Часть I. Предмет этики. История зтикн

мире как живом, человеческом организме, где части

гармонично соединены. Такой взгляд, конечно,

представляет упрощенное понимание того, что

представляет собой субъект. Подпорки в виде утверждения

одушевленности всей природы оказываются необходимы

тогда, когда не вскрыты действительные основания

нравственных мотивов поведения, в которых

содержится как понимание своего противопоставления миру, так

и мысль о необходимости объединения с ним. В

пантеистическом мировоззрении глубинное единство с

миром заложено Богом, оно обусловлено присутствием

божественного во всех частях мироздания. Это

несомненно упрощает проблему. Но Шефтсбери интересен

тем, что несмотря на отмеченное упрощение, он все же

выявляет особый мотив, заставляющий часть

действовать в интересах целого. Этот мотив оказывается

связанным со стремлением к гармонии. Поэтому вся

нравственная концепция Шефтсбери оказывается

пронизанной эстетизмом. Как отмечают A.A. Гусейнов и

Г. Иррлитц: «Этика и эстетика Шефтсбери

обусловливают друг друга: прекрасное есть добро и добро есть

красота неотчужденной деятельности. Моральный

характер прекрасного Шефтсбери понимает не в смысле

морализирующей просветительской этики. Исходным

пунктом для Шефтсбери является греческий идеал ка-

локагатийного человека с упором на объективную

природную красоту, раскрывающуюся в человеческом

действии как моральное добро»1.

Красота мира, согласно Шефтсбери, основана на

противоположностях. Она может быть непонятна

только с какой-то ограниченной точки зрения (взгляд, уже

высказывавшийся Августином). Сохранение этой

красоты требует действий, направленных на ее

поддержание, даже со стороны тех, кто является страдающим.

«Вот почему от разных земных существ требуется

умение отречься — они должны идти на жертвы друг ради

друга. Растения гибнут и кормят животных, тела

животных, разлагаясь, питают почву и так вновь

взращивают растительный мир. Бессчетное число насекомых

сокращается благодаря высшим разновидностям птиц

и зверей, а последние сдерживаются в своем

разрастании человеком, который в свою очередь подчиняет-

258

1 См.: Гусейнов A.A., Иррлитц Г. Указ. соч.— С. 400.

Глава В. Нравственное самосознание личности... |

ся другим природным сущностям, отрекаясь от своей

формы и принося ее в жертву всему остальному» *.

Все природные катаклизмы: землетрясения,

наводнения, чумной мор, подчинены, согласно Шефтсбери,

некоторой высшей цели, некоторой совершенной

божественной природе мира. Наличие такой природы

позволяет говорить, что в природе есть только добро.

«Здесь и содержится решение вопроса, которое вы

ждете, и отсюда проистекают те мнимые изъяны,

которые ставились в упрек природе. В природе нет ничего

злого, а есть только естественное и полезное. Добро

преобладает здесь; и любое природное существо, смертное

и подверженное порче, из-за смертности и

испорченности своей лишь уступает природе лучшей, а все они в

совокупности уступают наилучшей и наивысшей

Природе, природе бессмертной и не подверженной порче»2.

Представление, в соответствии с которым все

имеющее место в мире определяется как добро, на наш

взгляд, создает непреодолимые трудности на пути

выражения специфики субъективной жизни. Если все

в мире представляется добром, если разрушение

одного однозначно подчинено благу другого, более

высшего, в конечном счете — совершенной божественной

природе, присутствующей в мире, у отдельных

субъектов нравственной жизни, по существу, не остается

никакого выбора. Они, собственно, перестают быть

субъектами в силу того, что теряют способность к

самоопределению на основе различия добра и зла,

теряют желание противостоять злу, которое объявляется

иллюзией единичного взгляда на вещи. Кроме того,

уступчивость, жертва собой ради совершенства

другого остается фактически необъяснимой. И если

применительно к неразвитым, не обладающим психикой

природным объектам, она просто может быть

фиксирована как факт, может быть объяснена на основе

жесткой заданности всех условий жизни (за счет

инстинкта или простой нужды), то применительно к

человеческому поведению требуется иное, включающее

представление о свободном выборе объяснение.

Желая разъяснить специфику свободного выбора,

Шефтсбери движется в направлении прояснения воп-

' Шефтсбери. Эстетические опыты.— М, 1975.— С. 98.

2 Там же.— С. 99.

259

I Часть I, Предмет этики. История зтнки

роса о человеческом благе, которое по общей логике

вещей должно доставлять человеку удовольствие и

должно быть объектом свободного стремления. Но какое

удовольствие может быть постоянным, какое

удовольствие может не сопровождаться пресыщением, а,

наоборот, постоянно возрастать, усиливая желание вновь

и вновь совершать вызывающие его действия? С точки

зрения Шефтсбери, это именно удовольствие от

благородного нравственного поступка, которое и показывает,

что высшим благом человека является жертва ради

гармонии целого. Для доказательства этого положения

Шефтсбери не приводит ничего, кроме простых

наблюдений и основанных на здравом смысле рассуждений.

Он, например, говорит, что поведение детей очевидно

показывает, что совсем не всякое удовольствие,

вызывающее желание определенного действия, является

действительным благом. «...Если желание и удовольствие —

синонимы, если удовольствием называется всякая вещь,

которая нравится нам... и доставляет удовольствие, а мы

выбираем и предпочитаем то, что нам нравится, тогда

разве только в шутку можно сказать: «Удовольствие —

наше благо». Ибо это будет значить то же самое, что

и — «Мы выбираем то, что нам кажется желательным»,

или — «Мы получаем удовольствие от того, что нам

нравится и доставляет удовольствие». Вопрос в том,

действительно ли мы получаем удовольствие и

выбираем должное. Ибо какое бы удовольствие не получали

дети от своих игрушек и вообще от всего, что трогает

их нежные чувства, мы в душе своей не можем

искренне наслаждаться их восторгами или же представлять,

будто они — обладатели необычайных благ»1.

Какие же удовольствия не оставляют подобного

сомнения? «Ни одна душа,— говорит Шефтсбери,— не

совершала добрых дел — так, чтобы с еще большей

готовностью не совершать их — и с большим

наслаждением. И дела любви, милосердия или щедрости никогда

не совершались иначе, нежели с возрастающей

радостью сердца, так чтобы совершающий их не испытывал

все большей любви к этим благородным действиям»2.

По поводу данного рассуждения можно, с нашей точки

зрения, представить два возражения: во-первых, совсем

260

1 Шефтсбери. Указ. соч.— С. 106.

2 Там же.— С. 113.

Глава В. Нравственное самосознание личности...

не всегда поведение, ориентированное на

нравственный долг, сопровождается наслаждением. Вряд ли,

например, можно говорить о том, что человек отдает жизнь

за родину, терпит пытки, испытывая при этом

наслаждение. Невозможность объяснить жертвенное

поведение, в котором нет наслаждения, в котором

нравственный долг является самостоятельным мотивом,

составляет трудность всех эвдемонистических этических теорий.

Во-вторых, даже если отвлечься от подобной крайней

ситуации выполнения нравственных требований ценой

собственной жизни, сведение человеческого высшего

блага лишь к моральным мотивам все равно оставляет

множество вопросов. По существу, здесь возникает то

же затруднение, которое Сократ выражает изречением

«Коринф— сын Зевса»1, т.е. реализация моральных

мотивов приводит к тому, что одни достойные люди

воспитывают (порождают) других достойных людей, но

для чего — остается непонятным. У Шефтсбери такого

затруднения не возникает только благодаря

принимаемой им пантеистической подпорке. Только наличие

Некоторой высшей по отношению к отдельному

человеческому существу природы и только утверждение

присутствия этой природы в каждом имеющем в мире место

явлении позволяет говорить о том, что жертвенное

поведение есть в то же время благо для того, кто жертвует,

так как в нем проявляются и усиливаются

ориентированные на общую гармонию моральные мотивы.

Стремление к гармонии и выражается, согласно Шефтсбери,

в особого рода чувствах, составляющих основу

нравственного поведения и дающих человеку наслаждение

при совершении нравственных действий. Но

происхождение этих чувств оказывается не раскрытым. Для

этого и требуется соединенный с природой Бог.

Позиция Шефтсбери — не единственная попытка

решить проблему выявления моральных мотивов на

основе утверждения действия особого рода чувств. На

иной методологической базе такая попытка была, в

частности, предпринята Юмом.

Дэвид Юм (1711-1776) вошел в историю философии

как мыслитель, прежде всего известный своими

скептическими идеями относительно причинности. В

моральной теории он распространяет этот скептицизм на

1 См.: Платон Собр. соч.: В 4 т.— Т. 1.— М„ 1990.— С. 184.

261