94. Кодификация советского права в 20-е г.

Переход после гражданской войны к мирному хозяйственному строительству активизировал дальнейшую разработку гражданско-правового законодательства, нормирующего основные направления хозяйственной работы. Новый этап развития поставил ряд важнейших правовых пробм, в том числе вопросы о правовых источниках и юридической тех нике.

Первоначальную роль источника права играло революционное правосознание. Поскольку практика и «революционное мировоззрение трудящихся масс» в тот период еще не могли принимать форму определенных законов, а старое за­конодательство было неприемлемым для нового строя, революционное правосознание оставалось почти единственным источником права. В 1917—1918 гг. принимались новые декреты о суде, в каждом из которых так или иначе интерпретировалось понятие революционного правосознания. Так, в ст. 5 Декрета о суде № 1 (1917 г.) говорилось о «революционной совести» и о «революционном правосознании» как о синонимах. В ст. 36 Декрета о суде № 2 (1918 г.) упоминается уже «социалистическое правосознание», а в ст. 22 Декрета о суде № 3 (1918 г.) — «социалистическая совесть».

Уже на данном этапе делалась попытка разграничить категории «революционная совесть» и «революционное правосознание». Первая означала субъективную способность осознавать и применять революционное правосознание, вторая —объективное содержание права.

Правоведы 20-х гг. придавали важное значение этим декретам, но все же главное место отводили судебному решению как ведущей форме правотворчества. Объяснялось это отчасти тем, что декреты этого периода (1917—1920 гг.) были разрознены и не приведены в систему. На данном этапе «революционное правосознание» составляло стереотип «революционной законности» вообще, которая, в свою очередь, почти совпадала с представлением о «революционной целесообразности». Лишь к концу периода «военного коммунизма» в правовой теории произошла определенная дифференциация этих категорий.

Сама кодификация рассматривалась в этой связи только как этап в осуществлении революционного правосознания (или целесообразности), как способ «лучшего в данных виях достижения цели». Законодательные нормы не могли покрывать всего многообразия действительности, в каждый отдельный момент точно отражать «опыт хозяйственного строительства». В этой ситуации революционное (или, как чаще начали говорить в 20-е гг., социалистическое) правосознание приобретало новую значение — метода, восполняющего пробелы в законе.

В целом в правовой теории 20-х гг. под революционной законностью стали понимать установленный и определенный государством правопорядок, комплекс правил, что связывалось с необходимостью разработки системы соответствующих норм. Расчет на скорое отмирание права (при социализме) обусловил особое отношение к правовой норме:

«закон отмечает те вехи, по которым определяются границы данного правопорядка, данной системы правовых отношений... Теоретически закон должен дать основной принцип данной системы, а остальное — уже дело пролетарского суда» (П. Стучка).

Ориентация на «революционное правосознание» как на важнейший источник права содержалась в концепциях сторонников психологической теории права (М. Рейснер), в которых отождествлялось собственно право с революционным правосознанием. Аргументам психологистов противопоставлялась социологическая интерпретация права. С этой точки зрения законодательство являлось не чем иным, как плановой политикой. «Мы не говорим о верховенстве законов, но говорим, что части подчинены целому и что в социальном строительстве отдельные его акты увязываются объединяющим их общим планом» (И. Ильинский).

Советские правоведы 20-х гг. столкнулись со значительным противоречием, заложенным в самой правовой системе переходного периода, между «пролетарским судом» и «буржуазным правом». Преемственность юридических форм («буржуазное» — советское право) выражалась, в частности, в том, что праву переходного периода наряду с принципом целесообразности был присущ и принцип «справедливости». Хотя последняя ни разу прямо не упоминалась в ГК РСФСР, но определенно присутствовала в содержании его статей , в ряде случаев даже определяя границы применения закона. Судебная и правоприменительная практика представлялась советским правоведам наиболее эффективным средством противодействия «буржуазным» началам, все еще существующим в праве переходного периода. «Творческая активность судебной практики, точно ограниченная исключительно интересами государства и трудящихся, но вовсе не ограниченная неподвижными рамками закона» — в этом виделось начало коррективов правотворческой деятельности в условиях переходного периода.

Разрешение дилеммы «пролетарский суд — буржуазное право» осуществлялось следующим образом: судья должен был прежде всего попытаться найти прямой ответ в действующем законе. Если это не удавалось, он обращался к анализу «общих начал», которые можно вывести из существа советского законодательства. Не найдя достаточно определенного ответа и там, судьи вправе был искать решение в последней инстанции — в «общих принципах классовой политики». Такой порядок обусловливал необходимость тщательно регламентировать процедуру судебного разбирательства, поэтому законодатель значительное внимание уделял разработке норм процессуального права.

Уже в 1919 г. Стучка предложил начать кодификацию нового права. Главенствующее место должна была занять Конституция. Далее шло «социальное право», включающее семейное право и право социального обеспечения. Затем должны были располагаться «имущественные права», точнее, нормы, отменяющие и ограничивающие эти права (о национализации земли и производства), а также «допустимость применения пережитков частной собственности переходного времени». Завершат сборник кодифицированные правила о труде, «остатки договорного права» и международное право. Систематизированные таким образом нормы составят «обязательное для всех право», тогда как все дальнейшие узаконения будут представлять собой лишь технические инструкции. Этот первый подход к вопросу о системе права был обусловлен практической необходимостью, связанной с формированием системы советского законодательства.

20-е гг. стали периодом интенсивной кодификационной работы. Были приняты и вступили в действие Гражданский, Уголовный, Земельный, Гражданско-процессуальный, Уголовно-процессуальный кодексы, Кодекс законов о труде, разработаны проекты Хозяйственного, Торгового, Промышленного, Кооперативного, Административного кодексов.

95.  ДЕФОРМАЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ И ГОСУДАРСТВЕННОГО АППАРАТА В 30-40-Е ГГ.

На рубеже 20—30-х гг. в стране формируется тоталитар­ная система власти. Предпосылкой ее возникновения стала монополия РКП(б)—ВКП(б) на власть, возник­шая еще летом 1918 г., когда в стране осталась единственная правящая партия. После ликвидации оппозиции ее власть становится бесконтрольной (даже специально созданный го­сударственный контрольный орган — РКИ, позже объединен­ный с партийным контрольным органом — не был в состоя­нии контролировать деятельность ЦК этой партии). Внутри самой партии после 1921 г. была запрещена деятельность вся­ких фракций. В 1924 г. Н. Бухарин заявил: «Нам для того, чтобы поддержать пролетарскую диктатуру, необходимо под­держать диктатуру партии, которая немыслима без диктату­ры старой гвардии, которая в свою очередь немыслима без руководящей роли ЦК как властного учреждения». Такая ие­рархия власти неизбежно предполагала появление единолич­ной диктатуры вождя.

Партийная власть быстро срасталась с властью государст­венного аппарата, и в 1939 г. И. Сталин отметил: «Кадры партии — это командный состав партии, а так как наша пар­тия стоит у власти — они являются также командным составом руководящих государственных органов». Руководители партии одновременно занимали руководящие государствен­ные должности. Партия милитаризировалась в соответствии со сталинской идеей «партия — орден меченосцев».

В сложившейся административно-командной системе го­сударственные и хозяйственные органы действовали под жестким контролем партийных органов и в рамках централи­зованного управления ведомственного аппарата. Сформиро­вался привилегированный слой бюрократии, занимавшей места в партийных, советских, военных, хозяйственных, реп­рессивных и иных органах.

Борьба в руководстве партии вела к укреплению едино­личной власти. В 1923 г. для уничтожения троцкистской «левой» оппозиции был создан политический блок: Сталин, Зиновьев, Каменев. В 1925 г. Сталин поддержал «правую» по­зицию Бухарина против Зиновьева, который возглавил «новую оппозицию». В апреле 1926 г. тройственный блок рас­пался, а Зиновьев и Каменев присоединились к Троцкому. Новое политическое объединение было пестрым по составу («демократические централисты», «рабочая оппозиция» и др.), его лозунги были нечеткими (призывы к борьбе с аппа­ратом, предупреждение о «термидоре», о предательстве бю­рократией революции). Оппозиционеры создавали сеть своих подпольных организаций. В октябре 1926 г. лидеры оппозиции, напуганные нарастанием «левого» радикализма, обратились к руководству партии с покаянным заявлением. Пленум ЦК и состоявшаяся осенью 1926 г. партконференция, однако, сурово осудили их действия. Осенью 1927 г. оппози­ция решилась на новую атаку: она опубликовала свою про­грамму реформ и организовала в ноябре контрдемонстрации в Москве и Ленинграде. За проведение этих акций большая часть оппозиционеров была исключена из партии, а отдель­ные ее члены (во главе с Троцким) были отправлены в ссылку.

В ноябре 1928 г. пленум ЦК осудил «правый» уклон в пар­тии, и лидеры «правой» оппозиции (Бухарин, Рыков, Том­ский) отмежевались от течения. В 1929 г. ЦКК и органы ГПУ провели большую чистку в рядах партии. В ноябре 1929 г. на пленуме ЦК оппозиция подвергла себя самокритике, и после длительного перерыва (в 1934г.) ее лидеры вместе с предста­вителями предыдущей оппозиции (Зиновьев, Каменев) вер­нулись в русло «партийной линии».

Троцкий, обратившийся к коммунистам всех стран с при­зывом бороться с планами Сталина (октябрь 1928 г.), был обвинен в создании «антисоветской партии» и выслан за пре­делы СССР. В апреле 1929 г. пленум ЦК партии завершил разгром оппозиции, последняя уже не выступала против пя­тилетнего плана (ускоренная индустриализация и коллекти­визация) , подготовленного ВСНХ и являвшегося более ради­кальным, чем план, подготовленный Госпланом (предусмат­ривал сохранение частного сектора хозяйства, умеренных темпов кооперирования). Вариант Госплана подвергся кор­ректировке в сторону интенсификации. На ноябрьском (1929 г.) пленуме ЦК политика «великого перелома» получи­ла полную поддержку.

С февраля 1928 г. деятели «левой» оппозиции стали при­соединяться к генеральной линии партии. На Шестнадцатом партийном съезде были осуждены «правые» оппозиционеры (как в 1929 г.), проведена чистка профсоюзного руководства. Летом 1932 г. начались судебные процессы против «правых». Вместе с тем пассивное сопротивление профессиональных хозяйственников ускоренным темпам реформ повело к опре­деленной умеренности при составлении плановых показате­лей нового пятилетнего плана. На политическую арену вер­нулась часть оппозиционеров (Каменев, Зиновьев, Бухарин).

В 1933 г. начинается новая чистка в партии, исключались «классово чуждые», «враждебные», «двурушнические» эле­менты, нарушители партийной дисциплины, сомневающие­ся и дискредитирующие решения партии, «перерожденцы», карьеристы, шкурники, морально разложившиеся, полити­чески малограмотные (перечень был дан в апрельском поста­новлении ЦК партии).

В январе 1934 г. на Семнадцатом съезде партии позиции Сталина окончательно укрепились, а «партийная линия» пре­вратилась в догму. К этому времени усиливаются политичес­кие репрессивные меры, завершается коллективизация инди­видуальных крестьянских хозяйств, устанавливается уголов­ная ответственность для семей репрессированных и т. п. После убийства в декабре 1934 г. С. Кирова были проведены аресты членов оппозиции. В 1935 г. сторонники Сталина за­нимают все ключевые посты в государстве.

Была развернута популистская кампания против деятелей партии, обвиненных в искажении «генеральной линии». Сторонники Сталина (Микоян, Жданов, Хрущев, Ежов, Вышин­ский и др.) проводили\чистку госаппарата.

В 1935 г. начинается идеологический пересмотр многих научных отраслей: исторической науки, биологической науки, языкознания, литературоведения, философии. Прово­дилось наступление на инженерно-технические кадры «спе­цов», возникло «стахановское движение» ударников труда.

Антикапиталистическая революция тридцатых годов на­несла серьезные удары по целому ряду социальных групп. В 1928—1931 гг. репрессиям было подвергнуто большое число крестьян («кулаков»), в 1929—1932 гг. — под удар попали свя­щеннослужители, частные торговцы, лица свободных про­фессий, технические специалисты. Во второй половине тридцатых годов репрессии обрушились на партийные, госу­дарственные и военные кадры.

Одобренные Шестым конгрессом Коминтерна (июль-сен­тябрь 1928 г.) основы внешней политики СССР включали:

отказ от сотрудничества с социал-демократами, борьбу про­тив реформистских влияний внутри рабочего класса, очище­ние компартий от «правых уклонистов». Утверждалось, что цели фашистов и социал-демократов идентичны, что проис­ходит нарастание кризиса капиталистической системы.

Еще в 1924 г. Сталин сформулировал лозунг о «построении социализма в одной стране». На Четырнадцатом съезде пар­тии в 1925 г. из этого лозунга был сделан практический вывод:

СССР должен завоевать экономическую самостоятельность, чтобы превратиться из «страны, ввозящей машины и обору­дование», в страну, их производящую. Это была идеологичес­кая предпосылка индустриализации. Начинался период «ве­ликого перелома».

На Семнадцатом съезде партии было отмечено, что поли­тические и другие проблемы обусловлены разрывом между «директивами партийного руководства и тем, как они выпол­няются». И. Сталин дал своеобразную классификацию винов­ников такого разрыва: «неисправимые бюрократы, обманы­вающие свое руководство», «честные болтуны, преданные власти, но неспособные руководить», «люди, ставшие вельмо­жами ...которые считают, что партийные и советские законы писаны не для них». Для преодоления разрыва требовалось «ужесточение контроля и борьбы с бюрократизмом и вредительством». Съезд объявлял, что главная цель — «построение социализма — достигнута», а трудности — только результат не­компетентности или вредительства Власть была готова к проведению массовых репрессий. Установившийся режим личной власти Генерального секретаря партии, ставшего одновременно и главой государства, будет характерным при­знаком советской политико-государственной системы вплоть до середины 50-х гг. Уже в 1929 г. И. Сталин назывался самым «выдающимся теоретиком ленинизма», «Лениным наших дней».