сам. Поэма 1918 г. «Инония» – это поэма о разрушении старой России и старой веры. В ту пору в православии поэт желал видеть обновление.

Образ России как жертвы, закланной на гибель, возникал уже в "Сельском часослове", но радоваться ее кончине поэт мог, разве что войдя в роль и голос "большевика". Но т. к. революция большевиков была по преимуществу пролетарской и индустриальной и на деле имела мало общего с утопией "мужицкого рая", тоска по "Руси уходящей" со временем одержала верх в сознании Есенина над революционной утопией. Поэт разочаровался в революции и пришёл к выводу, что реальный социализм умерщвляет всё живое. В его поэзии появились мотивы увядания жизни, зазвучала тема противостояния города и деревни.

Вся поэзия Есенина – это одна развернутая элегия о “последнем поэте деревни” и о самой деревне, переживающей свои последние дни. Что-то в мире случилось такое, что крестьянская жизнь неотвратимо идет на убыль. А в послереволюционной лирике это особенно заметно: сквозит ощущение гибельности окружающего мира и собственной обреченности.

С одной стороны, поэт – крестьянин и не мыслит свое­го мира без этой своей социальной и духовной определенно­сти. С  другой – он  пе­ре­стал  ощущать  себя  причастным к деревенской жизни и аграрному труду и оказался в городе. Родные пашни и леса по-прежнему дороги поэту, но он отчужден от них: стал сторонним “согля­датаем”,  “рассказчиком”,  а  не  деятелем  и  тружеником, а потому уже сам кажется “странным” окружающей природе.

В своем лице Есенин оплакивает конец крестьянства и русской деревни, конец народной поэзии. Это ощущение тихо, но неотвратимо наступающего конца света.

Россия для Есенина прежде всего древняя патриархальная Русь, своего рода застывшее время и пространство, в котором не предполагается никакое движение, а всякий прогресс губителен.

То и дело у Есенина звучал явный скепсис и даже ирония, казавшаяся насмешкой над официальной советской идеологией. То поэт побуждает себя “разгадать/Премудрость скучных строк” Маркса, то сравнивает ленинский портрет с иконой, а “Капитал” — с Библией, добавляя с ухмылкой.

Этот символ развернут на образно-языковом уровне: очевидно противопоставление дерева и железа, как жизни, природы и смерти, гибели, конца существования: это такие образы, как "дощатый мост", "часы деревянные", которые "прохрипят... двенадцатый час" героя, и "железный гость", который соберет плоды крестьянского труда в "черную горсть".

Вся послереволюционная поэзия Есенина – развернутый образ трагического перелома, который переживает вместе со своей страной поэт. Особенно ярко переломность эпохи запечатлена в стихах последних двух лет (“Русь уходящая”) (1924). Поэт чувствовал, что он, вместе со всем своим поэтиче­ским миром, принадлежит именно “Руси уходящей”, что он исторически обречен, что, “задрав штаны,/Бежать за комсомолом” - и поздно, и наивно, и смешно. Отсюда - глубокий пессимизм Есенина как человека и как поэта.

Есенин рисует образ поколения, потерянного советской властью, потерявшегося в годы революции, Гражданской войны, послереволюционной разрухи. Называя себя иной раз “пропащим”, лирический герой Есенина прекрасно понимает, что другие – еще более “пропащие”, погибшие безвозвратно.