Часть I, Предмет этики. История этики

что разум позволяет направить жизнь на устранение

всего того, что может вызвать беспокойство. В данном

смысле разум за счет имеющегося знания, например,

за счет того, что имеется понимание о том, что многие

удовольствия ведут к страданию, способен

контролировать процесс жизни с точки зрения того, какие

удовольствия можно допустить, а какие следует

устранить.

Но в рассуждениях Демокрита представлена и иная

логика. Эта-логика связана с сомнениями

относительно возможностей разума в достижении всесовершен-

ного знания. Так, Демокрит говорит, что слишком

сильное стремление к чему-то одному может повредить

другому, ведь человек, подчиненный какой-то одной

страсти, забывает про все остальные. В то же время в

ряде случаев нельзя совершенно определенно сказать,

какая страсть лучше, а какая хуже. Поэтому для

достижения счастливой жизни разумнее принять принцип

умеренности во всем. Это позволит спокойно

удовлетворять различные желания, в результате чего жизнь

будет разнообразна и приятна.

Но тезис о том, что удовольствие и неудовольствие

образуют границу между полезным и вредным,

противоречит ряду других положений демокритовской

этики. В частности, Демокрит заявляет: «Для всех людей

одно и то же благо и одна и та же истина, приятно же

одному одно, другому — другое» 1. Он также отмечает,

что интересы государства должны стоять выше

прочего, но это положение не согласуется с утверждением:

«не следует мудрецу повиноваться законам, но

[должно] жить свободно»2.

Я думаю, что эти противоречия можно объяснить

следующим образом: Демокрит, являясь, по существу,

первым создателем собственно научной концепции

организации мира, переносит принципы научного

познания и на понимание морали. То, что приятно

одному одно, а другому — другое, хотя истина одна,

определяется тем, что имеет место неправильное

понимание, что сами чувства, неотрефлексированные

разумом, способны обманывать человека.

108

1 Материалисты Древней Греции.— С. 155.

2 Там же.— С. 171.

Глава 3. Нравственное самосознание личности в Древней Греции...

Лучшим с точки зрения добродетели Демокрит

считает того, ктр пробуждается к ней внутренним

влечением и словесным побуждением. Словесное

побуждение может разъяснить истину и способствовать тому,

что человек начнет вести себя правильно, повинуясь

внутреннему волению. Поэтому словесное воздействие

лучше внешнего принуждения. В то же время в текстах

Демокрита есть утверждения, из которых прямо

следует необходимость именно внешнего принуждения.

«Если бы дети не принуждались к труду,— говорит

он,— то они не научились бы ни грамоте, ни музыке,

ни гимнастике, ни тому, что наиболее укрепляет

добродетель — стыду. Ибо по преимуществу от этих

занятий рождается стыд»*.

Это положение безусловно расходится с

утверждением о преимуществе словесного воздействия. Но

данное противоречие объяснимо: речь видимо идет о

разных стадиях нравственного совершенства. На

начальных этапах своего нравственного развития

человек должен подчиняться внешним императивам. Для

него даже полезно принуждение к труду. На

следующем этапе развития предпочтительнее словесное

воздействие. Тогда же, когда человек становится

мудрецом, для него уже не нужны никакие внешние

ограничения. Поэтому-то и не нужно мудрецу повиноваться

законам. Когда человек имеет собственное правильное

понимание того, в чем именно заключается его благо,

ему именно нужно, должно жить свободно, так как

собственное знание оказывается лучше, чем

формально-ограниченное требование закона.

Основной нравственный императив Демокрита

можно было бы сформулировать следующим образом:

избегай чрезмерных желаний и действий сверх своих

сил. Он показывает, что разум, собственно, не

предполагает никаких критериев для предпочтения одних

страстей другим и не выявляет предмета

(совокупности задач), на основе которого может идти речь о

развитии разумных способностей. Это говорит об

ограниченности демокритовской этики, в принципе присущей

всякой психологизации морали.

1 Материалисты Древней Греции.— С. 173.

108

I Часть 1- Предмет этики. История этики

В рамках данного вопроса необходимо рассмотреть

еще две школы: киников и киренаиков. Это

сократические школы, по-разному интерпретировавшие учение

Сократа. По времени возникновения они относятся к

послесократовскому периоду. Но по логике идей, по

способу обоснования необходимости нравственной

жизни и пониманию ее содержания они должны быть

отнесены именно к психологическому пониманию

морали. Эти школы отличает утверждение двух

противоположных тезисов. Киники считали, что жизнь должна

иметь аскетический характер. Киренаики, наоборот,

полагали, что смысл жизни заключается в получении

максимально возможных чувственных удовольствий.

Основателем кинической школы был Антисфен (ок.

450-360 гг. до н. э.). Он жил в Пирее и каждый день

проходил расстояние в 16 км (путь от Пирейского

порта до Афин и обратно), чтобы послушать Сократа.

«Переняв его твердость и выносливость и подражая его

бесстрастию, он этим положил начало кинизму»1.

Основные мысли Антисфена сводятся к следующим

тезисам: «Человека можно научить добродетели.

Благородство и добродетель — одно и то же. Достаточно быть

добродетельным, чтобы быть счастливым: для этого

ничего не нужно, кроме сократовской силы.

Добродетель проявляется в поступках и не нуждается ни в

обилии слов ни в обилии знаний. Мудрец ни в ком и ни в

чем не нуждается, ибо все, что принадлежит другим,

принадлежит и ему. Безвестность есть благо, равно как

и труд. В общественной жизни мудрец руководствуется

не общепринятыми законами, а законами добродетели»2.

Общее основание для утверждения

необходимости аскетического образа жизни, по-видимому, следует

из простого наблюдения того, что за удовольствиями

часто следуют страдания. Это вполне оправдано в том

смысле, что человек действительно не может без

конца испытывать удовольствия. Последнее приводит к

пресыщению и если и не оборачивается прямым

страданием в смысле физической боли, то обязательно

приводит к душевным переживаниям, вызванным

депрессией, потерей смысла бытия.

1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях

знаменитых философов.— М., 1979.— С. 234.

2 Там же.— С. 237.