40 Или 50 человек заговорщиков до комнат Павла дошло человек 8, и в

запальчивом объяснении с ними Павел был убит, в отсутствии графа Палена.

Неизвестно, насколько преднамеренно было совершено убийство, но

рассказывали, что заговорщики открыто величались своим поступком в первые

дни по кончине Павла.

Так кончилась жизнь императора Павла, первого из русских государей

после Петра, не служившего дворянским интересам.

Время Александра I (1801 - 1825)

Вступление на престол. В момент смерти Павла два его старших сына

Александр и Константин находились в Михайловском замке под домашним арестом

и ждали грозы от отца, не ведая за что. О движении против отца Александр

знал; но он и мысли не допускал о возможности кровавой развязки. Поэтому,

когда Пален сообщил ему, придя из покоев Павла, о происшедшем, Александр

впал в обморок и потом обнаружил сильнейшее отчаяние. Пален не был в силах

убедить Александра "начать царствовать" и, говорят, только окриком привел

его в себя. Положение Александра было очень тяжело: он чувствовал, что, зная

и попуская умыслы на власть отца, он рисковал подпасть обвинению и в том,

что случилось. Он смотрел на себя как на невольного участника убийства и

боялся, что так посмотрят на него и другие. Горше всего было то, что в

первые минуты после кончины Павла его супруга и мать Александра отнеслась к

Александру с подозрением и как бы ждала его оправданий. В отчаянии и гневе

она требовала отчета в происшедшем, настаивала на наказании виновных,

хватаясь за власть, боясь, что Александр ее не достоин. Надобны были большие

усилия, чтобы ее успокоить и уничтожить недоразумения между ней и сыном.

Такова была обстановка воцарения Александра. Мучительные движения совести

при воспоминании об отце; трудность положения между матерью и заговорщиками,

которых пока не было возможности наказать; необходимость уживаться до

времени с теми, кто, произведя один переворот, мог отважиться и на другой,

-- все это удручало Александра и делало его глубоко печальным и тоскующим

безутешно. Таким явился он перед своими подданными, и его трогательное горе

подкупало сердце тех, кто видел в нем любящего сына.

Характерен был манифест императора Александра I, обнародованный 12

марта: "Судьбам Вышняго угодно было прекратить жизнь любезнейшего родителя

Нашего Государя Императора Павла Петровича, скончавшегося скоропостижно

апоплексическим ударом в ночь с 11 на 12 число сего месяца. Мы, восприемля

наследственный Императорский Всероссийский престол, восприемлем купно и

обязанность управлять Богом нам врученный народ по законам и по сердцу в

Бозе почившей Августейшей Бабки нашей Государыни Императрицы Екатерины

Великия, коея память нам и всему Отечеству вечно пребудет любезна, да, по Ея

премудрым намерениям шествуя, достигнем вознести Россию на верх славы" и пр.

Новая власть свидетельствовала, что она не солидарна с только что

прекратившейся властью Павла и желает возвратить страну к порядкам, которые

он осуждал и преследовал. Отсутствие опал и гонений на участников переворота

и милостивое увольнение от дел в июне 1801 г. гр. Палена еще более

утверждали в мысли, что новый государь очень далек от режима императора

Павла. Казалось, воскресает "бабушкин век" (выражение самого Александра)

дворянской царицы Екатерины II. Однако такое заключение было бы

несправедливо: в лице Александра для государства явился не подражатель

Екатерины, а руководитель совсем нового склада и необычного типа, уразуметь

который было очень трудно. Не понимая Александра, современники звали его

"очаровательным сфинксом" и догадывались, что его разгадку надобно искать в

ею воспитании.

Личность Александра действительно становится нам понятна лишь тогда,

когда мы вдумываемся в обстоятельства его воспитания и в его семейную

обстановку. Судьба поставила его между бабкой и отцом как предмет ревности и

спора. Когда Александр родился, Екатерина взяла его у родителей на свое

собственное попечение и сама его воспитывала, называя его "мой Александр",

восхищаясь здоровьем, красотой и добрым характером ласкового и веселого

ребенка. Выросши бабушкиным внуком, Александр не мог, разумеется, уйти и от

влияния родителей и понял, какая бездна разделяет большой двор Екатерины и

скромный гатчинский круг его отца. Чувствуя на себе любовь и бабки, и Павла,

Александр привык делать светлое лицо и там, и здесь. У бабки в большом

дворце он умел казаться любящим внуком, а переезжая в Гатчину, умел

принимать вид сочувствующего сына. Неизбежная привычка к двуличию и

притворству была последствием этого трудного положения между молотом и

наковальней. Но умение менять по произволу свое настроение и прятать свои

мысли и чувства могло бы стать для Александра удобной привычкой общежития,

если бы эта привычка выработалась не в столь тяжких условиях. В последнее

десятилетие своей жизни Екатерина пришла к мысли о необходимости отстранить

Павла от престола и воспользоваться законом 1722 г. для того, чтобы передать

престол мимо Павла Александру. В 1796 г. она пыталась посвятить в это дело

самого Александра, который и ранее (1793--1794) мог уже ловить сторонние

намеки на этот проект. На сообщение Екатерины Александр ответил ей ласковой

благодарностью за доверие и благоволение; в то же время в письме к отцу

именовал его пока не принадлежавшим ему титулом "величества", а за спинами

их обоих говорил, что сумеет уклониться от передачи ему власти, и собирался

даже "спастись в Америке". Надо вдуматься в дело, чтобы понять, какой ужас

переживал Александр в своей душе за это время и как тяжела была для него

необходимость двоиться между Екатериной и Павлом и уметь казаться "своим"

для обеих сторон. Воспитанные семьей двойственность и двуличие остались

навсегда свойством Александра; он отлично входил во всякую роль, какую хотел

играть, и никогда не внушал уверенности, что он в данную минуту искренен и

прям. Сперанский назвал Александра "сущим прельстителем" за умение овладеть

собеседником; но именно Сперанский на себе мог познать, как неожиданно

исчезало благоволение прельстителя и как призрачно бывало его расположение.

Но если жизнь рано вытравила в характере Александра искренность и

непосредственность и сделала его двуличным, то умственное его воспитание

сообщило двойственность его мировоззрению. Екатерина стремилась поставить

воспитание Александра на высоту современных ей педагогических требований и

желала вести внука в уровень с умственным движением века. Поэтому она и

вверила его "передовому" воспитателю, швейцарскому гражданину Лагарпу. В

умственной обстановке, созданной Лагарпом, Александр действительно шел в

уровень с веком и стал как бы жертвой того великого перелома, который

произошел в духовной жизни человечества на рубеже XVIII и XIX столетий.

Переход от рационализма к ранним фазам романтизма сказался в Александре

сменой настроений, очень характерной. В его молодых письмах находим следы

политических мечтаний крайнего оттенка: он желает свободных учреждений для

страны (constitution libre) и даже отмены династического преемства власти;

свою задачу он видит в том, чтобы привести государство к идеальному порядку

силой законной власти и затем от этой власти отказаться добровольно. Мечтая

о таком "лучшем образце революции", Александр обличает в себе последователя

рационалистических утопий XVIII столетия. Когда же он предполагает по отказе

от власти уйти в сентиментальное счастье частной жизни "на берегах Рейна"

или меланхолически говорит о том, что он не создан для придворной жизни, --

перед нами человек новых веяний, идущий от рассудочности к жизни чувства, от

политики к исканию личного счастья. Влияние двух мировоззрений чувствуется

уже в раннюю пору на личности Александра и лишает ее определенности и

внутренней цельности. Мы поэтому не удивимся, если будем наблюдать и во все

прочие эпохи жизни Александра ту же неопределенность и раздвоенность его

умственного настроения и малопонятные переходы от религиозного равнодушия

почти к религиозному экстазу, от освободительных стремлений -- к реакции, от

Сперанского -- к Аракчееву и т. п. Человек переходной поры, Александр не

успел приобрести твердых убеждений и определенного миросозерцания и по

житейской привычке приноравливался к различным людям и положениям, легко

приноравливался к совершенно различным порядкам идей и чувств.

Понимание основного свойства натуры Александра (именно его внутренней

раздвоенности) и его господствующей манеры (именно склонности и способности

носить личину) дает нам ключ к пониманию тех резких и частых перемен в

системе и личном поведении Александра, какие удивляли современников и

исследователей и заслужили Александру название сфинкса.

Первое время царствования. Застигнутый врасплох известием о кончине

отца, Александр потерялся. Известные

слова гр. Палена: "C'est assez faire l'enfant! allez regner!" заставили

его совладать с горем и смущением, но пока не

сделали хозяином положения. Можно думать, что первые шаги нового

правительства, именно манифест 12 марта и группировка вокруг Александра

дельцов "бабушкина века", произошли без его деятельного участия. Но скоро

Александр осмотрелся: со свойственной ему мягкостью и благовоспитанностью он

успел удалить гр. Палена, считавшего себя временщиком, и собрал вокруг себя

близких себе людей. Верный мечтаниям юности, он дал ряд распоряжений

либерального характера, даровав свободу и прощение заключенным и сосланным

во время императора Павла, отменив разного рода ограничения и запрещения,

восстановив действие грамот 1785 г. и т. п. Эти распоряжения и личное

поведение Александра, чарующее и ласкающее, доставили ему удивительную

популярность. Многим казалось, что Александр -- "это сердце и душа Екатерины