"Куплю себе платье с бантиком..."

Поля Пашкевич -- 4 года.

Сейчас -- портниха.

В четыре года... Я никогда не думала о войне...

Но война мне представлялась так: большой черный лес, и там какая-то

война. Что-то такое страшное. Почему в лесу? Потому что в сказках самое

страшное всегда происходило в лесу.

Через наши Белыничи шли и шли войска, тогда я не понимала, что это

отступление. Нас бросают. Помню, что в доме было много военных людей, они

брали меня на руки. Жалели. Хотели угостить, а угостить у них было нечем.

Утром, когда они уходили, в доме на подоконниках и везде оставалось много

патронов. И сорванные красные лычки. Знаки отличия. И мы с ними играли... Мы

не понимали, что это... Какие это игрушки...

А это уже тетя мне рассказывала... Когда немцы вошли в наш город, у них

был список коммунистов. И в этом списке были наш отец и учитель, который жил

напротив. У них был сын, я с ним дружила, мы называли его Игрушка. А его,

наверное, звали Игорь, так я сейчас думаю. Потому что в памяти у меня

осталось то ли имя, то ли дразнилка -- Игрушка. Наших пап увели вместе...

На моих глазах... Маму расстреляли на улице. Когда она упала,

раскрылось пальто, оно стало красным, и снег вокруг мамы стал красным...

А потом нас долго держали в каком-то сарае. Было очень страшно, мы

плакали, кричали. У меня еще были сестра и брат -- два с половиной годика и

год, а мне четыре года, я -- самая старшая. Маленькие, мы уже знали, когда

стреляют снаряды, что это не самолет бомбит, а именно артиллерия бьет. По

звуку узнавали -- наш или не наш самолет летит, далеко или близко от нас

упадет бомба. Было страшно, очень страшно, а голову спрячешь, и уже не

страшно, главное -- не видеть.

Дальше ехали куда-то на санях, все трое, в какой-то деревне нас

разобрали женщины по хатам -- кто кого. Братика долго никто не хотел брать,

а он плакал: "А меня?" Мы с сестрой испугались, что нас разделяют и теперь

не будем вместе. Всегда жили вместе.

Однажды меня чуть не съела немецкая овчарка. Я сидела на окошке, по

улице ехали немцы, с ними две большие овчарки. Одна из них бросилась в окно

и разбила стекло. Меня успели схватить с подоконника, но я так испугалась,

что с того дня стала заикаться. И даже сейчас боюсь больших собак.

...После войны отдали нас в детский дом, а он находился недалеко от

шоссе. Немецких пленных было много, они шли по этому шоссе сутками. Мы

бросали в них землей, камнями. Конвойные гоняли нас и ругали. Это приводило

нас в недоумение...

В детдоме все ждали родителей, что они придут и заберут домой.

Появлялся незнакомый мужчина или незнакомая женщина, все бежали к ним и

кричали:

-- Мой папа.... Моя мама...

-- Нет, это мой папа!

-- За мной пришли!

-- Нет, это за мной пришли!!

Очень завидовали тем, кого родители находили. А они не давали подойти к

своим мамам и папам: "Не трогай, это моя мама" или: "Не трогай, это мой

папа". Они не отпускали их от себя ни на минуту, боялись, чтобы кто-нибудь

не отнял. Или от страха: вдруг опять куда-нибудь уйдут.

Учились мы в школе вместе -- детдомовцы и обыкновенные дети. Тогда все

плохо жили, но ребенок придет из дома, у него в холщовой сумке или кусочек

хлеба, или картошина, а у нас ничего. Все мы были одинаково одеты, пока

маленькие, то ничего, а когда подросли, переживали. В двенадцать, тринадцать

лет хотелось красивое платьице, туфельки, а мы все носили ботинки. И

мальчики, и девочки. Хотелось яркую ленточку в косы, цветные карандаши

хотелось. И портфель хотелось. Хотелось конфет, а конфеты у нас были только

на Новый год - леденцы. Дали нам вдоволь черного хлеба, мы сосали его, как

конфеты, таким он нам казался вкусным.

Была у нас одна молодая учительница, а остальные пожилые женщины, так

все ее очень любили. Боготворили. Уроки не начинались, пока она не приходила

в школу. Сидим у окна и ждем: "И-идет!! И...и...и..." Она входила в класс, и

каждый хотел ее потрогать, каждый думал: "Вот такая моя мама..."

Мечтала: вырасту, стану работать и куплю себе много платьев -- красное,

зеленое, в горошек, с бантиком. А с бантиком -- обязательно! В седьмом

классе спросили: на кого хочешь учиться, а я давно решила -- на портниху.

Шью платья...