Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Гл.12 Даля.doc
Скачиваний:
2
Добавлен:
01.05.2025
Размер:
247.3 Кб
Скачать

Записи о жалобах

Степень приверженности или отчужденности граждан страны зависит в некоторой мере от способа, каким правительство реагировало на жалобы в прошлом и каким образом оно будет, согласно ожиданиям граждан или под­данных, реагировать на них в будущем.

Размышляя над наблюдениями, сделанными в 1950-51 гг. в прован­сальской деревне Пейран, Лоренс Уайль отмечал, что

…с начала истории Пейрана не было времени, когда контакт со внешним миром оз­начал бы что-то другое, чем эксплуатацию и манипуляцию по отношению к инди­виду. Бродячие орды, римляне, феодальные лорды – включая соседних папских пра­вителей, агентов провансальских дворян и французских королей, режимов, устано­вившихся в Париже 19 в. и парижской централизованной бюрократии ХХ в. – все они были одним неразрывным прошлым в туманной памяти деревни. Все они озна­чали господство, непреоборимое для отдельного человека. В лучшем случае господ­ство приносило непрошеные изменения жизненного уклада. В худшем оно прино­сило катастрофу. И потому стало привычным представлять власть людей как напасть сродни природным напастям: ненавистное правительство, равномерный мистраль, вышедший из берегов Дюранс.

Если граждане США и Великобритании намного более уверены, чем граждане Германии, Италии и Мексики, что они смогут предотвратить при­нятие национальным парламентом закона, который рассматривается ими как несправедливый или вредный, как отмечают Алмонд и Верба, эти различия, конечно, имеют что-то общее с тем, как жалобы удовлетворялись ранее. Ко­нечно, эти различия в установках сейчас могут быть вплетены в политиче­скую культуру этих стран; но политические культуры сами могут быть объ­яснены отчасти историческими записями.

Бремя жалоб в человеческих обществах не было неизменным. В тече­ние одних периодов общественные институты порождали больше жалоб, чем в другие; более того, одни общества по различным причинам порождали меньше жалоб, чем другие. Таким образом, общее число жалоб может быть меньше, а приверженность выше либо из-за того, что социальные и экономи­ческие институты стремятся порождать меньшее число жалоб или из-за того, что в прошлом жалоб было больше, но правительство облегчило тяготы.

Вернувшись во французскую деревню через 10 лет, Уайль был удивлен заметными изменениями, произошедшими даже за этот краткий пе­риод:

Как только я побывал в сельской местности и поговорил с фермерами, я осознал важность изменения экономической ситуации и состояния умов населения коммуны. У них появилось новое осознание профессионального статуса и достоинства, отра­жавшее рост их профессиональных организаций и чувства солидарности с ферме­рами повсюду… Было очевидно, что французские фермеры пришли к согласию, что если они хотят действовать, то разговорами с избранными должностными лицами ничего не добиться… Наконец до них дошло, что самыми эффективными политиче­скими представителями для них являются не традиционно избираемые должностные лица – депутаты и сенаторы – но сами фермеры, избранные на те или иные должно­сти в профессиональных организациях… Раз нет надежды на возврат назад, неиз­бежность перемен принимается, то, наконец, становится возможным для народа по­святить свою энергию поиску новых решений своих проблем. Люди получили новый смысл свободы, чтобы действовать ради собственного благополучия. Отрицание старой политической системы, модернизация хозяйств, демонстрации на тракторах, развитие фермерских организаций есть, в определенной степени, проявления этого изменившегося настроения.

Примерно в течение столетия наиболее привлекающей внимание внутренней угрозой лояльности граждан было бремя тягот городского и (особенно в Италии) сельского пролетариата, бремя, грозившее отчуждением рабочего класса, если на эти тяготы не будет обращено внимание – или от­чуждением средних классов, если таковые были. Проблема заключалась в том, как добиться лояльности рабочих классов демократическим институтам без отчуждения других социальных страт. Проблема стояла во всех десяти странах: Франция и Италия, в частности, не имеют выработанного решения, кажется, до сих пор, хотя постепенно они могут найти его. В Германии (и, возможно, в Австрии) приверженность демократическим институтам не по­ходила проверки превратностями судьбы и может быть все еще отчасти сла­бой; но рабочие классы, в любом случае, столь же лояльны, как и иные большие социальные слои, и в этом узком смысле достигнуто решение про­блемы политического отчуждения рабочих классов. В оставшихся шести странах проблема была решена, по крайней мере, в основном. Одним из са­мых значительных достижений этого века была интеграция рабочих классов в значительное число западных демократических систем и снижение в этих странах какой бы то ни было серьезной угрозы парламентской демократии, исходящей от конфликта между классами. Значение этого достижения для будущего оппозиции едва ли может быть преувеличено.

Даже если не брать Францию и Италию, интеграция городских и сель­ских рабочих в политическую жизнь не шла по одному шаблону. Вопреки разнообразию моделей, можно прояснить некоторые из основных аспектов этого процесса, изобразив упрощенную и схематизированную картину поли­тической системы, могущей разрешить проблему завоевания лояльности ра­бочих классов демократическим институтам без отчуждения других страт, в частности средней и высшей. Можно с определенной вероятностью предпо­ложить, что эта проблема относительно хорошо разрешима при следующих условиях:

1. Поскольку городские (или сельские) рабочие классы увеличиваются и количественно, и возрастают их требования к политической системе, уже существует действующая парламентская система, поддерживаемая большим и лояльным средним классом, руководимая опытной и лояльной политиче­ской элитой.

2. Эти инкумбенты (средние классы и их лидеры) предотвратили жес­токое и продолжительное разочарование деятельностью политической сис­темы, мирно увеличивая степень участия рабочих классов в политической жизни путем

  • расширения избирательного права;

  • допуская появление политических лидеров рабочего класса;

  • позволяя им участвовать в выработке политических решений;

  • и соглашаясь с их вхождением в правительство.

3. Предприниматели и менеджеры накопили достаточно благ, что по­зволило уменьшить разочарование, вызываемое социальными и экономиче­скими условиями эпохи ранней индустриализации посредством применения более эффективных технологии и организации.

4. Правительство прибегает к регулированию или предпринимает структурные реформы таким путем, чтобы уменьшить социальные и эконо­мические источники разочарования для людей рабочих профессий, но в то же время без отчуждения других социальных страт.

6 из 10 стран, рассмотренных нами, в различной степени удовлетво­ряют этим общим условиям: Великобритания, Бельгия, Голландия, Норвегия, Швеция и США. Из них развитие пяти европейских стран было в основном сходным, в то время как США следовали своим путем. Во всех пяти северо­европейских странах конституционная система с избираемым парламентом, поддержкой среднего класса и опытными лидерами, происходившими из среднего класса и аристократии, уже существовала, когда городские и сель­ские рабочие начали развивать политическое сознание и выдвигать свои тре­бования. Во всех этих странах в период с 1885 по 1905 гг. сформировались жизнеспособные рабочие или социалистические партии, получавшие возрас­тавшую поддержку со стороны рабочих классов. К концу этого периода или несколькими годами позже большинство рабочих во всех этих странах полу­чили право голоса. Даже существующие партии среднего класса стали реаги­ровать на требования новой страты, и они иногда поддерживали меры, на­правленные на устранение или, по крайней мере, на уменьшение злейших социальных и экономических зол нерегулируемого капитализма: законы о социальном страховании, правовая поддержка профсоюзов, расширение об­щественного образования и т.п. Эти реформы, однако, не предотвратили рост рабочих и социалистических партий. В течение 1-ой мировой войны и позже социалистические лидеры стали входить в коалиционные правительства. Хотя рабочие партии и их лидеры первоначально принимали участие в коа­лиционных правительствах лишь как младшие партнеры, в конце концов они добились достаточно большого количества голосов на выборах и количества мест в парламенте, так что, как крупнейшая или вторая крупнейшая партия в стране, они стали пользоваться значительным влиянием при определение правительственного курса – иногда как главная оппозиция правительству, иногда как партнер по коалиции, иногда как правящая партия. В крайних случаях, в Норвегии и Швеции, рабочие партии правили страной в течение трех десятилетий; в Великобритании победа в 1945 г. дала лейбористской партии возможность осуществить большую часть ее программы-минимум; в других странах, даже когда рабочие партии не входили в правящую коали­цию непосредственно, они имели все основания надеяться, что смогут это сделать через несколько лет.

Таким образом, в этих пяти странах были выполнены два первых усло­вия, указанных выше, и партии рабочего класса приобретали по ходу дела трезвый опыт управления своими странами. Тем временем были также вы­полнены и условия 3-4 – социально-экономическое развитие и правительст­венное регулирование и реформы. Во всех % странах рабочие партии стали свидетелями достижения многих своих непосредственных целей, в то время как их конечная цель – социалистическое общество – становилась все более и более гипотетической и риторической.

В США 4 условия, предложенных выше, также были выполнены – но в ином порядке и совершенно иным образом. Как и в пяти упомянутых стра­нах, так и в США задолго до быстрой индустриализации, увеличившей рабо­чий класс от незначительного меньшинства до значительной доли населения страны, демократия была действующей системой управления страной, под­держиваемой «средним классом» (состоявшим преимущественно из ферме­ров) и возглавляемой лидерами, искусными в деле управления политиче­скими институтами страны.

Но США выполнили второе условие – обеспечение участия возник­шего рабочего класса в политической жизни – способом, который часто убе­ждал европейских социалистов в том, что эта страна проскочила «неизбеж­ную стадию капиталистического развития» и скоро или поздно она должна будет вернуться и переписать свою историю в соответствии с североевропей­ской моделью. Сущностное различие состоит в том, что необычные условия США позволяли им добиться того же самого результата – интеграции рабо­чего класса в политическую систему – без опосредующей роли особой пар­тии рабочего класса. Переход был далеко не мирным. «Американские рабо­чие, - писал Вал Лорвин, - должны были сражаться в более кровавых про­мышленных битвах, чем французские, за право профсоюзов существовать и работать». Тем не менее в целом рабочий класс США был, в целом, сильнее привержен политической системе; и хотя многие рабочие и социалистиче­ские партии создавались в расчете на городских рабочих, немногие просу­ществовали более десятилетия и ни одна не смогла опереться на длительную поддержку сколь-нибудь значительной доли рабочего класса.

Причины этого большого различия между США и европейскими демо­кратиями, с которыми у США в других отношениях много общего, сложны. Один из них – факт, что рабочие уже получили полные политические права задолго до того, как возник городской пролетариат сколь-нибудь значитель­ной численности; таким образом, рабочие никогда не были отчуждены от по­литической системы вследствие исключения из нее. К тому же на политиче­ской сцене уже существовали две национальные, укорененные партии, гото­вые, желающие и могущие рекрутировать рабочих как сторонников. Назы­вать их «буржуазными» значит упустить важный момент. Если они были «буржуазными» - принадлежавшими к американскому «среднему классу» – по своим ориентациям – они никоим образом не были таковыми по органи­зации и рекрутированию. Они явно не были партиями элиты или знати. Как правило, они были организованы повсюду вплоть до беднейших предместий больших городов; и они располагали совершенными техниками – в сущно­сти, оказывали первоначальную социальную помощь – для завоевания и удержания лояльности своих последователей. Партия рабочего класса могла предложить отдаленные коллективные цели; но они не могли состязаться с немедленным паллиативом для удовлетворения конкретных индивидуальных социальных нужд и тягот. Наконец, в очень большой стране с децентрализо­ванной федеральной системой государственного управления и партий многие из большинства неотложных законодательных требований профсоюзов должны были рассматриваться не Конгрессом, а законодательными собра­ниями штатов. Еще в 1830-е гг. (как показал Филип Тафт) профсоюзные ли­деры поняли невыгодность партии рабочего класса в такой системе и пре­имущества работы через существующие партии.

Если США отличались от североевропейских стран способами включе­ния рабочего класса в политическую жизнь, они отличались и в выполнении 3-го условия, поскольку в уменьшении разочарования рабочего класса боль­ший акцент делался на действия частных лиц, а не на вмешательство прави­тельства. Когда в расчет принимаются законы штатов, различие намного уменьшается. Но, вероятно, нужды рабочих благодаря действиям американ­ских социальных и экономических институтов были в США меньшими, чем в Европе: относительно высокие зарплаты, быстро возрастающий жизненный уровень, свободные общественные школы и не столь строгие статусные барьеры, сдерживавшие недовольство, пропускавшие лидеров рабочего класса, позволявшие перенимать ценности среднего класса и побуждавшие профсоюзных лидеров сосредотачиваться на достижении выгод путем кол­лективных переговоров.

Наконец, две дополнительных черты американского общества, несо­мненно, способствовали выработке своего особенного решения. Сильный ак­цент на общей либерально-демократической идеологии, столь характерный для американской жизни, препятствовал росту идеологически различаю­щихся партий. В соединении с этой идеологией этническое разнообразие промышленных рабочих классов способствовало фрагментации оппозиции с их стороны, развивая этнические идентификации и ослабляя сплоченность рабочего класса.

Таким образом, и в США, и в пяти североевропейских странах, в сущ­ности, выполнены 4 условия, предложенных выше. Различными путями они смогли сохранить лояльность средних классов, завоевав в то же время лояль­ность рабочих классов.

Ни одна из оставшихся четырех стран, однако, не удовлетворяла этим четырем условиям. В Германии и Австрии не было выполнено 1-е условие; и поскольку оно не выполнялось, проблема в целом была намного дальше от решения, чем в США и пяти европейских странах.

В Германии, поскольку рабочие классы росли численно и увеличивали свои требования к политической системе, они противостояли не парламент­ской системе, поддерживаемой лояльным и значительным средним классом, а недавно созданному и почти бессильному имперскому законодательному собранию, подчиненному императору и его канцлеру. Парламентская сис­тема должна была дожидаться краха империи после 1-ой мировой войны; та­ким образом, ни средние, ни рабочие классы не находились достаточное время под опекой парламентской демократии до того, как на них неожиданно свалилась ответственность за деятельность республики.

Поскольку не выполнялось первое условие, не могло выполняться и второе. Но в германии возможность мирной интеграции рабочих классов была даже еще больше ухудшена характером предоставленного им избира­тельного права. Ибо хотя всеобщее избирательное право для мужчин было введено в Рейхе в том же самом году, когда Дизраэли предоставил его боль­шей части британского городского рабочего класса, Пруссия утвердила вве­денную в 1849 г. трехклассовую систему, которая была циничной шуткой над участием рабочего класса в общественной жизни. Как заметил Штейн Рок­кан, «Трудно изобрести способ выборов, более направленный на отчуждение низших классов от национальной политической системы, чем тот, что был введен в 1849 г. в Пруссии». Более того, когда Бисмарк ввел всеобщее изби­рательное право для мужчин на выборах в имперское законодательное соб­рание, он стремился «явно не к тому, чтобы создать канал артикуляции инте­ресов экономически зависимого слоя; его целью было усиление политики централизации путем привлечения поддержки по крайней мере явно выра­женных классов германского общества… Есть масса свидетельств, делает Роккан вывод, - что это сочетание институтов было весьма дисфункциональ­ным: расширение избирательного права, казалось, поощряло участие низших классов, но контраст между двумя системами выборов возбуждал широкое негодование и способствовал изоляции рабочих в постоянной оппозиции ре­жиму».

Возможно, что в лучших обстоятельствах Веймарская республика смогла преодолеть неблагоприятное прошлое. Но ряд испытаний, ее постиг­ших, сделал задачу укрепления лояльности не просто рабочих классов (что было более сложным), но также и других слоев, оказалась непосильной, и неудивительно, что Веймарская республика рухнула под тяжестью послево­енного кризиса. Политическое и социальное происхождение Первой респуб­лики в Австрии было ненамного лучше, и ее жизнь была почти столь же ко­роткой.

Сегодня рабочие классы в Германии и Австрии представляются столь же интегрированными и столь же приверженными своим демократическим институтам, как и другие слои. В Германии, как показал Отто Киршхаймер, классовый антагонизм не является более политическим стимулом; и то, что поколениями рассматривалось как ведущая социалистическая партия Ев­ропы, сейчас едва ли по целям и стратегии отличимо от христианских демо­кратов. В Австрии коалиционное правительство и «Proporz» дали старым врагам, двум «лагерям», очень большую долю участия в утверждении сис­темы. Приверженность демократии может быть в каждой из стран не очень большой; но лояльность рабочего класса, как показывают свидетельства, не меньше, чем у других больших страт. Она не столь велика, так что можно сказать, что битва за лояльность была выиграна, и что она не была проиг­рана. Данные Алмонда и Вербы, кажется, показывают, что в Германии – и то же может быть справедливо в отношении Австрии – население ни отчуждено от демократических институтов, ни привержено им, но является скорее ин­дифферентным или безразличным.

Как в Германии и Австрии, политическое развитие Франции и Италии не удовлетворяло четырем условиям, предложенным выше. В обоих странах два последних условия выполнялись плохо, по крайней мере, до недавнего времени. К тому же Италия в течение шестидесятилетнего дофашистского периода существования парламентской демократии едва ли удовлетворяла первому условию, поскольку ей не удалось создать большой и лояльный средний класс. Между тем – беспрецедентный факт, не имеющий, вероятно, аналогий в Западной Европе – насилие и репрессии государства против со­циалистов, анархистов, профсоюзов, других рабочих организаций должны были усилить недоверие и враждебность рабочих классов по отношению к парламентским институтам. Более того, Италия выполнила второе условие скорее поздно, отменив ограничения и введя всеобщее избирательное право для мужчин лишь в 1912 г.: результатом было резкое троекратное увеличение электората. 1-ая мировая война, последовавшая после выборов 1913 г. и бы­стрый коллапс парламентской демократии после войны означал, что в Ита­лии, как и в Германии и в Австрии, борьба за лояльность фактически нача­лась два десятилетия назад. Пока что, как делает ясным очерк Самуэля Барнса, исход не ясен.

Позволите мне завершить наше обсуждение тремя выводами:

Во-первых, в 7 из 9 европейских стран, рассмотренных нами, политика по отношению к страте рабочих привела к состоянию, которое имеет много общего с традиционным положением американских рабочих. Американцы, вероятно, считают желательными любые изменения, которые сблизили бы европейские системы с их собственной . Но проблема не столь проста.

Во-вторых, никто не может игнорировать очевидный факт, что вплоть до сего времени в Италии и Франции история шла иным путем. Еще не ясно, особенно в Италии, как крупнейшая группа избирателей рабочего класса, го­лосующая за коммунистов, мирно интегрируется в жизнеспособную полити­ческую систему.

В-третьих, когда левые партии приобретают устойчивое большинство голосов, проблема лояльности сдвигается от рабочего класса к страте «белых воротничков»: низшим средним стратам, профессиональным группам, биз­несменам. Проблема возникнет в самой крайней форме в Италии, если там когда-либо будет коалиционное правительство с участием коммунистов. И как долго может быть отстранена от участия в правительстве вторая круп­нейшая национальная партия, которую поддерживает больше всего рабочих физического труда? В гораздо более умеренной форме проблема стоит в тех странах, где левые партии стали крупнейшими партиями и контролируют правительство: наиболее значительны Швеция, Норвегия и США, где партии, представляющие консервативные средние классы, не в состоянии контроли­ровать национальное правительство большую часть последних 30 лет. В ка­кой степени консерваторы (в скандинавском или в совершенно ином амери­канском смысле) станут политически отчуждены вследствие своего продол­жительного исключения от участия в правительстве своих стран? Конечно, американские правые кажутся столь же полностью враждебными преобла­дающим тенденциям в современной американской политике, как когда-то рабочие классы США. И забастовка бельгийских докторов в 1964 г. показы­вает, как далеко может зайти в оппозиции правительству профессиональная группа.