4. Философия техники п.К. Энгельмейера: техника как «реальное творчество»

Следующим исследователем, использующим термин «философия техники» и оперирующий им вслед за Э.Каппом и Ф.Боном, был русский инженер-механик Петр Климентьевич Энгельмейер (1855-1942). Интерес к философским аспектам техники он проявил еще в конце XIX столетия, когда опубликовал несколько статей, посвященных некоторым из этих аспектов в немецких журналах. Однако этот интерес, несомненно, достиг своей кульминации в его докладе, прочитанном им на IV Международном конгрессе по философии, состоявшемся в Болонье в 1911 году, где он пытался обосновывать право «философии техники» на существование в качестве самостоятельного и общепризнанного раздела философского знания и придать ей, таким образом, институциональный статус. Несколько позднее, а именно 11 февраля 1912 года он читает в Москве публичную лекцию, посвященную «философии техники», материал которой после некоторой доработки он опубликовал в том же году в качестве первого выпуска задуманного им труда под названием «Философия техники». На протяжении 1912-1913 гг. он издает еще три выпуска этого труда, в котором разрабатывает свою концепцию философии техники.

42

В начале своего названного труда П.К. Энгельмейер предлагает вниманию читателя краткий, далеко не полный исторический обзор, в котором, в частности, он останавливается на взглядах таких выдающихся техников и изобретателей, как Архимед и Витрувий, Вениамин Франклин и Эрнст Гартиг, Франц Рело и Рудлер. В данном обзоре он приходит к важным выводам, среди которых необходимо выделить следующие.

Во-первых, опыт и наблюдение являются источником наших знаний о природе и поэтому именно они «служат доказательством истинности законов науки», уточняют содержание этой последней и ведут к ее прогрессу.¹⁰⁷

Во-вторых,

«опыт и наблюдение, как и всякое целесообразное воздействие на природу, суть явления порядка технического. Отсюда уже выясняется тесное взаимодействие между техникой и наукой»¹⁰⁸.

В-третьих, вся деятельность техника «направлена на борьбу с природой». Его опыт подсказывает ему, «что природу надо побеждать природой же».

В-четвертых, вот, собственно, почему необходимо «знать природу». Следовательно, можно определенно сказать,

«что если без техники человек потерян, то без науки нет техники»¹⁰⁹.

В-пятых, определение Жоржем Кювье (1769-1832) и Карлом Линнеем (1707-1778) человека, в соответствии с которым его объявляют «животным мыслящим (homo sapiens)» нуждается, по всей видимости, в дополнении и уточнении, поскольку

«именно в наши дни и невозможно стало разграничить мышление человека от мышления животных, которые, несомненно, мыслят».

В связи с этим необходимо согласиться с Людвигом Нуаре и Максом Мюллером, которые

«неопровержимо доказали, что ум человеческий развивался в самой тесной зависимости и параллельно, т.е. в одной эволюции вместе с развитием языка, с одной стороны, и с развитием орудий — с другой. Ум, труд и язык имеют один источник — жизнь и одно развитие. Они дают и один результат, это есть творчество человека»¹¹⁰.

В-шестых, отсюда непременно следует, что

«человек поистине творец; он создал науку и самые формы мышления (логику), он создал свою жизнь, ту культурную жизнь, которую мы все хорошо знаем. Он создал искусство и этику. Но созидание (человеческое) немыслимо без орудий. И вот оказывается, на проверку, что способность к созиданию орудий, заложенная в самой природе человека, что ничто, как она, так ясно не говорит нам о творческой способности человека»¹¹¹.

В свете сказанного можно предположить, что П.К. Энгельмейер, по-видимому, склоняется к тому, чтобы вышеуказанное определение человека, данное Ж.Кювье и Ж. Линнеем, дополнить именно «изречением» В.Франклина, согласно которому человек понимается как «животное, Делающее орудия». В пользу подобного предположения говорит, в частности, и то, что он выражает свое согласие с мыслью Ф.Энгельса о том, что

«ни одна самая умная обезьяна не создала самого грубого ножа»¹¹².

43

П.К. Энгельмейер соглашается и с высказыванием Э.Маха (1838-1916) о том, что

«наука рождается из практических, т.е. технических нужд обыденной жизни. Так, например, египтяне пришли к геометрии из землемерной необходимости перемежовываться после каждого нильского наводнения, алхимия превратилась в химию, из астрологии создалась астрономия...».

И только

«потом, со временем, по мере досягаемых изучением результатов, по мере выделения дела изучения природы в особую профессию ученых, зарождаются уже запросы и интересы отвлеченные, удаленные от обыденной жизни, так называемые проблемы чистой науки».

На фоне сказанного довольно интересной выглядит попытка П.К. Энгельмейера представить важнейший принцип теории познания Э.Маха — принцип экономии мышления — не иначе как «поистине технический принцип»¹¹³.

Не менее интересной представляется и оценка, данная П.К. Энгельмейером прагматизму, который «легко излагается как дальнейшее развитие учения Маха». Прагматизм, с его точки зрения, самым решительным образом считает, что

«жизнь важнее мышления», что «жизнь есть цель, а мышление — средство к этой цели» и поэтому «ценным» им объявляется «лишь то знание, которое ведет к практическим результатам, которое оправдывается на деле».

Вот, собственно, почему прагматизм следует рассматривать как некую переходную ступень, ведущую, в конечном итоге, именно к философии техники. ¹¹⁴

То же самое можно сказать и по поводу философии Анри Бергсона (1859-1941), согласно которой «мы думаем только для того, чтобы действовать. Наш ум отлит в форму деятельности». Из данных слов можно, по мнению П.К. Энгельмейера, заключить, «что Бергсон всецело наш, что его философия есть философия техники»¹¹⁵. Дело в том, что философия техники как раз и есть та философия,

«которая учит не только понимать жизнь, факт, действие, но и фактически действовать, т.е. строить жизнь»¹¹⁶.

Далее, П.К. Энегльмейер рассматривает один из центральных вопросов философии техники - вопрос о сущности техники. Свой ответ на данный вопрос он начинает с установления четкой демаркационной линии между наукой и техникой как различными формами человеческой деятельности или человеческого творчества. Эти формы разнятся главным образом теми целями, которые они преследуют. Наука преследует истину, между тем как техника стремится к пользе.

«Разница тут вот такая: ученый, когда понял действительность, останавливается, он свою миссию выполнил. А техник тут только начинает. Знать нужно ученому для того, чтобы знать, а технику надо знать для того, чтобы делать»¹¹⁷.

Однако при всем при этом никоим образом не следует абсолютизировать различие между техникой и наукой. Дело в том, что хотя они и различаются между собой по своим целям, но, тем не менее, они тесно взаимодействуют друг с другом. Более того, взаимодействуя между собой, они настолько срослись, что на самом деле уже образуют

«одно тело, один организм, только с двумя головами, смотрящими в разные стороны».

44

Техник в прежние времена довольствовался «одним дарованием (чутьем)», теперь же он не может обходиться без знаний, без науки.

«... В наши дни, чтобы быть техником, — говорит П.К. Энегльмейер, — нужны три вещи: ученье, ученье и ученье»¹¹⁸.

Технику следует отличать также и от искусства, и от морали, которые устремлены соответственно на красоту и на добро. Различие между техникой и искусством проявляется и в том, что их носители или субъекты, т.е. техник и художник оперируют в своей деятельности разными предметами:

первый «оперирует с самою действительностью», тогда как

второй «оперирует с мысленными отображениями действительности»¹¹⁹.

Раскрывая существо техники, обычно ее трактуют по-разному, в зависимости от того, какой из ее признаков считается наиважнейшим.

«Так, можно сказать:

Техника есть умение целесообразно действовать на материю.

Техника есть искусство вызывать желательные явления.

Техника вместе с искусством есть объективизирующая деятельность, т.е. такая, которая воплощает некоторую идею, осуществляет некоторый замысел»¹²⁰.

Однако в любом случае техника остается творческой человеческой деятельностью, которая по своему призванию и значению для человеческой жизни всегда направлена именно на «Пользу», между тем как искусство, наука и этика устремлены соответственно «на Красоту, Истину и Добро». Подводя итог сказанному, П.К. Энгельмейер заключает, что

«Техника есть реальное творчество: Наука, Искусство и Этика ставят ей задачи, а она их выполняет на деле»¹²¹.

Однако поскольку техника есть творчество, то, естественно, при этом возникает вопрос: что, собственно, она творит? Отвечая на данный вопрос, П.К. Энгельмейер пытается определить место, которое техника занимает в культуре. Дело в том, что именно техника, давая человеку пищу, одежду, жилье и т.д., по его мнению, «создает то, что называется материальной культурой». Исходя из этого и ссылаясь на факт взаимодействия материальной культуры с культурой духовной (следующий, как он полагает, из практики или «опыта» доисторической археологии восстанавливать духовный облик какого-либо давно исчезнувшего народа по остаткам его материальной культуры) П.К. Энгельмейер приходит к своему важнейшему выводу о том, что «техника есть реальный базис всей культуры человечества».¹²² В связи с этим необходимо заметить, что саму материальную культуру он определяет как вторую природу, которая «вся сплошь искусственная» и «заменяет природу натуральную для культурного человека»¹²³.

Следовательно, культурный человек тем и отличается от дикаря, что живет в искусственной, созданной им же самим, среде. Поэтому можно сказать, что П.К. Энгельмейер полностью солидаризируется с американским социологом Лестером Ударом в том, что

«основное различие между животным и человеческим методом сводится к тому, что среда трансформирует животное, между тем как человек трансформирует среду»¹²⁴.

45

Таким образом, создавая «искусственную природу», т.е. культуру, человек, тем самым, приспосабливает внешнюю среду к своим собственным нуждам и потребностям.

«Ставши на такую точку зрения, — заключает П.К. Энгельмейер, — мы можем дать от себя определение человеку, которое будет только обобщением определения, данного Франклином. Мы скажем: человек есть животное техническое (zoon technicon)»¹²⁵.

В связи с этим необходимо также отметить, что человек гипотетичен и в этом заключается его преимущество перед природой, которая всегда фактична и автоматична.

Итак, культурный человек представляет собой «техническое животное». Это значит, что только благодаря технике человек сумел выйти из-под власти природы и фактически подчинить ее себе. В связи со сказанным П.К. Энгельмейер считает возможным говорить о существовании некого технического склада ума.

«Даже больше того: существует целый особый способ смотреть на мир и на человека, целое техническое мировоззрение»,

которое рассматривает человека не как беспомощное и чуждое природе существо, а, наоборот, воспринимает его как «одну из сил природы, силу автономную, свободную как в постановке своих задач, так и в их решении». Вот, собственно, почему техническое мировоззрение может быть сведено «к следующей формуле: человек - кузнец своего счастья»¹²⁶.

К этому следует добавить и то, что техническое мировоззрение, согласно П.К. Энгельмейеру, не проповедует ни «грубого материализма», ни «бездушного эмпиризма». Оно «не возражает против науки для науки». Следовательно, несмотря на то, что техника как форма человеческой деятельности устремлена на пользу, указанное мировоззрение далеко от того, чтобы стремление к пользе провозгласить «самым высоким побуждением». Поэтому с достаточной степенью уверенности можно полагать, что техническое мировоззрение само собой не направлено против идеи добра и не желает «водрузить знамя грубого эгоизма».

Более того, П.К. Энгельмейер фактически придает технике амбивалентный характер, в соответствии с которым следовало бы признать ее «моральную нейтральность». Он пишет:

«Пушка одинаково служит тому, кто ею владеет; типографический станок безразлично выпускает и Евангелие, и памфлет мракобесия; все зависит от людей, в руках которых машина работает».

И все же, существует, по его мнению, такая область, «где техника тесно связана с моралью», и эта область есть не что иное, как чувство ответственности за свои поступки. Дело в том, что,

с одной стороны, данное чувство составляет собой ту основу, на которой «зиждется всякая мораль», а

с другой — «ничто как именно техническая деятельность воспитывает чувство ответственности за свои поступки»¹²⁷.

46

Итак, техническая деятельность отличается от всякой другой тем, что имеет своим основанием именно утилитарное побуждение. Вместе с тем следует заметить, однако, что любой человеческий поступок вызывается не одним каким-либо определенным побуждением, а на самом деле представляет собой точку пересечения, т.е. функцию (общий результат) многих разных побуждений, которые П.К. Энгельмейер предлагает

«разделить на четыре главных направления или класса: на стремление к Истине, Красоте, Добру и Пользе».

Данное обстоятельство делает необходимым, по его мнению, выведение некой общей «формулы воли» и для конкретного решения данной задачи он пытается использовать тот метод, который был в свое время применен при выведении общей формулы органических соединений. Как известно, данные соединения, которые состоят из четырех химических элементов - углерода (С), водорода (Н), кислорода (О) и азота (N) — химик охватывает формулой: C_mH_nO_pN_q где коэффициенты m, n, p, q>0. В отличие от этих последних коэффициенты побуждений могут быть как положительными, так и отрицательными величинами, поскольку Истине, Красоте, Добру и Пользе противостоят соответственно Ложь, Уродство, Зло и Вред в качестве их полного отрицания.

Итак, если обозначаем Волю, Истину, Красоту, Добро и Пользу через первые буквы этих слов (т.е. через В, И, К, Д и П), то «получаем общую формулу воли: B=H_mKj^_pn_q ». Данная формула «имеет два бесконечных предела: божественная воля В_тах=И_мК_мД_мП_м и дьявольская воля Впш_п=И__оэК__оэД__о:)П__оэ». Между этими крайними выражениями воли располагается человеческая воля, которая проявляется различным образом в различных ситуациях. Так, например, когда коэффициенты n=p=q=0, a m>0, то человеческая воля устремится только к истине и тогда мы имеем формулу чистой науки (и философии): В=И. Аналогичным образом можно получить формулы чистого искусства (В=К), чистой этики (В=Д) и чистой техники (В=П). Прикладные же наука, искусство, этика и техника в отличие от чистых

«получаются, когда один из коэффициентов значительно преобладает над остальными, но остальные не равны нулю»¹²⁸.

Именно так П.К. Энгельмейер, с одной стороны, раскрывает отличительные особенности техники, определяя, тем самым, ее место в системе человеческой культуры, а с другой — устанавливает институциональный статус философии техники в качестве самостоятельного раздела философского знания.

47