II.3.Воспоминания как переосмысление пройденного пути в поздней лирике а.С.Пушкина.

Художественное мастерство Пушкина-поэта постоянно развивалось, обогащалось, совершенствовалось на протяжении всей его жизни, но именно в поздней лирике 1830-х годов складываются основные качества пушкинского поэтического языка и пушкинского стиха, синтезировавшего в себе высшие достижения стихотворного искусства его предшественников и современников, сочетающего присущие лучшим стихам Державина живописную точность и звуковую энергию , с пластичностью и гармонией стиха Батюшкова, с «пленительной» музыкальностью стиха Жуковского. Лирика Пушкина этих лет завершает период творческого развития поэта и знаменует собой выход на принципиально новые пути, по которым спустя десятилетия пойдет передовая русская литература.

В конце 1830-х годов, когда творческие силы поэта достигли высшего расцвета, в его лирике стремительно нарастают философские мотивы, раздумья о жизни и смерти, покаянные настроения, предчувствия новых бурь и тревог:

Снова тучи надо мною     Собралися в тишине;     Рок завистливый бедою    Угрожает снова мне... {5, с.426}

Так начинает Пушкин стихотворение «Предчувствие» (1828), в котором исчезает юношеская беззаботность и удивляющая ранее способность поэта находить выход из мрачных настроений, из роковых вопросов в радостях жизни, в любви, в прелести и красоте бытия.

     Ангел кроткий, безмятежный,

Тихо молви мне: прости,

Опечалься: взор свой нежный

Подыми иль опусти;

И твое воспоминанье

Заменит душе моей

Силу, гордость, упованье

И отвагу юных дней. {5, с.426}

Теперь радости омрачаются ожиданием разлуки, причем вечной разлуки, «неизбежного грозного часа». В свете предстоящего конца жизнь приобретает какой-то иной, свободный от буйной чувственности, одухотворенный смысл.

Стихотворение «Предчувствие» было написано Пушкиным после возвращения из ссылки в 1926 году. Но политическое положение поэта по-прежнему было очень непрочным. По рукам продолжали еще ходить его прежние стихи противоправительственного содержания, и ему не раз грозила новая ссылка. Усталый от многолетних преследований, поэт не уверен, сможет ли он теперь с прежней гордостью и непреклонностью перенести удары судьбы. В предчувствии грозящей ему разлуки с любимой женщиной он надеется, что теперь воспоминания о ней заменит утраченную силу и отважные надежды прошлых лет.

Бурной жизнью утомленный,

Равнодушно бури жду:

Может быть, еще спасенный,

Снова пристань я найду…

Но, предчувствуя разлуку,

Неизбежный, грозный час,

Сжать твою, мой ангел, руку

Я спешу в последний раз. {5, с.426}

   В «Дорожных жалобах» (1829) сказывается утомленность поэта своей кочевой, неприкаянной жизнью:

    Долго ль мне гулять на свете     То в коляске, то верхом,     То в кибитке, то в карете,     То в телеге, то пешком? {5, с.451}

     Свою судьбу: странническую, скитальческую - поэт воспринимает в общерусском контексте: здесь и русское бездорожье как в прямом, так и в широком, историческом смысле, и капризы непредсказуемого русского климата опять-таки в двух его ипостасях — природной и общественной, здесь и незащищенность личности от всякого рода неожиданностей, здесь и всероссийская беззаботность, равнодушие ко всякого рода комфорту и уюту:

     Иль чума меня подцепит,      Иль мороз окостенит,     Иль мне в лоб шлагбаум влепит     Непроворный инвалид. {5, с.451}

Тематически это стихотворение связано с «Зимней дорогой». Бесприютный путь, монотонный звук колокольчика, песнь ямщика вызывают у лирического героя разнообразные чувства. И только осень возвращает поэта к размышлениям о себе и о мире, придавая им характер умиротворенного созерцания. Это любимое время года поэта. Она ассоциируется с периодом размышлений о жизни, с новым импульсом творческой энергии.

Мотив воспоминания об этом «золотом времени» года звучит в знаменитом стихотворении Пушкина «Осень» (1833). В нем поэт дает не только ярко живописную и вместе с тем проникновенно лирическую картину осенней природы, но и ярко рисует одну из вдохновенных минут могучего прилива своей творческой энергии, подобной той, которая проявилась у него болдинской осенью 1830 года.

Я с каждой осенью я расцветаю вновь;

Здоровью моему полезен русский холод;

К привычкам бытия вновь чувствую любовь;

Чредой слетает сон, чредой находит голод;

Легко и радостно играет в сердце кровь,

Желания кипят — я снова счастлив, молод,

Я снова жизни полн... {4, с.45}

Природа в этом стихотворении – это не только фон, на котором развиваются лирические переживания, но это и прообраз гармонии, которая может быть постигнута мыслящей и чувствующей личностью. Переживания лирического героя обрамляются картинами природы, которые усиливают движения души, обобщают их до универсального масштаба. Именно Пушкину принадлежит заслуга создания нового образа природы; поэт отстраняется от классицистического и просветительского пейзажей, создает особый объем очеловеченного бытия.

Мотив воспоминаний о прошлом составляет сюжетную основу пушкинской «Элегии» («Безумных лет угасшее веселье…», 1830), где воспоминание о прошлом – как бы исходный пункт для лирического героя, который смотрит в будущее. Выбор поэтом жанра элегии обусловливает и сам фон для лирического повествования - фон воспоминаний.

«Элегия» - это одно из тех произведений Пушкина, в которых прошедшее, настоящее и будущее тесно связаны. В нем по-новому переосмысливается тема молодости, между строк возникает мотив ответственности за те ошибки, которые совершает человек. Однако поэт не отрицает ценности этих ошибок, так как именно они составляют наш жизненный опыт.

Стихотворение состоит из двух строф, между которыми проходит и тематическая граница: первая часть (1 строфа) посвящена прошлому и настоящему, вторая – будущему. Воспоминания Пушкина - «безумных лет угасшее веселье». И хотя это молодость, но: «Мой путь уныл».

«Безумные года» - это путь, вся жизнь, все прошлое в целом. Взгляд вперед, в будущее, - последние две строки первой строфы:

…сулит мне труд и горе Грядущего волнуемое море. {4, c.42}

Воспоминания прошлого также не утешают его. Веселье молодых, легкомысленно («безумно») проведенных лет он вспоминает, как тяжкое похмелье после выпитого вина, зато «печаль минувших дней» становится тем сильнее, чем дольше она хранится в воспоминании – подобно вину, которое крепчает от времени.

Безумных лет угасшее веселье

Мне тяжело, как смутное похмелье.

Но, как вино — печаль минувших дней

В моей душе чем старе, тем сильней . {4, c.42}

Но вторая строфа стихотворения вовсе не мрачная, как, казалось бы, должна быть по смыслу, а наоборот, оптимистичная. Она резко меняет весь тон стихотворения горячим, искренним возгласом поэта:

Но не хочу, о други, умирать;

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать… {4, c.42}

Каждым словом поэт утверждает радость осмысленного бытия, называя все самые важные составляющие человеческой жизни: мыслить, страдать, наслаждаться, упиваться гармонией и обливаться слезами.      Здесь пушкинский идеал всё больше приобретает христианские очертания: «страдать» у поэта – значит, в первую очередь, «сострадать». Лирический герой не отрекается от наслаждения, однако мера его в сравнении с другими сторонами жизни невелика:

…И ведаю, мне будут наслажденья

Меж горестей, забот и треволненья…. {4, c.42}

Свое будущее Пушкин видит, прежде всего, в искусстве, в упоении поэзией, поэтической гармонией, в творческой работе, до слез потрясающей поэта, а также в настоящей, светлой любви к нему:

Порой опять гармонией упьюсь,

Над вымыслом слезами обольюсь,

И может быть – на мой закат печальный

Блеснет любовь улыбкою прощальной. . {4, c.42}

Пушкин «ведает», что еще не все потеряно, что не все – в прошлом. Он искренне верит (или пытается верить, потому что – «может быть»), что счастье, или, по Пушкину, гармония не так уж и невозможна на земле. В конечном же счете у Пушкина мы видим надежду на своеобразный happy end («закат») человеческого существования в целом – «прощальную улыбку любви». Это все, всего лишь «улыбка» - все, на что надеется поэт, глядя в будущее. «И может быть» - это слова той надежды, ради этого «может быть» поэт и готов «мыслить и страдать».

Если же сравнить «Элегию» с более ранним пушкинским стихотворением «Предчувствие» (1828), то можно выделить еще и наличие в первом иного оттенка «ожидания будущего», нежели во втором.

Так, в «Элегии»:

Но не хочу, о други, умирать; Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать; И ведаю, мне будут наслажденья Меж горестей, забот и треволненья: Порой опять гармонией упьюсь, Над вымыслом слезами обольюсь… - и в «Предчувствии»: Бурной жизнью утомленный, Равнодушно бури жду…

В более поздней «Элегии» уже не просто «равнодушие» ожидания, а надежда на наслаждение, «упоение гармонией» и эмоциональные слезы. Мы видим, насколько внутренне поменялся Пушкин всего за два года – хотя исходная ситуация в «Предчувствии» та же:

Рок завистливый бедою

Угрожает снова мне, -

но взгляд в будущее иной, «равнодушный».

Что касается темы прошлого, то здесь она выражена двойственно. Настоящее здесь не является устойчивым: оно то безвозвратно уходит в прошлое, то бесконечно длится в будущем. Прошлое же иногда осознается лирическим героем (как это ни парадоксально ) как продолжение настоящего: «все лучшие годы» («лучшие» теперь, в настоящем) «проходят» (уходят в прошлое, начинают быть «лучшими» в прошедшем). В то же время:

Что страсти? – ведь рано иль поздно их сладкий недуг Исчезнет при слове рассудка, -

«исчезнет» не совсем, а переместится в прошлое, станет опять же «сладким недугом» в прошедшем, но одновременно это и будущее время: страсти исчезнут тогда, когда – в будущем – на них окажет влияние «слово рассудка». Как герою не запутаться самому в своем времени? Как при этом сохранить память о прошлом, иметь четкое представление о настоящем и мало-мальски светлые надежды на будущее? Поэтому и жизнь – «такая пустая и глупая шутка». Поэтому и нет никаких «может быть», нет никаких альтернатив, даже риторических.

Размышлениям о неизбежной смерти и о ценностях, которые человек может сохранить перед ее лицом, посвящена другая элегия А.С.Пушкина «Брожу ли я вдоль улиц шумных…» (1829):

Я говорю: промчатся годы,

И сколько здесь ни видно нас,

Мы все сойдем под вечны своды –

И чей-нибудь уж близок час. {5, с.455}

Это стихотворение Пушкина проникнуто величественным образом природы, сияющей вечной, неумирающей красотой, и светлыми воспоминаниями о молодой жизни, о новых поколениях, которые придут на смену прежним, «сошедшим под вечные своды»:

 

Брожу ли я вдоль улиц шумных,

Вхожу ль во многолюдный храм,

Сижу ль меж юношей безумных,

Я предаюсь моим мечтам.  Я говорю: промчатся годы,

И сколько здесь ни видно нас,

Мы все сойдем под вечны своды —

И чей-нибудь уж близок час. {5, с.455}

     Юность «безумна» не в смысле «глупости», а в смысле удовлетворенности радостями земного бытия, замкнутостью ее душевного горизонта прекрасными мгновениями настоящего. Теперь возраст Пушкина от фазы зрелости подходит к порогу мудрости с ее способностью бескорыстно-созерцательного восприятия:

    И пусть у гробового входа     Младая будет жизнь играть,     И равнодушная природа     Красою вечною сиять. {5, с.456}

    Стихи эти прекрасны удивительной щедростью пушкинского сердца, способного приветствовать жизнь, уже ничего не требуя от нее для себя. Тут высшая форма созерцательно-духовной самоотдачи всей полноте земного бытия, которая для Пушкина прекрасна сама по себе, безотносительно к личным желаниям и притязаниям.

        Все чаще и чаще оглядывается Пушкин на пройденный путь и все решительнее подвергает свою жизнь критическому, нелицеприятному и беспощадному суду перед лицом вечности, у двери которой остановился теперь его поэтический гений. Исповедальные, покаянные мотивы наиболее сильно прозвучали в стихотворении «Воспоминание» (1828):

    Когда для смертного умолкнет шумный день     И на немые стогны града

Полупрозрачная наляжет ночи тень     И сон, дневных трудов награда,

В то время для меня влачатся в тишине     Часы томительного бденья:

В бездействии ночном живей горят во мне     Змеи сердечной угрызенья... . {6, c.181}

     В этих стихах Пушкин поднимается до высокой торжественности языка церковных канонов и божественной литургии. «Шумный день» в соседстве со словом «смертный» приобретает не только прямой, но еще и обобщенный оттенок мирской суеты. «Немые стогны града» — уже не простые площади города, а православно христианский образ освободившейся от шума страстей души, которая замерла, накрытая полупрозрачной тенью ночи, как покаянной епитрахилью. В ночной тишине, освобожденная от суетных оков, она готова к исповеди перед Богом. Прожитая жизнь развивается перед ней в виде свитка, на котором написаны все добрые и все злые, греховные дела. Пушкин использует здесь мотивы житийной литературы, согласно которой душа после смерти проходит через воздушные мытарства. Они начинаются с момента, когда перед нею предстанут на свитках картины прожитой жизни:

    И с отвращением читая жизнь мою,     Я трепещу и проклинаю,

И горько жалуюсь, и горько слезы лью,    Но строк печальных не смываю. . {6, c.181}

Вспоминая прожитую жизнь, рассказывая о мучительных угрызениях совести, поэт понимает, что никакие слезы раскаяния не смоют этих «змей сердечных угрызенья», терзающих душу.

Осенью 1835 года Александр Сергеевич посетил свое родовое имение Михайловское, где и было создано стихотворение, ставшее шедевром русской литературы, - «Вновь я посетил…», в котором мотив воспоминания проявляется особенно ярко. Это одно из самых ярких философских стихотворений поэта. Оно было написано в трудное для поэта время, когда назрел его конфликт со светским обществом.

Пушкин решает отдалиться от света и поселиться в деревне.      В этих знаменитых стихах, полных глубокой поэзии, несмотря на отсутствие рифмы и простоту языка, создается образ времени, событий, текущих, изменяющихся и все же сохраняющих свое единство. Поэт говорит о прошедшем и настоящем и заглядывает в будущее. Вернувшись через десять лет в Михайловское, где он «провел изгнанником два года незаметных», поэт вспоминает свое прошлое и видит перемены, которые произошли в нем и вокруг него:

Уж десять лет ушло с тех пор - и много

Переменилось в жизни для меня,

И сам, покорный общему закону,

Переменился я… . {6, c.202}

Мир «минувшего» «объемлет» лирического героя. Он погружается в воспоминания. Он вспоминает умершую няню, подругу дней его суровых. Образ няни окрашен нежностью и печалью:

Уже старушки нет – уж за стеною

Не слышу я шагов ее тяжелых,

Ни кропотливого ее дозора. . {6, c.202}

Так в стихотворении начинает звучать мотив жизни и смерти.

Поэт видит свой «опальный домик», где он жил тогда со своей «бедной няней», холм, на котором сидел, озеро, глядя на которое он с грустью вспоминал «иные берега, иные волны» (имея в виду Черное море, Одессу).    

Далее в стихотворении наступает резкий интонационный и смысловой перелом. Изображаются дорога и три сосны.

…На границе

Владений дедовских, на месте том,

Где в гору подымается дорога,

Изрытая дождями, три сосны

Стоят – одна поодаль, две другие

Друг к дружке близко… . {6, c.20}

Эта картина окрашена лирическим чувством:

…когда их мимо

Я проезжал верхом при свете лунном,

Знакомым шумом шорох их вершин

Меня приветствовал…. {6, c.203}

Но эти три сосны – «они все те же…» В этих строках - грусть об уходящей жизни, невеселые мысли о необратимых переменах, приближающих поэта к роковому пределу. Но вдруг он замечает, что под соснами, около их устарелых корней, «младая роща разрослась». И грустные чувства, скользившие к унынию, внезапно преображаются:

…около корней их устарелых

(Где некогда все было пусто, голо)

Теперь младая роща разрослась,

Зеленая семья; кусты теснятся

Под сенью их как дети…. {6, c.203}

Таким образом, мотив семьи перерастает в тему смены поколения, вечного, непрестанного обновления жизни.     Обращение «племя младое, незнакомое» символично. Оно относится и к юным деревьям, и к будущим поколениям. Оно становится символом будущих поколений, к которому поэт обращает свое приветливое слово в надежде, что он не будет забыт потомками:

…Но пусть мой внук

Услышит ваш приветный шум, когда,

С приятельской беседы возвращаясь,

Веселых и приятных мыслей полон,

Пройдет он мимо вас во мраке ночи

И обо мне вспомянет. {6, c.203}

Так, к финалу стихотворения мотив смерти преобразуется в мотив памяти, а воспоминание о своем, личном приобретает характер всеобщий, философский.     В этом небольшом стихотворении вместилось многое: это не только жизнь Пушкина, но и жизнь человека вообще, и жизнь окружающей его природы, и – еще шире – смысл бытия.