1. Здесь прорастают семена разногласия.

перевод главы: Izolda

Они видят меня, стоящего в очереди [в продуктовом магазине] и думают: "Чем этот парень зарабатывает себе на жизнь?" Они интересовались, был ли я в тюрьме. Солист Videodrone Ty Elam однажды поведал о родном городе, который был также домом и для участников Korn: "Бэйкерсфилд – уже довольно крупный город, но люди здесь все еще мыслят, как в маленьком городишке".

Провинции в США всегда были категорически против нововведений, но Бэйкерсфилд, или город-Б, как его любя называют горожане, это не отсталая деревушка. С населением около 300 тысяч, с сотнями школ, с местной радиостанцией, город имеет право считаться крупным. Но многие кинотеатры и живые концерты доказывали, что если можно привнести город в деревню, то деревню из города не получится, во всяком случае, не здесь.

Бэйкерсфилд знаменит своей горной промышленностью. Город расположен на юге Калифорнии, в богатой долине Сан Джокуин (San Joaquin Valley). В пригороде же можно наблюдать, как зреет виноград, цветут орехи, растут цитрусы, распростираются поля хлопка и пасутся коровы. Около трети населения живёт за счёт сельского хозяйства. Город от Лос-Анджелеса разделяют всего два часа езды, но сотни миль более чем достаточно, чтобы город-Б населяли люди с чувством изолированности.

Дружелюбные в лучшем случае, забитые в худшем, город делится на два таких противоположных типа жителей. Достаточно сказать, что на каждого, кто "родился, вырос здесь и гордится этим" есть один который "умер бы, но выбрался отсюда". Догадайтесь, к какому типу принадлежат будущие участники Korn?

"В Бэйкерсфилде ты ничего не сможешь добиться, это просто отстойник какой-то, я ненавижу его, – сказал однажды Джонатан. Затем он оценил узко мыслящих горожан: – Деревенщины. Выжившие из ума, «белые отбросы»". Остальная часть группы думала также. По словам Дэвида: "В Бэйкерсфилде делать особо нечего. У нас был выбор: стать музыкантами или окончательно сойти с ума".

Кроме того, детство Джонатана было ужаснее, чем у его собратьев. Когда Манки, Брайан, Филди и Дэвид смогли объединиться в группу и тусоваться в различных забегаловках города, Джонатан был один и, по мнению Дэвида, таким образом, немного помешался.

Многие фанаты знают, что группа заряжала песни режущим неподготовленное ухо слушателя гневом, навеянным событиями, произошедшими только с Джонатаном Дэвисом. Он пережил распад семьи, был астматиком, жертвой издевательств и вечным аутсайдером, теперь Джонатан стал силой тьмы, которая придала молодым Korn их остроту.

"Обычное адское детство" – именно так Джонатан оценивает те замечательные годы. Родившись в семье актрисы и музыканта 18 января 1971 года, будучи трехлетним ребенком, он был выбит из колеи разводом родителей. Мать Джонатана сбежала с актёром, который играл Иуду в Бэйкерсфилдской постановке Иисус Христос – суперзвезда. "Он просто ублюдок", – говорит Джонатан, "но я до сих пор плачу, когда вижу его повешенного". Два брака его отца, почти сразу после развода, ухудшили состояние Джонатана.

Рик Дэвис, отец Джонатана, будучи клавишником, был слишком занят погоней за своей рок мечтой, чтобы проводить с сыном более трёх дней, и то по праздникам. "Он меня просто кинул, – сказал повзрослевший и поумневший Джонатан. - Но я могу его понять. Он уезжал, ведь ему нужно было кормить нас. Ему нужно было оплачивать больничные счета: я был астматиком, каждый месяц с 3 до 10 лет я лежал в больнице".

Джонатан продолжал: "Когда тебе три года, ты не думаешь об этом дерьме". Мотаясь от его отчима то к бабушкам, то к крёстным, он чувствовал себя покинутым, ненужным и отвергнутым. Несмотря на родительское пренебрежение, или, возможно, это наследственное, яблоко все-таки упало не далеко от яблони. После развода родителей Джонатан сел за барабаны – рождественский подарок от бабушки.

Рику льстило соперничество с сыном, он поддерживал его усилия, и позволил малышу играть с взрослыми. "Я начал играть, когда мне было три, и я никогда не переставал любить музыку, – сказал Джонатан. – Мой папа показал мне мир музыки. Он был в группе. Я хотел играть на барабанах. Когда мне было пять, я уже отыграл парочку выступлений с ним, около двух или трёх песен. Они впустили меня в бар, и я сыграл".

В то время, когда поддержка отца ослабевала, желание Джонатана усиливалось, и оно поможет ему в грядущие трудные времена. Вера в своего ангела-хранителя, встречи с умершими прабабушкой и двоюродным дедушкой, а также предсказания тёти-астролога сильно повлияли на него. В детстве он видел призраков ("Это были белые и прозрачные вспышки энергии"), и чуть было не стал одним из них, чутом пережив сильный приступ астмы в возрасте пяти лет. "Я умер, когда у меня был сильный приступ астмы. Моё сердце остановилось, но я не видел проклятого света и не слышал музыки… может, моё время тогда не пришло".

Тем не менее, угроза физической смерти должна казаться менее зловещей после того, как Джонатан был отправлен в школу, где он должен был пережить миллион социальных смертей, до того как он нашёл и отвоевал свой путь к свободе. Изначально было ясно, что Джонатан не выиграет в соревнованиях по популярности в школе.

Независимо от того, что стало причиной отчуждения Джонатана, была ли это окружающая обстановка или это было следствием его робкой натуры, Джонатан все-таки нашёл козла отпущения в виде общепризнанно жуткого, но определенно невинного Фреда Роджерса который вел передачу Mr. Rogers' Neighborhood. "Когда я был ребёнком, мистер Роджерс говорил: 'Ты должен быть милым, честным и хорошим человеком'. Следуя этому, я был объектом для насмешек, я был придурком. Я никуда не выходил. Мне всегда было дерьмово! Сукабля!"

Местные подростки издевались над Джонатаном, что без сомнения было причиной бесчисленного количества часов одиночества и отчаяния. Эта всепоглощающая меланхолия прерывалась маленькими отрезками времени, когда он мог погружаться в работу в музыкальном магазине своего отца. Слоняясь там, он наблюдал, как преподаватели музыки проводят уроки, Джонатан был в своей стихии.

В поисках учителя, Джонатан начал активно действовать. "Не могли бы вы мне показать, как играть?", – спрашивал он. Учителя не могли отказать сыну владельца музыкального магазина, и они помогали. "Я должен был узнать основы всех инструментов, а затем учиться самому". Таким образом, Джонатан к двенадцати годам стал разбираться в таких инструментах как пианино, бас, скрипка, и кларнет. Если жизнь не была идеальна, то она, по крайней мере, была сносна.

Но потом, как бы показывая, что перед тем как жизнь станет лучше, она должна стать гораздо хуже, мистер Дэвис снова женился. Новая женщина в жизни Джонатана, по его мнению, самая ужасная из мачех, стерва, которая кричит на мальчика, только за то, что он вернулся со школы. С её появлением пришлось выбирать меньшее из двух зол – школьная жизнь или жизнь дома, они стали одинаково ужасны. "Я чертовски ненавижу это суку, – говорит Джонатан. – Она зло во плоти, самая ужасная личность, что я когда-либо встречал за всю свою жизнь. Она просто ненавидела меня. Она делала всё возможное, чтобы превратить мою жизнь в ад. Например, когда я был болен, она кормила меня чаем с острой приправой, из которого получалось горячее перечное масло. Она заставляла меня пить это, добавляя: 'Давай, ты должен выжечь эту простуду'. И тому подобное дерьмо".

Лёжа поздно ночью в постели, Джонатан представлял ужасные сцены, которые постоянно заканчивались долгой и мучительной смертью его мачехи. "Иногда у меня были сексуальные фантазии с ней, я не знаю, откуда это бралось и почему, но я всегда представлял как отымею её, а затем убью".

Задолго до того, как извращённые взгляды Джонатана на секс и смерть сделали имя Korn, он был уже довольно близко к своим будущим соратникам. Несмотря на непостоянное количество жителей, Бэйкерсфилд был маленьким миром, где жизненные пути людей всегда пересекались. Когда старший Дэвис был странствующим музыкантом, среди его согрупников был и отец Реджи "Филди" Арвизу. В отличие от Филди, Джонатан уже был знаком с Брайаном ‘Хэдом’ Уэлшем. "Я знал Хэда ещё в начальной школе, но Манки я до тех пор еще не встречал", – рассказывает Джонатан.

Хотя Джон не встречал ни Джеймса "Манки" Шафера, ни Дэвида Сильверию, они знали о его существовании. Как ни странно, они оба встречались с его сестрой. В то время как Джонатан был изгоем, четверо парней, которые в скором времени с распростертыми объятиями примут его в свою группу, собирались расшевелить массы.

Также как и в Нэшвилле в 1960-х, в Бэйкерсфилде начался рассвет кантри, с тех пор он подарил миру двух самых любимых исполнителя в этом жанре. Бак Оуэнс (Buck Owens) и Мерли Хаггард (Merle Haggard) еще в 80-е записали простую и искреннюю музыку для трудяг, которые пашут землю с утра до ночи и хотят чуть большего, чем просто песенку, под которую они могут поплясать. Это был не тот стиль, который привлекал большинство подростков Бэйкерсфилда, в том числе и Манки, Брайана, Филди и Дэвида.

В районе Сан Джокуин (San Joaquin) дети хотели расти с последними Монстрами Рока. Хэви Метал – это было то, что нужно.

Подрастающие музыканты, которые впоследствии будут известны как Korn, не могли примириться с этим чёрно-белым взглядом на музыку, но понимали жизненно важные основы. "Я слушал AC/DC, Motley Crue и тому подобное дерьмо, – вспоминает Брайан. – Но мне нравилось все. Я смотрел MTV и хотел выучить соло Tom Petty или рифф Cars. Мои друзья ненавидели эти видео, а я смотрел их, потому что мне хотелось научиться играть соло. Я не покупал их записи, потому что меня могли засмеять, но я работал над своей игрой". Как музыкант Брайан начинал, последовав примеру Томми Ли. Но его увлечение барабанами, так же как и у Джонатана, не выдержало испытание временем, в основном благодаря мудрым словам мистера Уэлша. Замечая любовь своего десятилетнего сына к барабанам, старший Уэлш обеспокоено покачал головой. "Ты, конечно, можешь играть на барабанах, но подумай, что лучше: таскать с собой повсюду здоровенную барабанную установку или гитару и усилитель? Почему бы тебе не попробовать гитару и посмотреть понравится тебе или нет?"

Как только появился шанс, Брайан стал присматриваться к гитаре. Он слушал Another One Bites the Dust группы Queen и подбирал аккорды. Его отцу не пришлось больше убеждать сына. Примерно за месяц Брайан начал играть на гитаре и наслаждался каждой минутой своей игры.

Через несколько лет Брайан охотно расстался со своей первой гитарой, провернув аферу и получив прибыль от доверчивого начинающего гитариста, и первоклассного простака Джеймса "Манки" Шафера. "Да, он продал мне мою первую гитару, и он надул меня! Это была Peavey Mystic, которая выглядела как большой зуб, – вспоминает Манки. – Он продал мне её за три сотни баксов!"

Ничего не зная о гитарах или даже об их цене, Манки думал, что заключил выгодную сделку. На самом деле инструмент служил ему средством для восстановления. Несколько месяцев ранее его позвали на ночную вечеринку, и естественно он собирался её посетить. Но ему было только 14, и чтобы добраться от дома до тусовки, ему нужно было сделать это незаметно. Под покровом ночи, Манки взял свой шаткий, старый трехколесный велосипед и был готов лететь, как ветер. Увы, только он собирался ускользнуть незамеченным, как услышал, что велосипедная цепь бьётся об шестерню. Черт.

Чтобы заглушить шум, который разбудил бы его родителей и мог разрушить планы на вечер, Манки действовал инстинктивно. Не думая, он зажал цепь левой рукой.

Как и следует полагать, в следующий же момент он уже кричал от дикой боли. В погоне за весельем и приключениями, Манки поплатился здоровьем своего пальца. Указательный палец был зажеван между цепью и шестерней.

После того, как его доставили в больницу, наложили швы и повязки, он вместе с недоумевающими родителями поговорил с врачом. Прогнозы были многообещающими: "С мальчиком будет всё нормально, если он будет принимать обезболивающее и немного играть на музыкальном инструменте". По словам доктора, чувствительность пальца вернётся быстрее, если он будет играть.

Приняв близко к сердцу предписания врача, Манки ждал, когда ему снимут повязки, чтобы найти хороший инструмент. Поиски привели его к Брайану. Хэд нахваливал свою гитару, рассказывая обо всех ее достоинствах, которые он явно преувеличивал, чтобы ободрать не разбирающегося в этом начинающего гитариста. Спустя годы, Брайан всё ещё радуется этой победе. "Я играл на этой гитаре несколько лет, а затем вернул себе её стоимость и ещё немного денег, за счет Манки".

Это надувательство не вызывало у Брайана угрызений совести, но и не стало причиной вражды между ним и Манки. Наоборот, последний быстро пристрастился к гитаре и стал одним из близких друзей Брайана и его соперником в игре на гитаре. Вскоре Манки составил план возврата денег, которые он переплатил за Peavey Mystic. "Я начал играть в основном благодаря Брайану, он был моим вдохновителем. Я приходил к нему домой и съедал обед его родителей, так что сэкономил свои карманные деньги на обед и купил на них усилитель".

С помощью нового приятеля и его великодушных родителей Манки успешно продвигался в игре на гитаре. Со временем, Брайан приходил к Манки и поражался его прогрессом. Прибежав домой, чтобы отточить свою игру какого-то проигрыша, он ждал возможности взять реванш и впечатлить Манки. "Это не было соревнованием, – объясняет Брайан. – Но, когда он видел мои успехи, у него появлялся стимул, а потом я видел его через месяц, и это становилось моим стимулом. Вот так мы побуждали друг друга к прогрессу".

У Брайана был и другой друг, который помогал ему совершенствоваться. Реджинальд Арвизу, по прозвищу Филди, был постоянным посетителем гаража Брайана. Унаследовав склонность папы к сцене, Филди был партнёром Брайана в создании музыки ещё со времён их первой встречи в средней школе. По стандартам Бэйкерсфилда, Филди был странным, с более чем экзотическим музыкальным вкусом. Вместо того чтобы отрастить маллеты и размахивать головой под звуки металла, круглолицый мальчик рос, увлекаясь такими представителями фанка и хип-хопа, как Afrika Bambaataa и Parliament/Funkadelic.

Чтобы осознать, что он может объединить своих друзей вместе, Брайану понадобилось время. Объединенные любовью к музыке и отвращением к музыкальной сцене города-Б, три музыканта вскоре образовали группу, которая поддержит их морально и избавит от жуткой тоски, которая царила в Бэйкерсфилде.

Пока друзья Джонатана закладывали фундамент его будущего, он подрабатывал музыкантом-любителем. Поработав с Buckaroos, группой Бака Оуэнса, и закрыв музыкальный магазин, мистер Дэвис смог купить звукозаписывающую студию. Однажды, когда все музыканты разошлись по домам, свет был выключен и студия заперта на ночь, Джонатан начал наступление. С портативными клавишными в руках он пробрался внутрь и воспользовался ими. "Я взял клавишные, попёрся туда посреди ночи и записал свои собственные песни. Я не стал продавать их, я их просто выпустил в школе".

Без сомнения, в первых записях Джонатана чувствовалось влияние его поп героев Duran Duran. "Я любил мелодии Саймана ЛеБона, я любил игру Джона Тейлора на басухе. Они были охерительной группой. Они завоевали мир. Я обожаю альбом «Рио» – он лучший. Меня вставляло от прослушивания этого дерьма".

Его любовь к группе была чем-то большим, чем просто обожание. Джонатан хотел быть похож на Duran Duran, он следовал их гламурному стилю, так же как и их музыке. Копаясь у сестёр в косметичке, он красил ногти в яркие цвета Wet 'n' Wild и Mary Kay, красился их карандашами для глаз. Такие выходки могли считаться нормальными в Нью-Йорке, но в Бэйкерсфилде их осуждали. "В старшей школе я не был спортсменом, я посещал драмкружок и пение, я красил глаза, так что я был изгоем".

Фактически, недостаток популярности был причиной того, что он стал еще больше замкнут в себе. За все время в школе у него был всего лишь один друг, он принял одиночество за путь в жизни, он старался не приспосабливаться, а получить как можно больше от этой ячейки общества. Тогда было нелегко быть Джонатаном Дэвисом. За то, что он красился, его критиковали все: его родители, администрация, ученики. "Я слушал Bauhaus, Ministry, Depeche Mode, the Thompson Twins. Чувак, я был Новым Романтиком! Они [ученики] считали меня геем только потому, что я красился. Все девченки из группы поддержки заигрывали со мной только ради смеха. Это было очень обидно".

Неизменные насмешки от футболистов были не менее болезненными. Проходя по коридору Highland High School, Джонатан часто утирал слёзы, когда сталкивался со стероидными членами футбольной команды.

"Грёбаный пидар!"

"Педик!"

"Гей!"

Ничто, даже жалобное завывание его волынки, не могли заглушить отзвуки жестоких выкриков тех гомофобов. Тем не менее, люди, играющие на волынках, обучали будущего музыканта, стараясь отвлечь его. "Моя бабушка – шотландка, и я всегда хотел научиться играть на волынке, – объясняет он. – Когда я перешёл в старшую школу, я был в оркестре и обучался игре на волынке. Они всегда припахивали меня играть, и я просто делал это".

Что начиналось как просто задание, вскоре превратилось в чистую любовь. Джонатан присоединился к Highland High School Pipe Band и начал брать уроки у их руководителя. "Я взял у него несколько уроков, научился правильно дуть, а затем я пошёл к настоящему учителю, который учился этому в Шотландии. После этого я начал посещать съезды по всем Штатам".

Глядя на все ленты и награды в спальне Джонатана, можно было предположить, что он был источником большой гордости своих родителей. Но, к сожалению, не в этом случае. Несмотря на его странность, Джонатан никогда не был ни книжным червём, ни компьютерным гиком. И дома, и в школе он всегда был проблемным ребёнком и изгоем, или, как говорят психологи "наш" пациент. Проводя время с так называемыми фриками и неудачниками, Джонатан часто посещал гей клубы и редко избегал ссор. "Обычно когда я ходил на вечеринки, я попадал в какие-то неприятности и драки, – говорит он о жизни в Бэйкерсфилде. – Все дерутся. Просто ради развлечения, идёте и выбиваете дерьмо друг из друга".

У молодого человека хватало причин на то, чтобы быть вовлеченным во что-то деструктивное, антиобщественное и одновременно разочаровывающее его родителей. И как будто просто присутствия такой мачехи было не достаточным, вдобавок к этому отец Джонатана внезапно нашёл Христа и спасся. Таким образом, Джонатан рос в религиозной неопределённости, ведь среди пресвитерианской домашней утвари он уже привык к непочтительности, кощунству и богохульству. Когда мистер Дэвис переродился, старые порядки долго не протянули. "После этого мой отец тронулся, он стал верить во все святые вещи. Он стал помешанным на религии, – вспоминает Джонатан. – Это выглядело просто смешно. Когда мне было 16, священник заставил моего отца сжечь все постеры и записи Motley Crue. Просто бред какой-то! Мне приходилось слушать свои кассеты, когда отца не было рядом".

Новообретённая тяга Джонатана к металлу была не единственной вещью, которая вызывала недовольство его отца, его склонность к написанию музыки также стала неприемлемой. Но тут поведение мистера Дэвиса было обусловлено скорее его собственными предрассудками, нежели тем, что это не одобрительно со стороны церкви. Потерпев неудачу в погоне за успехом, он бледнел от мысли, что его сын повторит его ошибки. "Он изо всех сил отказывался отпускать меня в музыкальный бизнес, – говорит Джонатан. – Он повторял: 'Нет, нет, нет, не делай этого'. Я так сильно хотел заниматься музыкой".

Подавление своих собственных потребностей, дабы угодить отцу, еще больше наполняло Джонатана злостью. С тех пор как ему исполнилось 15, будучи музыкантом в душе, он тратил два часа на дорогу до клубов Лос-Анджелеса. Со времён своего первого путешествия в большой город, когда он приехал посмотреть на Cradle of Thorns (недавно переименованные в Videodrone и подписавшие контракт со звукозаписывающим лейблом Korn), Джонатан ощущал радость от того, что он сейчас не Бэйкерсфилде. "Бля, каждый раз, когда я ехал по Grapevine [шоссе до L.A.], я был взбудоражен, я был счастлив".

Так как помимо музыки в жизни Джонатана не было ничего особо интересного, он решил заглянуть в глаза смерти. Будучи 10-ти классником средней школы, он был одержим фильмами ужасов, начал активно интересоваться готической музыкой и, как известно, имел нездоровое любопытство к смерти. Джонатан был охвачен безумной идеей. Он стал помошником патологоанатома. "Я мог резать людей, и за это меня никто не посадит". Юху!

Поиск возможностей осуществления этого замысла привел Джонатана в Городской центр занятости, где ему была предложена вакансия помошника патологоанатома в Kern County Coroner's Office. После собеседования и того, как он произвёл впечатление своим рвением, Джонатан получил эту работу, закатал рукава и принялся за дело. "По началу меня тошнило. Я никогда не забуду звук, с которым скальпель разрезает человеческое тело. Но было круто пытаться выяснить причину смерти людей".

Для Джонатана работать помошником патологоанатома было как минимум лучше, чем пытаться хорошо провести время в Бэйкерсфилде. "Единственное, что можно делать там это подсесть на наркоту, стать членом местной банды, попасть под арест, ебаться и иметь детей, – заявил он. – Там вообще нет музыки".

Конечно, его социально более адаптированные будущие согруппники, имели другое видение. Дэвид Сильверия, например, думал так: "Музыка в Бэйкерсфилде идёт перепадами, но когда она на пике, то там происходит большее, чем многие думают". Впервые Дэвид испытал агонию и экстаз от участия в группе, когда ему было 14.

Распространяясь как стихийный огонь, слухи о возможности присоединения к настоящей рок группе быстро облетели весь Бэйкерсфилд. Хэд, Филди и Манки, наконец, решили создать группу и стали искать недостающую деталь – барабанщика. Несмотря на то, что парни были старше его, Дэвид не стал упускать шанс играть с большими мальчиками.

Если Дэвид и отставал в возрасте, то он восполнял это своим мастерством. С 9 лет он все время играл на барабанах, играл в школьных группах и импровизировал с друзьями, у которых были инструменты. Нигде не обучаясь, он стал довольно опытным в этом деле. "Я начал, когда мне было 9, – говорит Дэвид. – Я помню, как сам начал играть и после этого не смог выкинуть барабаны из головы. Я просто слушал музыку, прислушивался к ударнику и сам придумывал биты. До 13 лет у меня не было установки. Я начал играть в школе, а потом уже стал играть на своей барабанной установке. Даже тогда я не любил играть один - сидеть в гараже и репетировать в одиночку, как другие парни. У меня получалось лучше, когда я играл с другими".

У общительного и дружелюбного от природы Дэвида не было сомнений по поводу звонка старшим парням, чтобы договориться о прослушивании. Он оставил свое сообщение, выражающее его интерес в присоединении к группе на автоответчик Филди. "Я получил сообщение на свой автоответчик, – вспоминает Филди в хоум видео «Who Then Now?». – Дэвиду было всего каких-то 13 лет. Что-то типа [меняя голос на детский]: Эй, ребят, ищете барабанщика?' - Голос мелкого пацана на моём автоответчике!"

Пока у парней были сомнения по поводу зрелости и ответственности их будущего ударника, Бэйкерсфилдская группа уже была близка к развалу. Также как Брайан и Манки, большинство музыкантов города сторонились барабанов, представляя себя вместо этого богами соло гитары. Им приходилось рассматривать любую кандидатуру. Упаковавшись в машину, эта тройка, вместе со своими инструментами, отправилась к Дэвиду и расположилась у него в гараже. После прослушивания жалкой кучки барабанщиков, всем было очевидно, что Дэвид наилучший музыкант, которого они когда-либо могли найти. Он был принят.

Филди всё ещё помнит первый день, когда Дэвид приехал к нему домой на машине с родителями. "Когда тебя забрать, дорогой?" Играть с только что закончившим младшую школу парнем было почти смешно. Конечно, не было ничего смешного в том, что намного улучшилась ритм секция группы, что подтвердило правильность выбора. "Когда я играл, мое развитие происходило естественно, я не задумывался об этом, – вспоминает Дэвид – Я не пытался копировать песни или чьё-нибудь звучание. Я играл своё. Возможно, я совершенствовался мысленно, просто думая об игре, придумывал что-то и потом играл это на барабанах".

Сотрудничество этой четверки длилось остаток школьных лет. Названия групп и их члены могли меняться, но каждый раз квартет снова воссоединялся. Вместе они создали бунтарскую фанк-метал группу, которая отражала их общую необходимость вырваться из Бэйкерсфилда. "Мы чувствовали себя действительно ограниченными, – объясняет Манки. – У нас была тяга к музыке, которую трудно реализовать в Бэйкерсфилде. Это стало скрытым гневом. Мы решили делать музыку, которая впитала бы этот гнев. Даже когда мы переехали, мы помнили, как дерьмово было расти там, и мы питались этими воспоминаниями".

Слыша зов процветающего клубами Лос-Анджелеса, парни чувствовали себя узниками провинциальной жизни. Достаточно парадоксально, но они назвали группу LAPD. Созревающие в сдерживающем плену и зажатые в тиски такой жизни, несмотря на свое название (которое расшифровывалось как, «Love and Peace, Dude» - «Любовь и Мир, Чувак»), они считали минуты, до того момента, когда они смогут выплеснуть всю свою ярость на ничего не подозревающую публику Лос-Анджелеса.