Глава 2. Возникновение морали |

щего удовлетворения половой потребности (съедение

собственного тотема) уже предполагают сознание.

Если сама ситуация символического поедания бога

воспроизводится для того, чтобы породить совесть, она

выглядит скорее как созданная психотерапевтом, чем

как реальная, возникшая естественно-исторически.

Наоборот, если совесть порождается в своей основе

некоторым другим механизмом, отличающимся от

добровольно наложенного запрета, ситуация выглядит

вполне правомерной в плане постепенного

превращения реального раскаяния в символику, которая уже

позднее может, конечно, приобрести значение

психотерапевтической практики усиления нравственного

начала в смысле идеального воспроизведения

ситуации угрызения совести. Кроме того, в этой концепции

все так же не ясно, почему тотемом становится именно

то, а не другое животное. Объяснение Бородая,

заключающееся в том, что бывший вожак просто чем-то

похож на выбранного в качестве тотема животного, не

выглядит убедительным.

Разбирая проблему тотемизма, Леви-Строе

обращает внимание на тот факт, что дошедшие до нас мифы

свидетельствуют об одновременном возникновении

сразу нескольких тотемов, соответствующих

проживающим на данной территории родам. Один из мифов

говорит, например, о том, что пять индейских кланов

восходят к шести таинственным антропоморфным

существам, вышедшим из океана, чтобы соединиться с

людьми. Один из них, испытывавший к индейцам

большой интерес, посмотрел на одного из людей, в

результате чего тот умер. Спутники заставили ошибившегося

вернуться назад в морские глубины. «Невзирая на

изувеченный вид, в каком этот миф дошел до нас,—

подчеркивает Леви-Строс,— он представляет значительный

интерес. Согласно ему, прежде всего, невозможно

прямое, непосредственное отношение между человеком и

тотемом. Единственно возможная связь между ними

должна быть «замаскированной», следовательно,

метафоричной. В соответствии с засвидетельствованными

в Австралии и в Америке фактами, тотемное животное

иногда обозначается другим именем, а не тем, которое

принадлежит реальному животному, так что название

клана обычно не вызывает в сознании туземцев непос-

I Часть I. Предмет эти. История зтш

редственной зоологической или ботанической

ассоциации. Во-вторых, миф устанавливает и другую

оппозицию, между личной связью и коллективной. Индеец

умер не только оттого, что на него посмотрело

сверхъестественное существо, но также от факта странного

поведения этого последнего, поскольку другие

существа действуют более скромно и в группе.

При таком двойном отношении тотемическая связь

имплицитно отличается от связи с духом-охранителем,

предполагающей прямой контакт, увенчивающий

индивидуальные и уединенные поиски. Итак именно сама

концепция туземцев, как ее выражает миф, предлагает

нам отделить коллективные тотемы от индивидуальных

духов-охранителей и обосновывает опосредованный и

метафорический характер связи между человеком и

клановым эпонимом. Наконец, она предостерегает

против попытки сконструировать тотемическую систему

путем добавления связей, каждая из которых взята

отдельно, всякий раз объединяя одну группу людей с

одним животным видом, тогда как изначальной

является связь между двумя системами: одной — основанной

на различении групп, и другой — на различении видов;

таким образом, с самого начала берутся, в корреляции

и оппозиции, с одной стороны, множество групп, а с

другой стороны — множество видов»1. Ясно, что

подобный подход, логически подтверждаемый многими

мифами, совершенно не сочетается с идеей тотема как

замещенного прародителя, служащего для символики

воспроизводства экзогамного запрета.

Разбирая теорию Малиновского, а также Фрейда,

Леви-Строс отмечает невозможность вывести обычаи из

сменяющихся чувств человека. Он справедливо говорит

о том, что та или иная ситуация кажется человеку

напряженной не потому, что она представлена таковой до

обычая. Обычай не гасит эмоциональное напряжение,

а наоборот порождает его. «Обычаи даны человеку как

внешние нормы до возникновения внутренних чувств,

и эти внечувственные нормы детерминируют

индивидуальные чувства, как обстоятельства, в которых те

смогут или должны будут проявиться»2. Здесь, правда,

1 Леви-Строс К. Первобытное мышление.— М., 1994.— С. 51.

2 Там же.— С. 85.