Глава 18

ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ЭТНОСА

И ЕГО ДИАСПОРЫ

Как было показано выше, в ситуациях, требующих от этноса адап-

тационной мобильности, борьба между его внутренними альтернати-

вами становится основой, на которой реализуется функциональный

внутриэтнический конфликт, обеспечивающий динамизм этнических

структур и служащий механизмом спонтанного самоструктурирова-

ния этноса в новых условиях. Этот процесс может долгое время не

осознаваться ни одной из участвующих в нем групп. Мотивы своих

действий люди могут объяснять любым удобным для них образом.

Однако функциональный внутриэтнический конфликт создает как бы

определенный <ритм> их деятельности, ее синхронность.

В процессе функционального внутриэтнического конфликта скла-

дывается особая конфигурация внутриэтнических групп, особое рас-

пределение этнической культуры, ценностно-идеологических доми-

нант, способствующая успешному функционированию этноса в ме-

няющихся культурно-политических обстоятельствах. Не достаточно

было бы сказать, что эта конфигурация состоит в функциональном

распределении ролей между внутриэтническими группами, посколь-

ку принятие роли подразумевает хотя бы мало-мальскую осознан-

ность процесса и, таким образом, меняет восприятие ситуации, со-

здает ощущение игры, требующей рассудочной рассчитанности дей-

ствий, а также сознательного целеполагания. Однако в реальности

это не так. Вспомним, что бегущие от государственной власти рус-

ские крестьяне не брали на себя никакой роли в общегосударствен-

ной структуре и не имели никакой другой цели, кроме как унести

ноги подальше от помещиков и чиновников, а то, что их бегство

объективно вело к расширению российских государственных преде-

лов, ими никак не осознавалось (см. главы 6 и 9). Или вспомним

другой наш пример. Армянская диаспора, хотя и предавалась мечтам

о возрождении Армении, не имела путей сознательно и целенаправ-

ленно этому способствовать и ввиду ее собственной разобщенности

и подавленного психологического состояния, и ввиду почти полного

отсутствия информации о том, что представляет собой Советская

384

Армения (см. главу 15). Представляй они себе это, поднялась ли бы

волна репатриации?

Итак, внутриэтнический конфликт создает не систему распреде-

ления ролей как таковых, а систему коммуникации, которая наклады-

вается как бы поверх существующей (или отсутствующей) на обычном

вербальном уровне. Что касается последней, то она зачастую напоми-

нает испорченный телефон уже в силу внутренней конфронтации чле-

нов различных внутриэтнических групп, не желающих слышать и

понимать друг друга. Коммуникация же, о которой сейчас говорится,

функционирует скорее за счет общей значимости для членов этноса

определенных доминант, относящихся не к области идеологии, а к

области представления об условиях и характере действия (этническим

константам), некоей общеэтнической модели адаптации, строящейся

на первичной рационализации мира, выделении в нем полюсов добра

и зла, представлений о том, что такое <мы> и каким образом <мы>

может проявлять активность в мире.

Если вернуться к проблеме армянской диаспоры времен форми-

рования Еревана, то можно видеть здесь два разнонаправленных про-

цесса: с одной стороны, идет этническая деструкция, вызванная

пережитым шоком и ведущая к ассимиляции, растворению в более

широкой социальной общности, сопровождающаяся усилением внут-

ренней конфликтности внутри армянской общины. С другой - сама

эта конфликтность разыгрывается на материале единой этнической

культурной темы и тем обеспечивает изначально неуловимое для внеш-

него наблюдателя глубинное единство как различных групп внутри

этноса, так и диаспоры со своей исторической родиной. Таким обра-

зом, этот процесс делает возможной целостность армянского этноса,

несмотря на <железный занавес>, отделяющий армян диаспоры от

армян в Армении, несмотря на внутренние разлады в диаспоре, не-

смотря на внешние признаки ассимиляции. В этом смысле даже за-

бывание родного языка, обычаев и традиционных форм поведения,

даже сознательная самоидентификация в качестве граждан Франции,

США или Бразилии - все, что обычно рассматривается как показа-

тель процесса полной ассимиляции, является относительно малозна-

чимыми факторами. Процесс оказывается обратимым даже через

несколько поколений, если сохраняется функциональный внутриэт-

нический конфликт, который всегда может стать стержнем интеграль-

ных процессов в этносе. Когда сохраняется бессознательное

представление о характерном для данного этноса способе активности

человека в мире, совершенно безразлично, на каком языке тот или

иной член этноса говорит. Хочет он того или нет, он участвует во

внутриэтническом процессе.

Итак, этнические группы, т.е. группы диаспоры, в каждом случае

имеют свою особую роль во внутриэтнической <драме>. Овладение

этой <ролью>, посредством которой для каждого члена этнической

25-2330 385

группы осуществляется его связь с общеэтнической традицией, и обес-

печивает упругость этнического сознания. В моменты, когда <роль>

ослабевает, в диаспоре начинаются процессы распада и ассимиляции

ее членов более широким окружением. Если же функциональная зна-

чимость <роли> возрастает вновь, процессы ассимиляции как бы обо-

рачиваются вспять, этничность становится одним из решающих фак-

торов в жизни людей.

Такая пульсирующая значимость <роли> определяется протекани-

ем функционального внутриэтнического конфликта, являющегося

основой функционирования этноса, и, в свою очередь, обусловливает

подвижность границ этнических групп (групп диаспоры): процессы

ассимиляции и диссимиляции. Функциональный внутриэтнический кон-

фликт реализуется на базе определенной культурной темы, которая

проецируется на различные внутриэтнические группы разными свои-

ми гранями, а эти грани, в свою очередь, связаны с определенными

ценностными доминантами. В ходе процесса эти доминанты могут

меняться, а потому тот круг людей, который в каждом конкретном

случае подпадает под <этническую мобилизацию> (напомним, так эт-

нологи называют острое осознание человеком своей этнической иден-

тичности), различен.

Диаспора не просто отражает в себе, как капля воды, то, что про-

исходит в <материнском> этносе. Она имеет в общеэтническом про-

цессе свою особую роль, которая связана с акцентуацией тех или иных

ценностных доминант, определенным образом коррелирующих с эт-

нической культурной темой. А потому эта роль может быть ценност-

но приемлема для одних членов диаспоры и не приемлема для других.

Смена ценностных акцентуаций, коррелирующая с внутриэтнически-

ми процессами, переживаемых <материнским этносом>, естественная

в ходе функционального внутриэтнического конфликта, приводит к

тому, что состав <мобилизованной> этнической группы на своей пе-

риферии постоянно меняется, конфигурация границ этнической

группы никогда не стабильна.

Более того, можно наблюдать даже феномен <этнического под-

ключения>, подключение к чужим этническим процессам отдельных

лиц и групп из внешнего социокультурного окружения, которые в

результате различных причин оказываются втянутыми в чужой внут-

риэтнический конфликт и ведут себя так, словно являются членами

данного этноса, т.е. оказываются способными выполнять <роль> чле-

на этноса во всей амплитуде его социальных контактов, как внутри,

так и вне этнической группы.

Следует, конечно, упомянуть, что <этнические подключения> и

<этническая мобилизация> обусловлены в значительной мере про-

цессами, переживаемыми социокультурными общностями, внутри ко-

торых существует данная этническая группа, прежде всего - проте-

канием внутриэтнического конфликта в доминирующей в обществе

386

группе. <Подключения> происходят в случае, когда чужие этничес-

кие процессы оказываются более интенсивными - либо объективно,

либо в силу субъективных обстоятельств лица, переживающего <под-

ключение>.

Поскольку диаспора играет свою собственную роль во внутриэт-

ническом процессе, существует, с одной стороны, вполне определен-

ная корреляция событий, которые переживает диаспора, и событий,

которые переживает <материнский этнос>, а с другой - одни и те же

события из этих двух систем выглядят по-разному, даже и тогда, ког-

да между различными частями этноса существует достаточно непо-

средственная коммуникация.

ОПЫТ

ИСТОРИКО-ЭТНОЛОГИЧЕСКОГО АНАЛИЗА

Проблему взаимодействия диаспоры и <материнского этноса> рас-

смотрим на примере двух взаимосвязанных исторических очерков. Пер-

вый из них представляет собой эмпирический очерк изменений, ко-

торые претерпевала армянская община Санкт-Петербурга в 1988-1993

гг., а второй - анализ функциональных ролей различных подсистем

армянского этноса в Карабахском конфликте.

Армянская диаспора

Что представляла собой армянская диаспора Санкт-Петербурга, ка-

ков тот круг лиц, который в принципе мог подлежать <этнической моби-

лизации> в период Карабахского конфликта?

Статистика как таковая нас интересовать не будет. Укажем только на

тот факт, существенный для нашей темы, что в Петербурге 98,9% армян

свободно владело русским языком и только 35,9% свободно владело

армянским. Около половины армян Петербурга имело установку на добро-

вольную ассимиляцию с русскими'.

Однако, поскольку нас будет интересовать динамика армянской об-

щины, которая на эмпирическом уровне коррелирует со сменой ценност-

ных доминант (что было вызвано протекаемым внутриэтническим про-

цессом), то прежде всего начнем с описания подсистем армянской диа-

споры Петербурга, каждая из которых имела характерные для нее цен-

ностные доминанты и в ходе бурных событий 1988-1992 гг. в разные

периоды то активно участвовала в жизни армянской общины, то отходи-

ла на периферию. Выделим такие подгруппы:

1. Гуманитарная, техническая и творческая интеллигенция, при-

ехавшая в Россию из Армении, главным образом, по причине воз-

можности более полной и разносторонней самореализации. Эти

люди обычно имели сознательную установку на вживание в новую среду,

установление в ней широких контактов, но не на ассимиляцию, хотя под

влиянием сильного ассимилирующего воздействия русской среды (и ее

значительной комфортности для армян -до начала 90-х гг.) ассимиля-

ция все-таки постепенно происходила. Данной группе не были свойст-

387

венны проявления <бытового> национализма. Это были по большей час-

ти выходцы из русскоязычной армянской среды, т.е. того слоя населе-

ния Еревана, который получил образование в русских школах и говорит,

главным образом, по-русски - последнее являлось не признаком асси-

милированности, а свидетельствовало о культурной ситуации в Арме-

нии: русскоязычная (она составляла большинство) и армяноязычная ин-

теллигенция существовали в Ереване параллельно друг другу, до 1988 г.-

начала Карабахского движения - мало пересекаясь между собой, обра-

зуя разные <шрджапаты>, но не конфликтуя. К этой же группе следует

отнести студентов и аспирантов, выходцев из ереванской интеллиген-

ции, безразлично - русскоязычной или армяноязычной. Для всей дан-

ной группы был характерен как бы двойной круг общения: с соотечест-

венниками отдельно, с русскими отдельно.

2. Осевшие на постоянное жительство выходцы из армянской

деревни и из более низких в социальном отношении городских

слоев (сюда же следует включить и мелких торговцев, имевших в Пе-

тербурге небольшую недвижимость). Для них по большей части был ха-

рактерен <бытовой> национализм, главным образом (иногда исключи-

тельно) армянский круг общения, сохранение родного языка как языка

общения в быту, бытовых норм поведения. При этом лишь немногие из

представителей данной группы были склонны к <идеологическому> на-

ционализму. Для них в целом не характерна тяга к объединению на на-

циональной основе, за пределами своего привычного круга. Если и про-

являлась земляческая солидарность, то она касалась выходцев из одной

и той же местности, одних и тех же районов.

3. Армяне - выходцы из других союзных республик. Для них

был характерен декларируемый космополитизм, а реально - имперский

комплекс: <мы> включает <армяне и русские>, а не <советский> или <рос-

сийский> народ.

4. Ассимилированные армяне или полуармяне со слабо выра-

женным национальным самосознанием или даже отсутствием его.

Теперь обратимся к динамике армянской общины в интересующие

нас годы и посмотрим, как каждый из этих слоев и при каких обстоятель-

ствах подпадал под <этническую мобилизацию>.

Первый этап Карабахского движения под влиянием Сумгаитских со-

бытий вызвал реакцию всех слоев армянской диаспоры, и первые меся-

цы <этническая мобилизация> шла быстрыми темпами. Те армяне, которые

к этому моменту были сильно связаны с иноэтническим окружением, даже

те, кто вообще редко вспоминал о своем национальном происхождении,

начали проявлять большую активность, посещать митинги, интересоваться

событиями в Армении. Но тот комплекс переживаний, который у них при

этом возникал, был весьма сложным. Геноцид в Сумгаите напоминал

страшные страницы армянской истории и внушал мысль о невозможнос-

ти уйти от судьбы, - и тем активизировал национальное самосознание и

желание сплотиться. Другой ряд переживаний был связан с тем, что со-

вершена вопиющая несправедливость, которая должна быть понятна всем,

и если все не реагируют на нее так же однозначно, как сами армяне, то

исключительно потому, что не располагают достаточной информацией.

Третий ряд переживаний касался русско-армянских отношений и был

связан с тогда мало осознававшимся, но обостренным ожиданием того,

388

что русские придут на помощь армянам, как только поймут, что тем гро-

зит беда. Кроме того, присутствовала на первых порах также почти не

осознававшаяся армянами внутренняя борьба, связанная с противоре-

чием между восточным стереотипом восприятия и действия, где единст-

венный способ остановить кровопролитие - это ответить кровью на кровь,

и прочно усвоенной системой ценностей, требующей апелляции к пра-

вовым нормам. В результате внутренней борьбы эта последняя система

ценностей акцентировалась. Второй и третий уровни восприятия первое

время сливались: в Москве и Петербурге апелляция к русским и апелля-

ция к общественному мнению вообще, апелляция к защите империи и

апелляция к законности вообще - все это было практически тождест-

венно.

В этот период наибольшее за все время кризиса число армян стре-

мится к консолидации и образованию специфических армянских инсти-

туций. Параллельно армянская община становится открытой к контактам

со своим социокультурным окружением как никогда до того и никогда

после. Армянская диаспора уверяет себя, что ее ценностные доминанты и

доминанты среды, ее окружающей, едины, чем снимается психологичес-

кая преграда для тесной связи с общиной ассимилированных армян. В

армянскую среду вовлекаются и выражающие активное сочувствие ар-

мянам русские (на этом первом этапе число их было значительным).

Начиная с июля - августа 1988 г. намечается спад активности. Во-

первых, действия армянской общины оказываются слишком политизи-

рованными, что у многих вызывает усталость. Во-вторых, ожидаемой

активной поддержки со стороны социального окружения (что особенно

важно, со стороны русских - апелляция именно к русским постепенно

становится все более выраженной) армяне не получают и к осени - зиме

1988 г. возникает все большее желание замкнуться в себе. Однако за

этим не последовала этническая консолидация, как можно было бы ожи-

дать. Выходцы из армянской деревни и более низких социальных слоев

города замыкаются в своих привычных кружках и теряют связи с общи-

ной. Армянская интеллигенция также в значительной своей части отхо-

дит от общины, чему, в частности, способствует тот факт, что ценност-

ные доминанты, которые были акцентированы в прошедшие месяцы, как

бы разбиваются о глухую стену, а потому начинают трансформировать-

ся. Последнее неизбежно должно было вести к нарушению связей чле-

нов общины со своим социокультурным окружением. Те из петербург-

ских армян, для кого это было неприемлемо, сводили свои собственные

связи с общиной к минимуму.

Итак, для определенной части армянской общины на смену как будто

бы начавшейся <этнической мобилизации> приходит нарастание асси-

миляционных процессов. Другая часть армянской общины переносит

акцент на культурную деятельность и пропаганду знаний об армянской

культуре и истории. Но если первоначально казалось, что такого рода

деятельность отвечает потребностям армянской общины, то зимой

1988/89 г., принесшей Армении новые потрясения (включая землетрясе-

ние и ввод войск в Ереван), становится ясно, что такого рода пропаганда

вызывает лишь поверхностный интерес. Для общины это период без-

временья, когда казалось, что не осталось уже ничего, что могло бы ее

сплотить. Попытки сплочения предпринимаются еще в виде отдельных

389

культурных инициатив, однако разбиваются об общую пассивность. Со-

здаются разрозненные группы изучения армянского языка, но в Петер-

бурге только две-три из них просуществовали более трех месяцев.

Между тем те армяне, которые до начала кризиса в общине казались

вполне ассимилированными, продолжают довольно апатично, но упорно

свои связи с общиной. Так же ведут себя и русские, попавшие в первый

бурный период в армянскую среду. Причем они не составляют какой-

либо отдельной группы сочувствующих, а поддерживают свои связи с

общиной каждый по отдельности, общаясь с армянами гораздо больше,

чем между собой. Этот период в целом характеризуется усталостью, на-

громождением слухов, и кажется, что общину консолидирует только то,

что общение с <внешними> представляется еще более тягостным. Одна-

ко, оценивая события постфактум, можно сказать, что это был самый

значительный период по глубине диссимиляции, а также активизации

того явления, которое выше было названо <этническим подключением>,

поскольку большинство из тех, кто в этот период сохранял свои связи с

армянской общиной, уже не терял их и в дальнейшем. Причем особенно

это касается тех, кто тогда не прикладывал усилий к поиску новых внеш-

них форм консолидации, а переживал более или менее глубокую деп-

рессию. Это был период глубинной перестройки, которая еще не имела

внешних проявлений.

Дальнейшие события вызвали менее заметный для внешнего наблю-

дателя, но более глубокий раскол в армянской общине. Он был связан с

нарастающим ощущением войны. Каждый переживал это как личный опыт,

далеко не всегда связанный именно с обостренным национальным само-

сознанием. Но этот опыт, столь контрастировавший с тем, чем жил в то

время <внешний мир>, социокультурное окружение (остающееся еще в

мирной, почти советской действительности и не привыкшее еще к кро-

ви), оказывался мощным консолидирующим фактором.

Это отнюдь не ура-патриотизм. Именно тяжесть этого опыта в бук-

вальном смысле сгоняла тех, кто этот опыт имел, в единый узкий кружок

людей, которые нуждались друг в друге как в воздухе, потому что чувст-

вовали себя абсолютно чужими в том социуме, в котором жили. Ощуще-

ние уже идущей войны было столь острым, что психологически затруд-

няло контакты вне своего круга. В этот период национальное самосозна-

ние как будто бы вообще отступает на задний план и армянская община

(точнее, ее ядро) похожа скорее не на этническую группу, а на людей,

испытавших в жизни что-то такое, что неведомо тем, кто их окружает, и о

чем они не имеют сил и слов им поведать.

В этот момент армянская община как бы делится на две части: тех,

кого объединил описанный выше комплекс чувств (его символическое

выражение выработалось позднее), и тех, кто продолжал культурно-ор-

ганизационную деятельность. Конфликт не имел внешнего выражения,

но вторая из указанных групп оказалась как бы на периферии жизни

общины, превращалась в ее оболочку и воспринималась ядром общины

почти так же, как внешнее окружение (и то, что это тоже были армяне,

имело очень малое значение). Коммуникация между двумя группами на-

рушалась. Старые этнические символы оказывались неактуальными, они

перестали отвечать сегодняшним переживаниям, новые символы еще не

сложились.

390

В Армении в этот период чувство диссонанса с внешним окружением

ощущалось еще значительно меньше, чем в диаспоре, оно актуализиро-

валось позднее, в мае-августе 1991 г. Кроме того, Армения была заня-

та межпартийной борьбой, что для диаспоры в то время было почти не

актуально. В целом ощущение войны было в диаспоре более обострен-

ным, чем в Армении, и соответствующая новой стадии <этнической мо-

билизации> символика зарождалась на месте, а не привносилась из Ар-

мении.

Следующий период в жизни армянской общины можно назвать пе-

риодом романтизма. Он начинается приблизительно с весны 1990 г. и

продолжается до лета 1991 г. (В Армении этот период был менее выра-

жен и более быстротечен.) В это время вырабатываются новые, уже ярко

национальные символы, которые с этого момента выражаются открыто и

даже демонстративно. Акцент переносится на героическую сторону ар-

мянской истории, особенный интерес вызывает движение федаи в ту-

рецкой Армении на рубеже Х1Х-ХХ вв. Имена всех более или менее из-

вестных федаи и основные факты их биографии (о которых раньше поч-

ти никому не было известно, ведь прежняя армянская этническая симво-

лика была в основном связана с историческими событиями далекого

прошлого) выучиваются наизусть и становятся способом узнавания <сво-

их>. В моду входят федаинские песни конца XIX в., где доминирующим

мотивом является не жалоба на извечно несчастную армянскую судьбу,

а готовность к борьбе. В целом воспроизводится тот <героический миф>,

с которым, как было показано выше, было связано основание Еревана,

но теперь он выражается эксплицитно и получает символическую марки-

ровку.

Наличие такого рода символики делает возможной этническую кон-

солидацию, <вербовку> новых членов общины. Но ядро общины продол-

жают составлять те, кто прошел через период депрессии. К жизни общи-

ны привлекаются в значительной мере армяне, до этого времени слабо

с ней связанные: недавние выходцы из Армении, в том числе из дерев-

ни. Этот период характерен так же тем, что на диаспору начинает про-

ецироваться межпартийная борьба в Армении. В это время община уже

абсолютно расколота на носителей новых этнических символов и носи-

телей старой культурно-исторической ориентации. На какое-то время

кажется, что новая этническая символика побеждает.

Но дальнейшее развитие событий приводит к тому, что это герои-

чески-романтическое направление, вокруг которого уже пошла было кон-

солидация армянской общины, оказывается как бы подвешенной в воз-

духе. Армения в это время (1992 г.) переживает внутренний и внешний (в

том числе военный) кризис, все более ощущаются настроения апатии и

усталости. Поднявшаяся в диаспоре <романтическая> волна разбивает-

ся. Носители новых этнических символов, попадая в Армению, кажутся

там со своими представлениями мечтателями, если не ненормальными.

В результате армянская община делится на несколько почти не общаю-

щихся между собой групп.

При этом в целом новая символика сохраняется, хотя после 1992 г.

она перестает быть столь актуальной. Военные действия в Карабахе про-

должаются до первых дней осени 1993 г., но боевые победы уже практи-

чески никак не влияют на жизнь диаспоры. С середины 1992 г. начинает-

391

ся процесс перехода общины как бы в латентное состояние. Она, с од-

ной стороны, вновь разбивается по сословно-земляческому принципу, с

другой - бывшие активные ее члены переключаются на внутрироссий-

ские политические проблемы. Функциональная роль общины на этом

этапе исчерпывает себя.

Итак, анализируя изложенный выше материал, можно утверж-

дать, что процессы ассимиляции и диссимиляции не имеют непо-

средственной зависимости от знания членами диаспоры языка, обы-

чаев и т.п. <Этническая мобилизация> в значительной мере захваты-

вала людей, ранее почти полностью ассимилированных, а многие из

тех, у кого всегда наблюдалось достаточно отчетливое национальное

самосознание, порой вообще теряли связи с этнической общиной.

Причем процесс этот носил все время колебательный характер.

Так, армянская интеллигенция, приехавшая в недавнем прошлом

из Армении, во многих случаях не понимала логику того, что про-

исходило в общине, и, за исключением первого и последнего из

описанных этапов, действовала в диссонанс общим интенциям

общины. Выходцы из других социальных слоев Армении притяги-

вались к общине в первый период, а также (уже в меньшей степени)

на <романтической> стадии. Столь же колебательной была <этничес-

кая мобилизация> и для других кругов армянской диаспоры. Ядро

армянской общины вербовалось из разных ее слоев, но в каждом

случае <членство> было индивидуальным. Однако в самой этой ин-

дивидуальности были закономерные черты, и если определить их, то

в какой-то мере станет понятна и логика постоянных подвижек гра-

ниц этнической общины.

Что заставляло определенную группу лиц на всех стадиях этни-

ческого процесса сохранять верность общине? Выше было показано,

что эта верность не была следствием комфортности общения с сооте-

чественниками (этой комфортности порой не было вовсе) или идео-

логических причин (временами <идеология> как бы вовсе испарялась).

Эта верность скорее определялась значительным дискомфортом в об-

щении с внешним социокультурным окружением. Дискомфорт этот

субъективно осознавался как наличие опыта, которого у окружающих

не было и который не может быть им передан.

В ощущении дискомфорта члены общины инстинктивно искали но-

вые ценности, которые дали бы им определенность прежде всего в их

собственной жизни. Выпав из одной социальной ниши, они искали дру-

гую. Но такая <ниша> могла быть стабильной и устранить дискомфорт

только в случае, если она согласовывалась с той позицией, которую член

этноса занимал во внутриэтническом процессе. (Естественно, что те, кого

новая ценностная ориентация не устраивала в принципе, выходили из

игры и рвали связи с общиной.) Однако сами эти новые доминанты об-

ладали-таки достаточной гибкостью и вариативностью. Более жестким в

данном случае оказывалось другое.

392

Поскольку внутриэтнический процесс требует от каждой внутриэтни-

ческой группы определенной <роли>, то существенным было не то, какие

взгляды членом этнической группы декларировались, а та его способ-

ность к максимально гибкому поведению внутри своей <роли>, т.е. воз-

можность вести себя в соответствии с ней в самых неожиданных

ситуациях. Поэтому членами общины в узком смысле оказывались лишь

те, за кем эта способность признавалась, те, кто в любых ситуациях ин-

стинктивно вел себя так, что их поведение как бы встраивалось в общую

линию поведения этноса, являясь синхронным с внутриэтническим про-

цессом в том его виде, в каком он преломляется в диаспоре. При этом

прошлое человека, язык, на котором он говорил, его бытовые привычки

и пристрастия не имели значения. Только такое состояние этнической

общины дает ей возможность в период бурных внутриэтнических про-

цессов получить внутри себя какой-то внутренне приемлемый уровень

стабильности, что, в свою очередь, способствует кристаллизации новых

этнических символов, которые облегчают коммуникацию и делают воз-

можной <этническую мобилизацию> для тех, для кого эти символы ока-

зываются внутренне приемлемыми.

Однако отсутствие актуальных связей с общиной, неподпадение

под данную волну <этнической мобилизации> не означает ассимиля-

цию, по крайней мере до тех пор, пока человек сохраняет способ-

ность в какой-либо более приемлемой лично для него ситуации

выполнять свою этническую <роль>. Поэтому следует уточнить, что

под этнической общиной понимается не какое-то формальное объ-

единение типа культурного общества, а система связей между члена-

ми этноса, имеющими так или иначе выражаемую этническую

детерминированность, - но в той мере, в какой они составляют имен-

но систему, исключая при этом, например, дружеские компании, по-

строенные по земляческому принципу, почти не взаимодействующие

с другими аналогичными компаниями. Таким образом, понятие <об-

щина> оказывается уже понятия <диаспора>, которое по определе-

нию включает всех представителей данного народа, проживающих

на данной территории. Однако любая из разрозненных <компаний> в

какой-то момент может становиться существенной частью общины,

равно как и <демобилизация> не влечет за собой этнической ассими-

ляции.

Какова была роль армянской диаспоры в Карабахском кон-

фликте?

Прежде всего стоит сказать, что в любых внутриэтнических про-

цессах диаспора играет роль внешнего коммуникатора. Эту роль обес-

печивала периферия армянской общины, члены которой сохраняли

свои связи с социокультурным окружением. Ядро же общины актив-

но подключилось к выработке нового <героического мифа>, который

способствовал подключению значительной части некарабахских ар-

мян (и русских добровольцев) к Карабахской войне.

Попытаемся дать целостную картину распределения армянского

393

этноса на внутриэтнические группы, конфликтующие и взаимодейст-

вующие между собой в конце 80-х - начале 90-х гг. XX в. Используем

для этого исследование Манвела Саркисяна, выполненного в парадиг-

мах исторической этнологии.

Карабахский конфликт

<Как показывает современная наука, культура способна осуществить

себя в форме распределения в теле общества, придавая каждой внут-

риобщественной группе свою роль. Общественное сознание многопла-

ново, и динамика его осуществляется в результате взаимодействия

различного видения мира каждым компонентом общества. В армянском

обществе подобное базовое состояние характеризуется не столько со-

циальной дифференциацией общества на самостоятельные группы и

прослойки, сколько фактом сильной территориальной и политической

разобщенности различных частей армянской этнической общности. Одни

и те же глубинные стереотипизированные структуры сознания в усло-

виях такой разобщенности дают различный результат. Пожалуй, наибо-

лее сильное влияние на эти результаты оказывает свойственная армянам

организация жизни в той или иной форме союза с внешним фактором,

который воспринимается как основное условие деятельности. Подобные

отношения устанавливает каждая обособленная общественная единица,

будь то община или партия>^ Как эти парадигмы воплощаются в идеоло-

гии и поведении армян Армении, армян Карабаха и армян спюрка (диа-

споры)?

Для диаспоры характерно противоречие в ценностной ориентации.

С одной стороны, ей присущи <западные> ценности, а с другой - роман-

тизация и героизация прошлого и <исторические амбиции> - стремле-

ние к возвращению армянских земель, пусть даже военным путем. За

вычетом этого, армяне диаспоры являются <обычными гражданами своей

новой родины>.

Для армян Армении характерна <ориентация не на те или иные цен-

ности, а на тот или иной союз с внешним фактором, формирующим ус-

ловия для действия армянского общества. Единственным условием дея-

тельности является условие внешнего политического покровительства

над территорией Армении. Доминирует картина мира, сформированная

ориентацией на Россию и ее ценности. Идентифицируя Россию с обра-

зом покровителя, эта точка зрения объявляет ценностью все ее импер-

ские установки. Образ врага идентифицируется с Турцией, а служение

Российской империи приобретает характер главного действия. Россия

выглядит как мессия-спаситель... Большинство воспринимают своих ли-

деров в положительном качестве, если они являются крепкими сторон-

никами России и если российские власти признают этих лидеров. В этих

условиях сугубо национальная тема, как и в спюрке (диаспоре), предста-

ет в виде <исторических амбиций>.

<Значительное место сохраняют традиции восприятия себя в образе

цивилизованной жертвы внешних сил, требующей справедливости в от-

ношении себя. Сознание былого величия и образ жертвы составляют

неотъемлемую часть мировосприятия... Иной альтернативы в строгом

394

смысле не существует. Если и можно говорить о наличии общественной

группы с иным мировосприятием, то только в смысле наличия в армян-

ском обществе тенденции отрицания этого доминантного мировосприя-

тия. Именно тенденции, а не прослойки с альтернативным восприятием.

Сложность этого феномена отрицания в том, что это сознание, отрицая

всю систему <традиционного> мировосприятия, не имеет какой-либо соб-

ственной картины видения мира. Отрицание происходит в такой форме,

в какой могли бы отрицать это представители чужих обществ...>^

<Нагорный Карабах никогда не знал тех разветвленных форм соци-

альной организации, в которые были вовлечены иные пласты армян-

ского этноса. Соответственно, и потеря этих форм мало что могла оз-

начать для него. Важнейшие основы доминантной схемы мышления

армянского этноса, а именно идея о <былом величии> и идея <сакраль-

ной территории>, не находят столь болезненного отклика в сознании

армян-карабахцев. Скорее, другая идея формирует реликтовые черты

мировоззрения этой группы. Такой доминантной идеей скорее всего

является влечение к неизменности утвердившихся форм социальной

организации и жизнедеятельности, в которых видится высшая ценность...

Существующая реальность признается высшей ценностью. Стремление

к вечной неизменности реалий, в этом случае, является специфической

формой реликтовости, исторически утвердившейся в сознании этой

этнической группы...>

Для армян Нагорного Карабаха не характерна ни идеология ци-

вилизованной жертвы, ни стремление к возвращению потерянных тер-

риторий. <Доминантным мотивом в поведении армян Нагорного Ка-

рабаха всегда служило стремление защитить свою реальность от лю-

бых внешних посягательств, от любых внешних воздействий, будь то

захватчики этой территории или же воздействие перемен, способ-

ных качественно трансформировать эту реальность. Одновременно

главным методом в этом стремлении так же служит механизм внеш-

него покровительства>*.

Перестройка в Нагорном Карабахе сразу <вылилась в действия по

защите своей реальности, а в Армении - в лозунги о защите историчес-

кой справедливости. Так же характерно, что никаких антисоветских или

антироссийских тенденций не наблюдалось... В таких условиях зароди-

лась идея <действовать в унисон перестройке> как первая качественно

новая адаптивная технология в армянской среде... То обстоятельство,

что эти действия под воздействием внешнего давления вынуждены были

вылиться во внешненаправленную агрессивность и получить информа-

ционную и <энергетическую> поддержку, указывает на то, что в Нагор-

ном Карабахе наблюдался акт генезиса новой общественной системы со

всеми присущими такому генезису свойствами... Понятно, что такой акт

должен был вывести всю систему из привычного состояния равновесия.

Выход из состояния равновесия есть нарушение традиционного со-

стояния. Это может произойти в силу действия новой идеи. Такой идеей

в обществе Армении и в общинах армянской диаспоры стала, по сути,

идея защиты нового явления в Нагорном Карабахе, воспринимающаяся

в виде воплощения традиционного Айдата (Айдат, буквально - <Армян-

ский суд>. - С.Л.). Но защита новых традиционных процессов в одной

части системы означала последующую качественную трансформацию

395

всей системы... Действия новой общности в Нагорном Карабахе разру-

шают систему мировоззрения и социальной организации в Армении и

диаспоре>^.

Итак, очевидно, что ценностные доминанты армян в диаспоре,

армян в Армении и армян в Нагорном Карабахе различны, более того,

мотивы действий друг друга интерпретируются не вполне адекватно.

Однако различные мотивации подталкивают все группы этноса к еди-

ной цели. Причем на примере диаспоры видно, как ценностные сис-

темы корректировались, пока не сложилась группа лиц, ставшая но-

сительницей романтизированного героического мифа. Границы эт-

нической группы смещались до тех пор, пока не стала очерчивать

именно ту группу, которая выработала (кстати, пройдя через период

смуты) ценностную систему, придававшую особый смысл Карабах-

ской войне, т.е. мотивацию своего в ней участия, если не непосредст-

венного, то психологического.

Романтизация Карабахской войны играла свою существенную роль

во взаимодействии армянских внутриэтнических групп. Дело в том,

что эта война в самой Армении встречала определенное эмоциональ-

ное неприятие. Последнее можно понять. Весь предкарабахский пе-

риод Ереван был центром армянского мира. С развитием карабахских

событий центр объективно смещался. Армения сама оказывалась пе-

риферией Карабаха. Идеи Айдата и <исторические амбиции> позво-

ляли рационализировать сложившуюся ситуацию и смириться с ней.

Искаженное толкование смысла войны позволяло ее легитимизиро-

вать. Но этого не было достаточно для принятия Нагорного Карабаха

в качестве сложившегося целого, самостоятельного и сильного кон-

курента Еревана.

Тем не менее диаспора, равноудаленная и от Армении, и от На-

горного Карабаха (а процессы, происходившие с армянской диаспо-

рой в Петербурге, в том или ином виде происходили и по всему миру),

перенесла на него <миф>, который в свое время послужил формиро-

ванию Еревана. А последнее способствовало тому, что в целом армя-

нами новый центр был воспринят, а Ереван поставлен перед фактом.

Таким образом, сложилась некоторая биполярная структура этноса,

которая сохраняла равновесие, может быть не слишком устойчивое, и

в основании которой лежала единая идеологема.

Идея о российском покровительстве, в несколько размытом виде,

принимающем то отчаянные, то фантастические формы, продолжает

сохраняться в сознании армян Армении. Но поскольку она не может

быть отнесена к определенной точке (Еревану), а по самому своему

смыслу должна распространяться на всю <сакральную территорию> как

территорию действия, то сама эта идеологема оказывается в данном

случае структурообразующей: она создает в сознании армян Армении

определенное единство всей территории, включая Нагорный Карабах.

396

Таким образом, армянский этнос за короткий период пережил

еще один (вслед за формированием Еревана) бурный внутриэтничес-

кий процесс. И как двадцать - тридцать лет тому назад вся этничес-

кая система должна была признать диктат нового центра - Еревана,

так в последние годы она должна была признать наличие еще одного

центра активности - Нагорного Карабаха и подстроиться к нему.

Произошла еще одна спонтанная переструктуризация этноса, сложив-

шегося в биполярную систему. Причем диаспора как бы заполнила

идеологическую лакуну между двумя полюсами, создав идеологему,

примиряющую Ереван и Нагорный Карабах. При этом сама эта идео-

логема может оставаться непринятой ни одним из новых этнических

центров. От нее этого не требовалось. Она должна была цементиро-

вать вокруг новой структуры прочие группы этноса, разбросанные по

всему миру.

Теперь вновь обратимся к общетеоретическим проблемам. В дан-

ной главе речь шла о тех феноменах, которые в советской и россий-

ской этнологии традиционно назывались <этническими процессами>

и которые, как считается, <выражаются в изменении любого из эле-

ментов этноса, прежде всего языка и культуры. Например, возникно-

вение двуязычия и языковой ассимиляции, заимствования иноэтни-

ческих и интернациональных элементов материальной и духовной

культуры и т.п.>'.

Однако в трактовке исторической этнологии данные процессы не

могут рассматриваться лишь в своих феноменологических проявле-

ниях. Они являются производными от любых, зачастую скрытых от

простой эмпирической фиксации процессов самоструктурирования

этноса на базе функционального внутриэтнического конфликта. И

если части этноса ассимилируются, то это означает, что они в силу

особенностей состояния самого этноса не играют в данный период

особой <роли> во внутриэтническом взаимодействии. Как только та-

кая <роль> появляется, происходит процесс диссимиляции. Поэтому,

когда приходится говорить об этнических процессах, всегда следует

иметь в виду те или иные аспекта феномена самоструктурирования

этноса. Под этносом, таким образом, понимается общность, в кото-

рой данный феномен возможен. Если коснуться упомянутого нами

явления <этнического подключения>, то следует полагать, что в слу-

чае его долговременности и устойчивости происходит процесс асси-

миляции индивидов или иноэтнических групп в данный этнос.

ПРИМЕЧАНИЯ

' Цифры приводятся по: Старовойтова Г. В. Этнические группы в современ-

ном советском городе. - Л., 1981.

^ Саркисян М. Армения перед лицом современных глобальных проблем. -

Ереван, 1996. - С. 45.

' Там же. - С. 48-49.

397

loM AC. - \^. J^.

" Там же. - С. 52-54.

' Краткий этнологический словарь. - С. 90.