Сцена III

В темную осеннюю ночь, когда уже почти во всех крестьянских избах потухали светящиеся в окошках огни, на улицах никого вовсе не было.

Вот уже и в корчме Лейбиной догорали свечи. Панько Кий сколько раз собирался оставить приятеля своего орендаря, но как-нибудь замешкавши и желая выпить еще одну какую-либо рюмку лишнюю вина, опять присядет на лавке подле стола.

Xайло

(жидовка, сердясь на своего мужа, что он не выпроваживает так долго войта, принималась бранить их обоих обыкновенными своими словами),

А-гира шварцюр! трясця з маму вашій мордовало! /226/ Сце з, пак, багацько буде днів! Сце з мозно з, пах, наговориться з!

(Однако видя, что ничего не действует ее брань, подошла к столу, на котором стояла свеча, потушила оную. Нечего было делать, принуждены были расходиться)

Войт

(в неудовольствии)

Ну, прощай, Лейбо! може й справді пора спать. Бач, як твоя навіжена Хайло розсвірчалась!

Лейба

Але з, пах, і її з треба з слухаць. Просцай зе, просцай, пане війте!

Войт, скрывая досаду, принужден искать дверей, которые впотьмах едва нашел,

Перемена сцены

В эту пору горел огонек на шестке избы Домахи Змиихи. Сама хозяйка сидела на скамейке с двумя женщинами подле огонька в одних рубахах, с растрепанными волосами и с какою-то таинственностью посматривали изредка одна на другую, перешептываясь между собою, и как будто бы чего-то ожидали. Вдруг вбегает четвертая женщина в подобном же наряде и им говорит: «Швидко будуть усі — я, мов муха, облітала...»

Тогда Домаха, встав со скамейки, пошла в угол, что под иконами, и принесла какие-то зернышки оттуда; между тем как другая ножом наскоблила глины на шестке немного. Домаха ж посыпала принесенные зернышки на глину; и в продолжение того, как третья женщина поливала жидкостью из горшка, кипевшего на огоньке, она с шепотом махала каким-то полотенцем на прозябающее растение, которое в минуту от посеянных зернышек взошло и поминутно более и более возрастало, так что в короткое время образовалось в виде травы бурого цвета. В продолжение этого все три женщины смотрели на Змииху с любопытством, хотя им знание Домахи не в первый раз уже случалось видеть. Наконец, Змииха, всплеснув руками, с диким хохотом сказала: «Ну, сестрички, луччої години не буде, як тепер!..»

Сорвала траву и положила в кипевший горшок, шепотом велела прочим женщинам смотреть. Сама подошла к окошку, отво-/227/рила оное и смотрела в оное немного времени на мрачность ночи.

Потом завыла: «Ау, ау, ау, у-у-у-у-у-у!»

И что ж, — подобные отголоски во всем селе раздались.

Затворив окошко, Домаха подошла к скамейке и возле сидевших

там женщин опять села на своем месте.

Минут через несколько начали собираться в избу Змиихи женщины в таком же наряде, кланяясь Домахе и сидевшим с нею, так же шепотом здороваясь между собою. Так что спустя немного, собралось их полная изба.

Змииха

(обращаясь к женщинам, смотревшим за кипятившимся горшком)

А що, чи кипів?

— От уже тридев’ятий раз.

Ну, одставте ж горщок! підлийте непочатой водиці!

Засвітіть каганець, а багаттячко погасіть!

Все это три помошницы ее вскоре сделали.

Да поставте каганець на печі!

И это сделано.

Домаха ж, попробовав из горшка жидкость, всплеснула руками и завыла — и все за нею повторили, который отголосок отозвался во всем селе собаками.

Умолкнувши, она спросила: «Чи всі мої сестрички тутечка?» И получивши от них ответ: «Усі, пайматочко!» — «Ну, глядіть же на мене да у дорогу!..»

Отлила из горшка немного жидкости в чашку, обмакнула пальцы в чашку и, помазав под пахами, хлебнула из горшка и, всплеснув руками, взвилася в комин. За нею по порядку все начали делать то же — так что в продолжение нескольких минут никого не осталось в избе Змиихи.

Спустя несколько минут, входит в Домахину избу войт.

Войт

(переводя дух)

Ох, яка темна ніч, хоч очі виколи. Тільки знай, що собаки виють, а не жаднісінької божієї душі не видно по улицях — ох!

(Озираясь по избе) /228/

Ба, і тутечка чортма нікого! А я забачив огоньок да й ну чимдуж куди попало, подумав, от яка пильновита Домаха!

(Взял пляшку и ищет, нет ли кого или не спит ли Домаха),

Гим!

(Сдвигает плечами)

Що б це значилось?

(Смотрит на шесток и видя начинающий опять огонек)

Ба, вража баба і не затушила багаття.

(Подходит к шестку с намерением затушить огонь, видит горшок и чашку, берет, думая, что с водою горшок, глядит в него и, качая головою)

Гай, гайї

(Понюхав),

Так якраз що варенуху пили. Оце ж, мабуть, Домаха пішла гостей проводжать! Постривай же, я сам погосподарюю.

(Ставит плошку и пробует из горшка)

Шкода, скупились горілки більше підбавить. Нічого робить, треба і цею запить переляк... Ніч-бо така темна, що аж волос дибом становиться!..

(Пьет из горшка и только что отвел ото рта горшок, как начало над ним действовать питье)

Що це, що це за диковина — так і тягне в комин!

(Кричит)

Ай, ай!

(А сам хватается за скамейку правою рукою, меж тем как в левой все держит горшок. Потом видит, что чем далее, то более на него действует сила притяжения к комину. Садится на скамейку и обхватывается ногами

под оную, продолжая кричать)

Ай, ай! що це за диковина?!

(И как-то нечаянно пролил на скамейку немного жид-/229/кости из горшка; вот и она начала с ним подниматься. Нечего было делать — видит, что иначе нельзя быть)

Ну, вже ж як їхать, то і поїдем.

(Закричал)

Пайди, берегись!!

(И скрылся с скамейкою в комине)