Н.Е. Сулименко современный русский язык Слово в курсе лексикологии

Учебное пособие

Второе издание

Допущено Учебно-методическим объединением

по направлениям педагогического образования

в качестве учебного пособия для студентов высших учебных заведений,

обучающихся по направлению 540300 (050300) —

Филологическое образование

Москва

Издательство «Флинта»

Издательство «Наука»

2008

УДК 811.161.1(075.8)

ББК 81.2Рус

С89

Научный редактор:

д-р филолог, наук, доцент РГПУ им. А.И. Герцена

Е.В. СЕРГЕЕВА

Рецензенты:

д-р филолог, наук, проф. СПбГУ

К.А. РОГОВА,

д-р филолог, наук, проф. РГПУ им. А.И. Герцена

К.П. СИДОРЕНКО

Сулименко Н.Е.

С89 Современный русский язык. Слово в курсе лексикологии :

учеб. пособие / Н.Е. Сулименко. - 2-е изд. - М. : Наука : Флин­та, 2008. - 352 с.

ISBN 978-5-89349-800-4 (Флинта)

ISBN 978-5-02-033625-4 (Наука)

Книга посвящена актуальным проблемам курса лексикологии, не­достаточно обеспеченного учебно-методическими пособиями. В ней освещены как традиционные для курса проблемы, так и новые, свя­занные с интегральными концепциями языка и слова.

Книга адресована студентам, аспирантам и преподавателям фило­логических факультетов вузов.

УДК 811.161.1(075.8)

ББК81.2Рус

ISBN 978-5-89349-800-4 (Флинта) © Издательство «Флинта», 2006

ISBN 978-5-02-033625-4 (Наука)

Светлой памяти Учителя —

доктора филологических наук, профессора

Веры Васильевны Степановой — посвящается

Введение

Книга отражает опыт проведения курса лексикологии на филологическом факультете и опирается на достижения совре­менной лингвистической науки, включая результаты исследова­ний участников проблемной группы «Слово как единица лекси­ческой системы языка», которую при кафедре русского языка РГПУ им. А.И. Герцена более четверти века возглавляла В.В. Сте­панова.

Издание восполняет недостаток учебно-научной литературы по лексической проблематике, связанной с языковыми новаци­ями и сменой лингвистической парадигмы. Поэтому среди ос­новных тем для изучения лексикологии предлагаются такие, как «Основные направления в изучении лексических явлений», «Ак­тивные процессы в русской лексике». При освещении других тем («Слово как единица лексического уровня языка», «Системный характер русской лексики», «Лексическое значение слова», «Од­нозначные и многозначные слова. Смысловая структура слова», «Проблема типологии лексических значений») привлекается специальная и учебная литература, отражающая сложившиеся взгляды на традиционные проблемы лексикологии, и отмеча­ются «узкие» места в их разработке.

В качестве иллюстративного используется материал слова­рей разного типа, прежде всего толковых, и разножанровых тек­стов (включая учебные, представляющие базовую лексику рус­ского языка).

Предмет и задачи современной лексикологии. Основные направления изучения лексики Принцип антропоцентризма в лексикологии

Осознание тупика, в котором оказалась человеческая циви­лизация, ведомая технократическим способом мышления, при­вело к смене приоритетов современной науки, утверждению принципа антропоцентризма в качестве ведущего, определяю­щего. Это относится и к гуманитарным наукам вообще (меж­дисциплинарные связи с которыми не может не учитывать лин­гвистика), и к тому лингвистическому разделу, который непос­редственно затрагивает связи языка и мышления, языка и вне-языковой действительности, — к лексикологии.

Принцип системоцентризма в изучении лексических явле­ний перестал быть самодостаточным и входит в сложное взаи­модействие с принципом антропоцентризма. Изучение антро­поцентрической направленности в устройстве лексикона требу­ет выхода за пределы языка, в область знаний о мире, о челове­ке в различных его ипостасях, в широкую сферу человеческой субъективности. С исследованием роли человеческого фактора в языке связана серия монографических трудов последнего вре­мени [182, 269], разработка понятия «языковой личности» и ее структуры [94, 290], когнитивно-прагматических аспектов язы­ка |69, 156, 157, 199].

Идеи «активной грамматики» Л.В. Щербы и указание на не­обходимость создания «идеологических словарей», обеспечива­ющих потребности говорящего в описании тех или иных фраг­ментов реальности, стали для лексикологов определяющими в становлении направления, называемого «активной лексико­логией». Предложенная в 1960-е годы московской семантичес­кой школой модель «смысл — текст», предполагающая анализ в направлении от содержания к "средствам его выражения и опору на теорию равнозначных преобразований, получила и свою лексикографическую интерпретацию в «Новом объясни­тельном словаре синонимов русского языка» под редакцией Ю.Д. Апресяна. В последние десятилетия вышла целая серия словарей «активного» типа (их описание см. в книге В.А. Ко­зырева и В.Д. Черняк [104]).

Особую значимость идеи «активной лексикологии» приоб­рели в связи с формированием новой научной парадигмы — антропоцентрической, опирающейся на достижения генера­тивной грамматики, гипотезу лингвистической относительно­сти Сэпира-Уорфа, теорию речевых актов и прежде всего на труды В. Гумбольдта, Г. Гийома и отечественных лингвистов — А.А. Потебни (для лексикологов особенно важна его книга «Мысль и язык» [175]), Бодуэна де Куртенэ, Ю.С. Степанова, Н.Д.Арутюновой, Е.С. Кубряковой, Ю.Н. Караулова, P.M. Фрумкиной и др. Антропоцентризм становится особым принципом исследования, определяя его перспективы и конечные цели с учетом «человеческого фактора», т.е. существования языка как неотъемлемого свойства человека и человека в языке. Принцип антропоцентризма требует изучения языка не в самом себе и для себя (в отличие от принципа системоцентризма в структур­ной лингвистике), а для более глубокого понимания и объясне­ния человека говорящего и мира, в котором он живет и о котором говорит. При таком подходе лингвистика и лексикология как ее важнейшая составляющая становятся частью общей науки о че­ловеке. Соотношение принципов системо- и антропоцентризма истолковывается учеными по-разному: согласно одной точке зрения, они находятся в отношениях субординации при ведущей роли второго, согласно другому взгляду — в отношениях допол­нительности, помогающей глубже и с разных сторон проникнуть в сущность такого сложного явления, как язык и входящее в него слово. В системно-структурной парадигме изучались по преиму­ществу статические свойства слов и их группировок по форме и содержанию, виды системных связей в лексике и т.д.

Замечено, что антропоцентризм дает себя почувствовать даже там, где обычно его не замечают, в явлениях само собой ра­зумеющихся. Так, с позиций «наивного» антропоцентризма ес­тественно считать представления о человеке точкой отсчета для многих языковых значений: размеры тела человека в квалифи­кации животных как крупных (слон, мамонт) и мелких (мышь, кошка); его физические возможности в квалификации многих параметров предметов (тяжёлый, крепкий, ломкий — с трудом или легкостью поддающийся деформации); свойственные чело­веку модусы восприятия с помощью разных органов чувств (светлый, горечь, приторный, скользкий, тишина, громко и т.д.).

Схема тела человека, его положение в пространстве, свой­ства окружающего универсума, необходимость ориентации в нем и его освоения формируют базовые оппозиции «верх — низ», «перед — зад», «правый — левый» и т.д., лежащие в основе осмысления не только физической, но и духовной реальности, которая моделируется по типу физической. По словам Г. Гийома, «будучи языком мыслящего человека, идеальный универ­сум построен по образу и подобию самого человека, который одновременно и зритель и наблюдатель — глазами тела и глаза­ми разума — действительного универсума, реального мира» [64, с. 157]. Ср. в этом плане лексемы умозрительный, низкий {дом и человек), пробовать {еду и что-либо сделать).

Не случайно зооморфизмы часто несут негативные оценки, основанные на представлениях человека об отклонении от «че­ловеческой» нормы: медведь (о человеке), змея (о женщине), щука (о ней же), зверь (о жестоком человеке), часто в конструк­ции противопоставления: не человек, а зверь. Эти отклонения фиксированы и в сравнениях: лютый, как зверь; упрямый, как осёл; медлительный, как черепаха, а также во фразеологизмах, связанных со специфическим видением мира тем или иным эт­носом: белая ворона, волк в овечьей шкуре, стреляный воробей, во­рона в павлиньих перьях, Лиса Патрикеевна, менять кукушку на ястреба и др.

С принципом антропоцентризма связано внимание к фигу­ре наблюдателя, его пространству и времени, к «личной сфере» говорящего (термин Ю.Д. Апресяна), дающим о себе знать в са­мых обычных словарях: показываться, маячить, белеть, жел­теть, гордиться, стыдиться и др. Даже частотность того или иного слова значима не сама по себе как факт статистики, а в «человеческом измерении», как факт социального предпочте­ния той или иной языковой единицы для целей познания и коммуникации.

Лексика текстов учебника для начальных классов, есте­ственно, в наибольшей степени приближена к ядру идеографи­ческих подразделений (человек, животный мир, растения, орга­ническая и неорганическая природа), имеющих прямые проек­ции в тему и лексическую организацию текста: «Ёж — полезный зверек. Его боятся мыши», «Морские свинки могут жить только рядом с человеком. У нас есть эти животные в живом уголке...» [180]. Однако, как видим, тема «животный мир» раскрывается с антропоцентрических позиций (интересов человека), принцип антропоцентризма дает себя почувствовать даже в самой «объек­тивной» классификации лексики — идеографической. Очень значима для человека во вселенной тема природы, помогающая ему осознать себя как часть природы, оправданно поэтому оби­лие текстов, обращенных к экологической теме, хотя и включа­ющих родо-видовые слова: «Деревья. Входишь в лес и гладишь ла­донью деревья, будто старых друзей похлопываешь по плечу. К стволу прислонишься, как к плечу друга. Плечо гладкое, скользкое — молодая берёзка. А то всё в пупырышках — это осина. Или избо­рождённое. Это кора дуба. Хочется стиснуть ладонями руки-вет­ви и крепко пожать». Параллельное развитие двух тем оправды­вает текстовую номинацию «руки-ветви». Антропоцентрично и разделение предметов в мире на естественные и артефакты, со­зданные человеком. Последние отражены в номинациях текста с названием «Труд»: стол, кровать, тетрадь, ботинки, лыжи, тарелка, вилка, ложка, нож, гвоздь, дом, ломтик хлеба. В основе раскрытия темы текста лежит бытовая лексика, связанная с хо­рошо известными учащимся реалиями повседневной жизни.

В связи с включением в поле зрения лексиколога говоряще­го и воспринимающего субъекта, его модели мира, языковых и внеязыковых, энциклопедических знаний, обеспечивающих процесс мышления и коммуникации, оказалось необходимым учитывать в трактовке лексических явлений междисциплинар­ные связи лингвистики с философией, психологией, психолин­гвистикой, литературоведением, теорией коммуникации, меди­циной. Все эти человековедческие дисциплины, как и гумани­тарная основа любого знания, многое объясняют в строении и функционировании самих лексических единиц. Функции слова напрямую оказываются связанными в их изучении с тем пред­назначением, которое отводится языку в современной научной парадигме: он формирует концепты и суждения, осуществляет коммуникацию — повседневную и долгосрочную, обслужива­ет социальные акции, участвует в совершении ритуалов, регу­лирует человеческие и социальные отношения, ориентирует че­ловека в окружающей его действительности, хранит историчес­кую и культурную память народов, выполняет эстетическую функцию. Язык служит источником знаний о человеке и его мире [15].

В школьном учебнике «Русский язык» (5 класс) под ред. М.В. Панова [192| не только отмечается множественность фун­кций языка («Язык позволяет людям думать», «Язык позволяет людям сообщать мысли друг другу», «Язык позволяет действо­вать», «Язык позволяет людям радоваться его красоте»), но и приводятся фрагменты идеографической классификации лек­сики, обращенные к разным сферам знания и опыта говорящих: «Слова обозначают предметы, людей, животных, птиц (лампа, трактор, вертолёт, мальчик, крестьянин, волк, голубь, змея), яв­ления природы (гроза, ветер, дождь), семейной и общественной жизни (дружба, труд, собрание, праздник), различные дей­ствия, качества (читать, пилить, голосовать, хороший, краси­вый, быстрый) и многое другое» — в их пересечении с частеречной классификацией слов. Отмечается и роль слова в создании семантики возможных миров, в мифологизации сознания: «Од­нако слова обозначают не только то, что существует на самом деле, но и то, что мы можем себе только представить, вообра­зить. Например, в сказках говорится о Снегурочке, о бабе-яге, о домовых, леших, русалках...» Раздел «Что такое лексика?» за­вершается обозначением объекта лексикологии и этимологи­ческой отсылкой, раскрывающей природу термина: «Все вместе слова языка образуют его словарный состав, или лексику. Слово лексика происходит от греческого слова lexis (лексис), что озна­чает "слово"».

Многоаспектность в изучении лексических явлений, укруп­нение научного объекта повлекли за собой создание целостной концепции языковой личности, что позволило объединить язы­ковые и поведенческие характеристики говорящего, глубже проникнуть в его языковую способность, вскрыть разные уров­ни структуры языковой личности и представить ее возможные типы, выявляемые в первую очередь с опорой на лексические показатели (личность индивидуальная, групповая, этническая, общечеловеческая). В структуре языковой личности Ю.Н. Ка-рауловым и его последователями [94, 290] выделяются ассоциа­тивно-вербальный уровень, тезаурусный и прагматический, ко­торые тесно взаимодействуют между собой, что подтверждается данными «Русского ассоциативного словаря» в его прямой и об­ратной версиях.

Данные ассоциативного эксперимента подтверждают и по­левой принцип организации лексической системы, ядерно-пе­риферийное строение ее элементов, обусловливающее процес­сы семного варьирования лексического значения в условиях коммуникации, реализацию коммуникативных прав и обязан­ностей адресата и адресанта. Так, глагол проводить (сов. прове­сти), согласно MAC, имеет значение: «8. перех. Пробыть, про­жить какое-л. время где-л. или каким-л. образом», в пределах которого отмечен оттенок в сочетании со словом «время»: «За­полнить чем-л. длящееся время, досуг». И это не предел расчле­нения значения, способного создавать нестандартные тексто­вые смыслы в зависимости от значения слова-актуализатора. «Сколько времени в неделю вы проводите перед телевизором? — Шесть часов. Перед включенным — минут двадцать» (В. Марты­нов. Пять вопросов о ТВ). Пример блестяще демонстрирует на­личие импликаций, сопровождающих нормативное использо­вание языка. Логика усредненного носителя языка предполага­ет абсурдной ситуацию провождения времени перед выключен­ным телевизором, мир комического эту абсурдность преодоле­вает.

С опорой на материалы «Русского ассоциативного словаря» установлено, что «ассоциативные поля помимо всех значений стимула отражают в своем составе также когнитивную (элемен­ты энциклопедических знаний, страноведческие и культурно-исторические аспекты слова) и прагматическую информацию о нем (оценочные, рефлексивные, эстетические моменты)» [92, с. 21].

Экспериментально подтвержденная «психологическая ре­альность» когнитивно-прагматической информации, отражае­мой языком, делает ее актуальной для лексикологического изу­чения в разных проявлениях: лексическая объективация семан­тики «возможных миров» (детская и взрослая картина мира, мифологическая и научная, картина мира тоталитарного обще­ства, личности в обычных и стрессовых ситуациях и др.); дина­мическое описание лексического портрета современной языко­вой личности, ее эволюции.

Внимание к коммуникативным и когнитивным потребнос­тям пользователя языка, говорящего, объясняет укрупнение объекта лексикологии, переход к изучению макропарадигм типа семантических полей, тематических блоков; развитие идей «активной» лексикологии, создание словарей идеографическо­го типа, дающих в руки пользователя систему лексических средств для передачи определенной идеи; расширение элемен­тов энциклопедической информации в толковых словарях, включение в сферу внимания лексиколога совершенно новых типов словарей, отражающих изменение способов концептуа­лизации действительности и коммуникативных потребностей говорящих. Наряду с этим особую значимость обретают слова­ри, обращение к которым помогает восстановить преемствен­ность в системе знаний о мире, об обычаях, нравах, восстано­вить разрушенные связи поколений. Отсюда пристальное вни­мание, например, к «Толковому словарю живого великорусско­го языка» В.И. Даля, представляющему не только лингвистичес­кие, но и культурно-исторические аспекты слова. Ср.: «Святцы, црквн. книга; месяцеслов, с полным означеньем на всяк день памя­ти святым... {Двенадцать икон, с изображеньем святых, поден­но чтимых)». Попытки преодолеть разрыв в традиции, культу­рологические и языковые лакуны содержит «Современный сло­варь иностранных слов», «Толковый словарь русского языка» СИ. Ожегова, Н.Ю. Шведовой и др.

Подтверждается мысль о трех ипостасях языка, включая и способы бытования единиц лексического уровня: язык-система (с ее отражением в грамматиках и словарях), язык-способность и язык-текст.

Ассоциативно-вербальная сеть как отражение предречевой готовности языковой личности занимает промежуточное поло­жение между языком-системой и языком — совокупностью тек­стов. Она включает в себя не только устойчивые фрагменты, организованные по системно-структурным признакам (напри­мер, родо-видовые группировки или группы слов, содержащие объединяющий их семантический признак в качестве ядерного, или синонимические, антонимические и др. группы слов), но и не всегда явные указания на способы осмысления мира в дан­ном социуме, информацию об общечеловеческих ценностях, идеалах и национально-культурных предпочтениях, мотивах, установках усредненной языковой личности, ее прецедентных текстах, служащих ориентирами в культурной самоидентифи­кации говорящих. Единицей ассоциативно-вербальной сети, ее фрагментом служит ассоциативное поле слова, которое на 75% хранится готовым к коммуникации, грамматикализованным. Исследователи (А.П. Клименко, Л.А. Климкова, ИТ. Овчинни­кова и др.) неоднократно отмечали, что ассоциативное поле слова легко может быть развернуто в текст, выступая как его по­тенция. Но если ядро ассоциативного поля слова организуется словом-стимулом, то ассоциативное поле текста, организован­ное такими элементами его структуры, как замысел, тема, идея, не всегда имеет в качестве стимула однословное наименование (даже в заглавии). Разнообразие видов информации, связанных с различными функциями языка и замыкающихся на слове, иллю­стрируют ассоциативные поля слов жизнь и жить: Жизнь — не поле перейти / прожить, не поле перейти. В кругу реакций пред­ставлены не только типичные синтагматические связи слова-стимула (прожить), но и прецедентный текст пословицы, отра­жающий житейскую истину, народную мудрость о сложности жизненного пути. С особенностями ландшафта и обусловленны­ми им способами осмысления абстрактных понятий связано употребление номинации типичного локуса носителей языка — поле, отсылающей к истокам хозяйственной деятельности этно­са, к земледелию как типичному роду занятий. Указание на ти­пичные локусы, их значимость в концептуализации мира носите­лями русского языка, беспредельность пространства, отсутствие его замкнутости просматривается в серии ландшафтных метафор в ассоциативном поле слова жизнь: Жизнь — поле, пашня, река, степь. В него входят и ассоциаты, служащие отражением мен­тальности, ценностных ориентации, максимализма и широты натуры как свойств русского человека: Жизнь — на всю. На всю жизнь — урок, друг, помнить, знать, наука. Всё от жизни — брать. Всю жизнь — положить. Жизнь с начала — начать. Всю жизнь — ждать, вспоминать, надеяться, платить. Не случайно здесь мно­гократное употребление определительного местоимения, указы­вающего на полноту охвата признаком соответствующей реалии.

Ассоциативное поле слова позволяет увидеть, что большую часть своих знаний о мире человек черпает не из непосред­ственного опыта, а из текстов, формирующих его языковую способность. Через тексты, прежде всего прецедентные, переда­ются огромные пласты культурного знания как формы социаль­ного наследования в отличие от биологического. Среди преце­дентных текстов, как уже отмечалось, могут быть фольклорные. Ср. еще: Жить-поживать да добра наживать. Жить, жизнь — припеваючи, жить — как кошка с собакой. Среди ассоциаций встречаются реминисценции к различным культурным, истори­ческим и иным событиям в жизни народа: жизнь — за царя (на­звание оперы М.П. Мусоргского). Жизнь — иль ты приснилась мне (С. Есенин). Моя жизнь — сестра (название сборника сти­хов Б. Пастернака «Сестра моя — жизнь»). Жизнь — один раз (элементы сентенции из романа Н. Островского «Как закаля­лась сталь»): «Жизнь дается человеку один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы...»). Многочисленные ассоциации слов жизнь, жить связа­ны с обращением к песенному жанру как феномену массового сознания или самому слову песня в разных его формах, шифру­ющих стереотипы мышления и лозунги определенной эпохи: В стране советской жить — хорошо. Жизнь — я люблю тебя. Жить помогает — песня. С песней по жизни — песней. Жить — песнями, песням, песне, песней. Жизнь — моя жестянка (песня из мульт­фильма). Ср. еще апелляцию к словам популярного мультфиль­ма: Давайте жить дружно — ребята. Идеологические штампы, безальтернативный, «черно-белый» способ мышления просмат­ривается в замене системно-языковых синонимов жить, суще­ствовать прагматическими антонимами в ассоциативно-вер­бальной сети носителей языка: существовать — а не жить. Жить — или существовать. Не случайно глагольные слова вво­дятся в конструкции противопоставления, или взаимоисключе­ния, отражая приоритеты бытия в определенном социуме, с его мифологизированным сознанием.

Уже приведенные ассоциативные поля ключевых в культуре слов-стимулов жизнь и жить демонстрируют возможности и направления анализа слова в современной лексикологии, ос­новные аспекты его изучения. К их числу относятся системно-структурный, функционально-коммуникативный, прагматический, когнитивный, культурологический, соотносимые с уровнями структуры современной языковой личности.