Лангобардские и византийские области италии до завоеваний карла великого

1. Лангобардская Италия в правление Ротари. 2. Первые признаки экономического возрождения во времена Лиутпранда и Айстульфа, города. 3. Денежная система лангобардской Италии. Натуральное хозяйство и товарное хозяйство. Торговля с византийской Италией (Комаккьо). 4. Купцы и свободные ремесленники в городах: город- ское и поместное ремесло. Корпорации. 5. Хозяйство византийской Италии в VII—VIII веках. 6. Возникновение Венеции и ее торговля до конца VIII века

1. Явившись в Италию, лангобарды расположились здесь лагерем, подобно вражескому войску. Однако их расселение отчасти утратило свой военный характер, когда отряды лангобардов распространились по всему по- луострову, когда герцоги и гастальды обосновались в го- родах и вступили в непосредственные сношения с латин- ским населением, когда в царствование Агилульфа (591—616) увеличилось число лангобардов, перешедших из арианства в католичество, когда, наконец, было' заклю- чено первое перемирие между лангобардами и византий- цами. Впрочем, после смерти Агилульфа, когда опять одержала верх национально-арианокая партия, верная прежней вере и традициям предков, расселение лангобар- дов вновь приняло ярко выраженный военный характер. Последним и наиболее влиятельным представителем этого направления был Ротари, который с удвоенной энергией возобновил войну против византийцев и издал в 643 году эдикт, где впервые было сведено:, систематизировано и дополнено обычное право лангобардов. Этот эдикт, нося- щий название эдикта Ротари, представляет собой един- ственный (если не считать кратких данных, сообщаемых Павлом Диаконом, и очень немногочисленных грамот частных лиц) достоверный источник, который дает сведе- ния, правда очень поверхностные и несовершенные, об учреждениях лангобардов и их общественном строе после завоевания Италии, а косвенно и о положении самой Ита- лии в этот первый и наиболее темный период лангобард- ского господства.

Почти половина статей эдикта (а их всего 388) по- священа уголовному праву; эти статьи содержат чрезвы- чайно подробно разработанную шкалу денежных штра- фов за преступления и имеют своей целью заменить кровную месть денежным штрафом, размер которого за- висит от тяжести преступления и от социального положе- ния пострадавшего'. Этот закон рисует достаточно полную картину общественного строя лангобардского народа в течение тех 75 лет, которые прошли с момента его втор- жения и до издания эдикта. При чтении эдикта прежде всего бросается в глаза чисто военный характер народа- завоевателя: его основную массу составляют свободные, само название которых (arimanni, exercitales) показы- вает, что эти люди входили в состав войска. Народное собрание, которому принадлежали, по крайней мере формально, все верховные права, отождествляется с об- щим собранием вооруженных воинов.

Над слоем свободных людей возвышается сравни- тельно немногочисленная группа знати (adalingi) — по- томков древнейших родов. Из ее среды народное собра- ние избирает короля, герцогов, сотников, десятников, то есть предводителей различных подразделений войска, ко- торые после окончательного поселения на полуострове, кроме военных функций, приобрели также администра- тивную и судебную власть над населением той террито- рии, где они обосновались.

'Как это свойственно древнему германскому устрой- ству, ариманны были не только воинами, имевшими право участвовать в народном собрании, но и земельными соб- ственниками. Их владения сильно отличались друг от друга по своим размерам, однако', как правило, все ари- манны заставляли своих зависимых людей обрабатывать земли, а сами занимались лишь войной и охотой.

Высшей категорией зависимых людей были альдии или литы, обладавшие личной свободой, но не входившие в состав войска и лишенные всех политических прав. Можно сказать с почти полной уверенностью, что альдии принадлежали к варварским племенам, подчиненным лан- гобардами до завоевания Италии; побежденные римляне, очевидно, не входили в число альдиев.

На более низкой ступени, чем альдии, стояли рабы самых различных категорий. Высшее место среди рабов занимал раб, специализировавшийся в каком-либо

ремесле, опытный и искусный (servus ministerialis proba- tus et doctus), за убийство которого следовало заплатить штраф в 50 золотых солидов (по 3,89 грамма золота в каждом солиде), в то время как штраф за убийство альдия составлял 60 солидов. На той же ступени, что и раб-министериал, находился раб — старший свинопас, у которого было два, три или более помощников (magi- ster porcarius, qui sub se discipulos habet duo aut tres aut amplius). Министериал (ministerialis), находившийся под началом «искусного и опытного' министериала», оце- нивался лишь в 25 солидов, раб, возглавлявший пастухов, пасших коз, раб, под начальством которого находились пастухи, пасшие овец, старший волопас, также обслужи- вавший господское хозяйство (sala), а равным образом раб, сидевший на участке земли (servus massarius), — все они оценивались в 20 солидов; на низшей ступени стояли раб, зависевший не от свободного собственника, а от мас- сария —• раба, сидевшего на земле (servus rusticanus qui cum massario est), а также помощники старших пастухов, пасших овец и коз, оценивавшиеся в 16 солидов.

Эдикт Ротари позволяет прийти к выводу, что приоб- ретенные лангобардами в Италии земельные владения де- лились на две части: первую из них составляла sala (на- зывавшаяся также sundrio), которая соответствовала господской земле (pars dominiea) сальтуса или римской виллы. В ее центре находились господские строения и мастерские, в которых работали рабы, специализировав- шиеся в различного вида ремеслах. Однако-, в отличие от территории римской виллы, большая часть господской земли в ланТобардском поместье была, повидимому, за- нята лесами: только этим обстоятельством можно объяс- нить, почему старшему свинопасу придавали особое зна- чение по сравнению с другими пастухами (впрочем, о преобладании на протяжении двух столетий лесов прямо свидетельствуют источники).

Близ господской земли были расположены земли за- висимых людей (так называемый massaricium), разделен- ные на участки, которые были, как правило, довольно большого размера, если массарии, сидевшие на этих участках, сами имели рабов.

У нас нет данных, достаточных для того, чтобы ска- зать, насколько организация хозяйства на этих землях (начиная с правления Ротари) была близка организации

крупных поместий римской императорской эпохи. В са- мом деле, мы не знаем, какими видами ремесла занима- лись министериалы и для кого предназначались изготов- ляемые ими продукты, но хуже всего то, что мы не знаем, какое соотношение существовало между господ- ской землей и землей, разбитой на участки маесариев, а также — несли ли массарий и его- рабы барщину на земле господина. Поскольку, однако¹, мы знаем, какими методами производилось размежевание и измерение полей (эти методы применялись уже задолго до того рим- скими землемерами), мы можем предположить, что эко- номическая организация крупной собственности у ланго- бардов, очевидно, мало отличалась от той, которая суще- ствовала в предшествующую эпоху и описание которой позднее мы вновь встречаем в источниках IX и X веков.

Эдикт Ротари почти ничего' не говорит о том, в каком положении оказалось покоренное население; поэтому все, кто занимается историей лан'гобардекой Италии, с давних пор вынуждены обращаться к двум широко известным и очень трудным для понимания отрывкам из произведений Павла Диакона, требующим весьма тщательного ана- лиза. Несомненно, что положение побежденных римлян, в особенности сенаторов и всех крупных земельных соб- ственников, было очень тяжелым в годы завоевания и, может быть, еще тяжелее в период междуцарствия, кото- рый продолжался десять лет. Число римлян значительно сократилось после резни, учиненной лангобардами, а также благодаря тому, что многие римляне бежали в города, которые были укреплены и защищались визан- тийцами, или на территории, реже подвергавшиеся ланго- бардским набегам. Позднее, когда при Аутари и Ротари лангобарды вновь предприняли наступление, имевшее целью завоевание новых областей, опять начались избие- ния римлян и их бегство.

Однако именно потому, что лангобардское завоевание носило ярко выраженный варварский характер, оно не смогло оказать более серьезного и длительного влияния на местное население. Ибо' в данном случае не может быть и речи о переселении многочисленного народа, кото- рый снялся с места в поисках новых земель, и поэтому стремился занять место прежних жителей или как бы надстроиться над ними, обратив их в рабство¹. Перед нами воинственные племена, для которых война пред-

ставляет собой наиболее прибыльное и наиболее почетное постоянное занятие и которые в первый период после вторжения, а также во время^ последующих завоеваний- живут главным образом грабежом. Даже в тех местно- стях, где они переходят к более оседлому образу жизни, они представляют собой войско, оккупирующее враже- скую территорию; их собственные роды (фары) распола- гаются вне и большей частью далеко от городов; они всегда готовы к войне и живут за счет покоренного ими местного населения. Поэтому взаимоотношения между римским населением и победителями введены в рамки за- кона только в одном отношении, в отношении обязанно- сти покоренного населения снабжать съестными припа- сами войска победителей, занявших страну, а также обес- печивать их жильем. Последнее достигалось посредством института (может быть, временного) hospitalitas, став- шего уже традиционным: свободные землевладельцы (там, где они уцелели) или же, чаще, колоны обязаны были предоставить лангобардам одну треть своих домов и треть урожая со своих земель. Огромных земельных владений римского фиска и не менее обширных владений представи- телей высших сословий (тех, которые были истреблены или бежали) было более чем достаточно для того, чтобы ланго- бардские короли, герцоги и вся знать стали крупными землевладельцами. Не исключена возможность, что во вре- мена Аутари простым exercitales •— рядовым свободным членам племени — также были предоставлены земельные наделы: вместо получаемой ими ранее одной трети урожая они получили треть земель, конфискованных у римлян.

В остальном же лангобардские правители в период от времен Альбоина и до правления Ротари не проявляли, повидимому, никакого интереса к тому, в каком положе- нии находится покоренное население, и предоставляли римлянам решать их внутренние дела, согласно их соб- ственным законам и обычаям. Можно почти с полной уве- ренностью сказать, что римские государственные учре- ждения, как провинциальные, так и муниципальные, сразу же прекратили свое существование, так как исчез тот социальный слой, из среды которого ранее рекрутирова- лись должностные лица империи; исчезновение этих учре- ждений, пребывавших на протяжении трех веков в состоя- нии глубокого упадка, ускорило также то обстоятельство-, что- города в большинстве своем были разрушены или

находились в состоянии запустения. В лучшем случае могли уцелеть некоторые второстепенные магистратуры, такие, например, как должность куратора (curator), над- зиравшего за городским рынком, и, может быть, отдель- ные коллегии, в которые, по распоряжению властей, были объединены ремесленники, поставлявшие все необходимое для снабжения города.

2. Экономическое положение лангобардской Италии, каким его рисует эдикт Ротари, заметно изменилось и улучшнлось восемьдесят лет спустя, когда Лиутпранд, а затем Рахис и Айстульф завершили дело, начатое их предшественником.

Провидимому, тот факт, что- до нас дошло множество источников, рисующих экономическое состояние Италии с конца VII века и позднее, когда экономика страны была более развита, объясняется чисто случайным обстоятель- ством — сохранением относящихся к этому периоду гра- мот некоторых монастырей и епископств. Однако уже то обстоятельство, что- появилась возможность лучше хра- нить нотариальные и судебные акты, которые в преды- дущий период подверглись полному уничтожению, в какой-то степени знаменателен сам по себе. Прогресс эко- номики отражается также в общем тоне нового законо- дательства и отдельных законодательных распоряжений. К ним относятся, в частности, распоряжения, где гово- рится о' римлянах, живущих по своим законам, о торгов- цах (negotiatores), зачисляемых в войско, и вообще о гра- дации свободного населения, обязанного нести военную службу уже в зависимости не от своего социального про- исхождения, а от экономического положения. К числу причин, обусловивших прогресс экономики, нужно отне- сти следующие: длительная передышка между завоева- тельными войнами, а также набегами народа-завоевателя; установившиеся, по крайней мере временно-, мирные отно- шения между лангобардской и византийской частями Ита- лии (эти периоды мира позволили городам и поместьям внутренних областей Италии вновь принять участие, хотя бы косвенное — при посредничестве греческих городов бассейна Адриатики и Южной Италии, — в средиземно- морской торговле); тот факт, что римляне и лангобарды жили совместно в одних и тех же городах, и, наконец, в первую очередь, деятельность церкви. После того как

лангобарды были полностью обращены в йатоЛичество, а религиозные разногласия, вновь расколовшие в VII веке христиан Италии, ликвидированы, церковь восстановила во всех городах единую власть епископов, что значительно способствовало сближению обоих народов.

В эпоху Лиутпранда и Айстульфа прежде всего бро- сается в глаза возрождение городов, которые приобрели не только религиозные и административные, но и эконо- мические функции, наличие наряду с поместным ремес- лом городского ремесла, сохранение, а может быть, раз- витие денежного- хозяйства.

В то время как многие города Венето и некоторые города Ломбардии и Лигурии были полностью разрушены или, по крайней мере, в такой степени пострадали во время вторжения, что в течение долгого времени не смог- ли вернуться к прежней деятельности, другие города, та- кие, как Павия, Пьяченца, Верона, Лукка, Пиза, Чиви- дале, Тревизо, либо> остались нетронутыми, либо- быстро восстановили свои укрепления. Разумеется, не следует думать, что города VII—VIII веков были по своему внеш- нему облику и по своей деятельности похожи на римские города эпохи Августа и Антонинов или на города средне- вековой Италии в эпоху их наивысшего- расцвета. Источ- ники часто сообщают, что внутри городских стен, окружавших, как правило, небольшое пространство, нахо- дились пахотные земли, луга, пастбища и усадьбы. Следо- вательно, четкого- разграничения между деревней и горо- дом более не существовало-, сельское хозяйство частично вторглось в самый город. Тем не менее некоторые черты, присущие городу, содействовали тому, что он вновь ста- новится руководящим и ведущим центром. Как мы ви- дели, в период владычества лангобардов, с момента втор- жения, города стали прежде всего резиденциями высших должностных лиц: подобно- тому как в Павии был коро- левский дворец (в этом дворце, а также вокруг него жили придворные и все королевские должностные лица), так Чивидале, Верона, Иврея, Сполето и все остальные го- рода, уцелевшие после завоевания, стали постоянным ме- стом пребывания герцогов и гастальдов. Епископы, власть которых — в этой власти слабые видели свою естествен- ную защиту — распространялась преимущественно на остатки городского населения, находились вне бюрокра- тической иерархии и, тем не менее, начиная с IV века

постепенно приобретали во вое более широких масштабах важные публичные функции, которые иногда признава- лись за ними даже официально. Непосредственно или че- рез монастыри епископ помогал бедным, больным, .стран- никам и в исключительных случаях оказывал содействие государственной власти в деле защиты горожан во время вражеских набегов или же во время чумы и голода. Сохра- нились довольно многочисленные упоминания, относя- щиеся главным образом к VIII веку, о странноприимных домах (xenodochia), возникших при участии епископа или благодаря щедрости частных лиц, которые совершали да- рения или завещали свое имущество в пользу монастыря. Некоторые из этих домов были созданы в городах или в непосредственной близости от них. Так, например, в те- чение небольшого периода времени — с 718 по 778 год—■ в Лукке и ее окрестностях существовало', насколько мы можем судить об этом на основании источников, по мень- шей мере, шесть таких домов, часть которых не только предоставляла убежище иноземным путешественникам, но и оказывала помощь беднякам, вдовам и сиротам. Такие приюты, существовавшие, как нам известно на основании источников, в Лукке и прилегающей к ней территории, имелись также во многих мелких городах Сиенской Ма- реммы и вдоль всех дорог, которые с севера через Апен- нины шли в Рим.

3. О том, насколько' возросло значение некоторых горо- дов лангобардской Италии, свидетельствует появление но- вых (начиная с правления Лиутпранда) монетных дворов, которые чеканили золотую монету — солид и тремиссе. Помимо широко распространенной монеты, чеканившейся в Лукке, постепенно появляются монеты Пизы, Павии, Милана, Сеприо, Мантуи, Пармы, Пьяченцы, Виченцы, Тревизо, а также монета, которая чеканилась на монет- ном дворе самостоятельного герцогства Беыевента. Уже тот факт, что у лангобардов в последний период их гос- подства возникла потребность в чеканке собственной зо- лотой монеты, был верным признаком глубокого измене- ния их экономического положения, а также того влияния, которое оказали на лангобардскую Италию торговые от- ношения с византийской Италией и при посредстве по- следней с более развитыми областями греческого и араб- ского Востока. Действительно, самый факт появления за

небольшой промежуток времени монетных дворов, Кото- рые вначале 'существовали, повидимому, только в Лукке и Павии, в десяти или более городах, очевидно, свиде- тельствует о том, что многие города, особенно Северной Италии, начинают с этого времени принимать активное участие в торговле.

Правда, нельзя отрицать, что крупные землевладельцы стремились производить в своих поместьях все необходи- мые продукты, не выходя, таким образом, за рамки так называемого натурального хозяйства. Можно считать, что эта эпоха была временем господства натурального хозяй- ства, для которого характерно отсутствие денежного обра- щения, отсутствие слоя профессиональных торговцев. Так, например, крупные собственники — фиск, наиболее могу- щественные епископы, самые большие монастыри — вла- дели землями, разбросанными в разных районах, которые отличались друг от друга по характеру почвы и по кли- мату; продукты, специфические для каждого' района, пере- возили зачастую на значительные расстояния. Так, все крупные церковные собственники Северной Италии имели, по крайней мере, по одной оливковой роще в районе озер и после завоевания лангобардами Равеннского экзархата нередко получали в пользование земли и соляные разра- ботки на берегу лагуны Комаккьо, а Луккское епископ- ство и другие церкви Тосканы приобрели соляные раз- работки на территории Вольтерры. Таким образом, крупные земельные собственники удовлетворяли свою потреб- ность в отдельных продуктах, не прибегая к рынку. Неко- торые из этих землевладельцев, стремясь использовать излишки производимых в их поместьях продуктов, устраи- вали в 'городе погреба (cellae), где хранили (или пере- рабатывали) часть своего урожая, предназначавшуюся на пропитание зависимых от них людей, живших в городе, на благотворительность, а зачастую также и на рынок.

Но наряду с хозяйством, которое исключало обмен или где обмен (в его натуральной форме) сводился к об- мену продуктами между различными частями одного и того же владения, существовала внешняя торговля с от- даленными странами, происходившая при посредничестве профессиональных купцов. Для этой торговли были необ- ходимы деньги как мерило стоимости и как платежное средство. Мир с Византийской империей, несмотря на то, что он длился очень недолго, имел решающее значение

для развития внешней торговли лангобардской Италии, так как в период мира купцам приморских областей удалось проникнуть в города внутренних районов, распо- ложенные в Паданской равнине и на полуострове, завя- зать довольно оживленную торговлю с этими городами, доставлять сюда новые виды товаров и способствовать тем самым росту потребностей населения.

Что касается вопроса о торговле между Павией и го- родами побережья Тирренского моря (в частности, Пизой и Амальфи), то мы вынуждены здесь ограничиться гипо- тезой, что такая торговля, по- всей вероятности, существо- вала. При этом мы исходим из упоминавшихся выше источников, которые свидетельствуют о существовании многочисленных странноприимных домов (xenociochia), построенных вдоль «дороги франков» (via francigena) и вообще вдоль тех дорог, по которым чаще всего путеше- ствовали паломники и купцы; мы исходим также из сви- детельств источника, правда, гораздо более позднего вре- мени (этот источник называется «Но-norantiae civitatis Papiae»), содержащего, тем не менее, неоднократные упо- минания о лангобардской и франкской эпохе. Вполне до- стоверные сведения сохранились только о торговых отно- шениях с северным побережьем Адриатического моря. Договор 715 года между Лиутпрандом и городом Ко- маккьо, по существу, являющийся скорее привилегией, предоставленной королем Лиутпрандом купцам Комаккьо, торгующим на территории Лангобардского королевства, ставит этих купцов в особо благоприятное положение в отношении уплаты таможенных пошлин в различных речных портах по течению По и по некоторым его прито- кам, до портов Kanoi Минчо (современная Остилья?), Мантуи, порта, принадлежавшего Брешии (может быть, у слияния Ольо с По), Пармы, Порто д'Адда, Порто-дель ЛамбрО' (который, повидимому, обслуживал Милан), Пья- чеицы. В каждом из этих портов находились должностные лица фиска (riparii), взимавшие портовые пошлины. Эти пошлины в целом были, очевидно, весьма умеренными и сводились к обязательству кормить у себя на корабле должностных лиц фиска, к уплате натурального побора (который носил название ripaticum и представлял собой определенную, вероятно, небольшую часть перевозимой соли) и к уплате денежной пошлины, называвшейся pali- fictura (в размере одного тремиссе, что равнялось

7з золотого солида, то есть несколько больше 1 грамма чистого золота).

Договор Лиутпранда касался торговли солью. Однако из самого текста договора видно, что купцы вместе с солью перевозили оливковое масло и перец. Не подлежит сомнению, что перец шел из Константинополя и портов Леванта; столь же несомненным является тот факт, что купцы ввозили в Италию и другие пряности, а также дорогие восточные ткани, издавна в значительном коли- честве прибывавшие в Равенну и другие города Италии, которые на протяжении трех веков поддерживали наибо- лее тесные сношения с Византией.

4. Торговля, оживившаяся благодаря связям с при- морскими городами и принявшая отныне постоянный характер вследствие развития речного транспорта и появления городских рынков, которые впервые изредка, но вполне определенно упоминаются источниками, вызы- вает подъем слоя торговцев — negotiatores. В знамени- том законе Айстульфа (750 год) торговцы в первый раз выступают в качестве слоя, пользующегося значитель- ным социальным весом. Устанавливая правила, согласно которым должны вооружаться различные слои горожан, лангобардский король делит торговцев на три категории: крупные купцы (maiores или potentes), за ними по раз- мерам своего имущества следуют менее богатые купцы (sequentes), затем идут мелкие торговцы (minores). Король причисляет крупных купцов к тому же разряду, что и собственников земли, владеющих, по крайней мере, шестью участками земли (то есть шестью наделами зави- симых крестьян); как те, так и другие обязаны воору- житься панцырем, щитом, копьем и явиться в войско верхом. Minores, мелкие местные торговцы, принад- лежали, очевидно, к низшему классу свободного город- ского населения, представители которого вооружены только луком и стрелами.

В документах VIII века наряду с торговцами довольно часто упоминаются ремесленники, живущие в городе, вероятно около рынка; речь идет главным образом о золотых дел мастерах, живописцах, медниках, сапож- никах, портных и мыловарах. Р1меющиеся у нас данные позволяют предположить, что это свободные люди, кото- рые частично были лангобардского происхождения и

носили лангобардские имена, а частично были римля- нами; все они работали, повидимому, по заказу покупа- теля.

Среди ремесленников наибольшей известностью поль- зовались magistri commacini, называвшиеся так или потому, что они происходили из Комо, или же, вероятнее всего, потому, что имели в своем распоряжении леса (machina), необходимые для постройки зданий. Их дея- тельность регулировалась законодательным актом, где уделялось особое внимание вопросам оплаты труда и строительной техники. По всей вероятности, речь идет о подрядчиках на строительных работах, получавших плату согласно точно определенному тарифу, сообразно выполненным ими работам; они назывались мастерами (magistri), подобно тому, как лица, работавшие у них в подчинении, называются в некоторых источниках уче- никами (discipuli).

Уже сами эти термины —■ мастера и ученики, —■ а тем более тот факт, что Лиутпранд пожаловал кафедраль- ному собору Пьяченцы ежегодный побор в размере 30 фунтов мыла, который платили королевскому двору мыловары этого города, заставляют нас предположить, что не только в византийской части Италии, но и в лан- гобардской ее части никогда не прекращалась деятель- ность ремесленных корпораций, существовавших в Позд- ней Римской империи. Такое предположение подтвер- ждается значительно более достоверными известиями, содержащимися в приводившемся нами выше источ- нике — «Honorantiae civitatis Papiae», на которых нам придется остановиться позднее. Этот вопрос вызвал мно- жество споров, и на него нелегко дать определенный ответ. Он важен для нас не с юридической точки зрения: его решение зависит от того, какое из двух противо- положных представлений о характере хозяйства Италии в раннее средневековье следует считать правильным. В самом деле, если мы допустим, что даже в областях, завоеванных и окончательно занятых лангобардами, уце- лели ремесленные корпорации, нам следует признать, что свободные городские ремесленники, производившие на рынок или же выполнявшие свою работу по заказу поку- пателя, никогда не исчезали в этих областях. Иначе говоря, придется допустить, что многие римские города не только уцелели, но и сохранили, пусть в незначительных

J 85

масштабах, свои экономические функции, оставаясь центрами торговли и ремесленного производства. Следо- вательно, Италия, подобно другим странам Запада, где влияние Рима было наиболее сильно, даже в раннее средневековье в основном сохранила характерную для нее городскую цивилизацию, то есть осталась страной, где деревне никогда не удавалось занять господствую- щее положение; главным центром общественной жизни попрежнему оставался город.

Согласно утверждениям ученых, придерживающихся противоположной точки зрения, в лангобардскую эпоху, как и позднее при Каролингах и в феодальную эпоху, господствовало так называемое поместное хозяйство, то есть замкнутое домашнее хозяйство. Крупная собствен- ность, почти полностью поглотившая к тому времени мелкие и средние свободные земельные владения, якобы смогла осуществить в пределах своей территории такое разделение труда, которое обеспечивало в основном нату- ральный характер данного хозяйства. Торговые сноше- ния с внешним миром сводились к покупке соли, неко- торых металлов и немногочисленных предметов роскоши.

Согласно этой теории, средневековые городские кор- порации возникли на основе той организации труда, которая существовала в таких самостоятельных в эконо- мическом отношении крупных земельных владениях. Несвободные дворовые ремесленники (servi ministeria- les), работавшие в мастерских, расположенных в усадьбе сеньера, были организованы в группы в зависимости от вида их ремесла; такую группу возглавляло лицо, носив- шее название magister. Даже в городах, где существова- ние мастеров, учеников, ремесленников засвидетельство- вано источниками, как бы скудны они ни были, наличие ремесленников следует объяснять тем, что некоторые господские дворы были расположены не в деревне, а внутри городских стен. Итак, по мнению сторонников этой теории, не город со своим свободным ремеслом и торговлей экономически подчинил себе деревню, а по- местное хозяйство распространилось на город.

Мы не сомневаемся, что обе эти теории, каждая из которых, кстати сказать, основывается на крайне ограни- ченном количестве источников, всегда будут находить и приверженцев и противников, однако первая из них гораздо более соответствует исторической действитель-

ности. Даже в императорскую эпоху древнего Рима, как отмечалось нами, крупные поместья Италии отнюдь не представляли собой обособленных хозяйств, которые можно было бы сравнить с африканскими сальтусами и виллами Галлии и Британии. Несмотря на то, что начи- ная с II века богатые римляне располагали огромным количеством рабов, в крупных имениях чрезвычайно редко устраивались ремесленные мастерские, и ремеслен- ные изделия попрежнему, как и во времена Катона, при- возили сюда из города. Сельское хозяйство неизменно оставалось включенным в систему товарно-денежных отно- шений, центром которой являлся город.

Правда, военная анархия III века, вражеские втор- жения, бегство населения от варваров, а также от сбор- щиков налогов, обезлюдение городов и деревень — все это очень тяжело отразилось на товарном хозяйстве, но не смогло уничтожить его полностью. Как в готскую, так и в лангобардскую эпоху продолжали чеканить монету; попрежнему шла торговля движимостью и недвижи- мостью; цены, чинш, заработная плата — все это упла- чивалось частично в натуре, частично в денежной форме, причем достоверно известно, что в некоторых случаях деньги служили не только для того, чтоб в них выража- лась цена продукта, но и реальным средством обмена, то есть продукт действительно оплачивался деньгами.

Так, в отличие от стран, расположенных по ту сто- рону Альп, в Италии полиптики и другие документы крупных монастырей очень редко рисуют картину само- довлеющего, замкнутого хозяйства, способного существо- вать в условиях полной изоляции от внешнего мира; сле- дует при этом отметить, что все эти источники относятся к более поздней эпохе, когда феодальная система уве- личила политическую мощь, а следовательно, и экономи- ческую самостоятельность крупных светских и церковных собственников.

Правда, в источниках встречаются сведения о том, что около господского двора были расположены мастерские, где рабыни монастыря пряли и ткали, обслуживая нужды многочисленного населения, жившего на мона- стырской территории, а может быть, частично изгото- вляя также продукты на продажу; мы встречаем со- общения о сервах и колонах, которые уплачивали чинш необработанным железом или готовыми железными

ремесленными изделиями или же несли извозную повин- ность со своим собственным скотом, перевозя продукты из одного господского двора в другой, даже и в том слу- чае, если они далеко отстояли друг от друга. Однако такие примеры не только редки, но и относятся всегда к очень большим владениям, состоявшим, как правило, из отдельных разбросанных поместий, часто находив- шихся даже в разных районах. Следовательно, и в дан- ном случае населению, живущему в этих отдельных поместьях, неизбежно приходилось иногда прибегать к покупке соответствующих предметов на рынке ближай- шего крупного города или укрепленного пункта.

Итак, в Италии этой эпохи существовали отдельные элементы поместного хозяйства (хотя этот термин и непригоден для лангобардского периода); потребности де- ревни, для удовлетворения которых приходилось обра- щаться к городу, резко уменьшились; однако товарные отношения не исчезли полностью и сохранили такой ха- рактер, который объясняет наличие в городе наряду с мелкими, средними и крупными торговцами слоя свобод- ных ремесленников.

5. Если мы от лангобардской Италии перейдем к обла- стям, которые до правления Лиутпранда, а частично и позднее, остались под властью Византийской империи, мы увидим, что в экономическом отношении они в основ- ном мало отличались от лангобардских областей. Прагма- тическая санкция, распространившая, как указывалось выше, на Италию императорское законодательство, со- хранила старое разделение, существовавшее в каждой провинции между гражданской и военной администра- цией, предоставив первой известную автономию. В связи с лангобардским вторжением и вызванной им необходи- мостью в обороне повысилась роль военных властей: высший командир — экзарх (esarca), магистры войск (magistri militum), дуки (duces) и трибуны (tribuni), составлявшие военную иерархию, распространили свою власть также на сферу гражданской администрации, постепенно подрывая власть префекта и более мелких чиновников, а затем полностью вытеснив их.

За исключением Неаполя, являвшегося сравнительно важным торговым центром, и Равенны, которая была местом пребывания экзарха и высших византийских

чиновников и потому находилась на особом положений',, муниципальное управление в византийских областях Ита- лии постепенно приходит в упадок и с конца VI века полностью исчезает здесь, как и в Лангобардском коро- левстве. Из муниципальных должностных лиц сохра- нился, как мы видели, лишь куратор, который надзирал за рынками и ведал снабжением больших городов, в частности деятельностью уцелевших корпораций рыба- ков и мясников. В многочисленных крепостях, создан- ных в то время для защиты от лангобардов, и во многих мелких городах, ставших простыми крепостями, римский муниципий был заменен военным гарнизоном (numerus),. а место курии и дефензора (defensor) занял трибун, кото- рый был командиром гарнизона.

Тот факт, что вся система управления носила преиму- щественно военный характер, в свою очередь, отразился на экономике. Византия не в состоянии была держать в Италии сильное войско, которое экзарх мог бы исполь- зовать для широкого контрнаступления или для того, что- бы оказать помощь городам и областям, находившимся под прямой угрозой лангобардского нашествия. Поэтому, как правило, приходилось вербовать в военные отряды местных жителей: такие отряды защищали укреплен-- кые пункты, расположенные вдоль всей пограничной ли- нии — от Градо до крайнего юга Италии. Содержание* этих местных гарнизонов обеспечивали следующими двумя способами: либо солдаты получали участки земли,, которые они обрабатывали сами или с помощью других людей; либо обязанность содержать этих солдат возла- галась на колонов и землевладельцев данной местности. Жертвами такой системы в данном случае оказались мелкие и средние земельные собственники, так как круп- ным землевладельцам удалось использовать сложив- шуюся ситуацию для того, чтобы укрепить свои позиции и стать еще более могущественными.

Слой крупных собственников частично состоял из представителей древней сенаторской аристократии, а в несравненно большей части из высших гражданских и военных должностных лиц, которые сосредоточили в сво- их руках огромные земельные владения; эти земли они захватили у подчиненного им населения либо получили у церкви, заставив ее передать им в виде эмфитевзиса обширные территории, которые позднее они фактически

Превратили в свою полную собственность. Очень часто в руки крупных собственников попадало в конце концов командование местными гарнизонами; таким образом создавалось положение, характерное для будущей фео- дальной организации общества, когда крупный землевла- делец был вместе с тем и носителем военной власти.

Отмечая эти наиболее характерные черты политической, военной и социальной структуры византийской Италии VII—VIII веков, Л. М. Гартманн, наиболее полно и пра- вильно излагающий историю Италии данного периода, пришел к следующему выводу: невзирая на различие в терминах, земельные отношения и социальный строй в лангобардских и византийских областях Италии, по суще- ству, были очень сходными. Это объясняется не столько внешними факторами, такими, как вторжения варваров или византийское господство, сколько дальнейшим разви- тием процесса разложения римского общества и римских учреждений, начало которого относится к III веку. Нам кажется, однако, что в этом своем заключении, в основном правильном, Гартманн не принял в достаточной мере во внимание одного обстоятельства, а между тем это об- стоятельство до X или до XI века определяло собой суще- ственное различие—по крайней мере, в некоторых эко- номических аспектах — между обеими частями Италии. В византийской Италии, несомненно, шел процесс, кото- рый привел к обезлюдению и запустению большинства городов, к упадку, а может быть, и полному исчезнове- нию муниципальных учреждений, к сильной концентрации земельной собственности, особенно церковной, к стре- млению крупных землевладельцев стать в пределах своей территории мелкими независимыми государями. Тем не менее эти области сохранили известное превосходство по сравнению с лангобардской Италией, ибо им попрежнему был доступен морской путь и они могли поддерживать с восточными странами сношения, несравненно более тесные, чем лаигобардские области Италии.

Правда, вскоре после завоевания, и особенно со вре- мен Ротари, лангобарды тоже утвердили свое господство над значительной частью итальянского побережья. Од- нако нет никаких указаний на то, что в эту эпоху суще- ствовали более или менее значительные порты в Лигурии и Тоскане; что касается побережья Адриатического моря, то здесь на отрезке от Монте Конеро до Гаргано вообще

не было портов. Совсем иным было положение византий- ской Италии: обширный бассейн Венецианского залива и сеть впадающих в него рек и каналов представляли безопасный внутренний путь, удобный для сношений между Истрией и Равеннским экзархатом; южнее были расположены крупные портовые города Комаккьо и Ра- венна и небольшие порты Пентаполиса. И, наконец, что является самым главным, благодаря портам Южной Ита- лии поддерживались оживленные сношения с Сицилией, побережьем Эгейского моря и Константинополем. Равенна, Комаккьо, Неаполь и, может быть, Бари, Амальфи и Гаэта в отличие от городов внутренних областей ланго- бардской Италии (до правления Лиутпранда и Айстульфа) жили напряженной жизнью. Отсюда отплывали корабли паломников, направлявшихся к «святым местам», сюда прибывали с Босфора и из Сирии корабли, груженные тканями, пряностями и другими ценными товарами Востока; в эти города попрежнему съезжались греческие купцы. Здесь, вероятно, жили также судовладельцы, иначе нельзя было бы объяснить ту морскую войну, ко- торую эти города вели в IX веке против сарацин, совер- шавших набеги на Италию.

Развивавшаяся таким образом торговая деятельность этих приморских городов не могла ограничиться узко- локальными рамками. Правда, за исключением естествен- ной дороги, какую представляла собой По (по этому пути ко временам Лиутпранда купцы Комаккьо могли подняться до Пьяченцы), природные препятствия, слож- ность политической обстановки, а также отсутствие хоро- ших дорог ограничивали торговцам этих портов доступ к внутренним территориям страны. И все же Амальфи, Неаполь и Гаэта имели сношения не только с византий- скими дукатами — Кампанией и Римом, но и с герцог- ством Беневент, входившим в состав Лангобардского ко- ролевства. Благодаря этим торговым связям на данных территориях развилось товарное хозяйство (о чем сви- детельствует тот факт, что здесь дольше, чем в других местах, продолжали чеканить золотую монету), которое, в свою очередь, оказало влияние на характер земельной собственности и состояние сельского хозяйства.

6. Особое положение среди областей, захваченных Византией, занимала в этот период область лагун, которая

Сохранила свое старое римское название — провинция Венеция; лишь позднее (не раньше 1200 года) главный город этой области, возникший в начале IX века под на- званием Риальто, стал называться Венецией.

Возникновение Венеции относится к периоду, охваты- вавшему несколько более столетия — от первого втор- жения лангобардов до установления мира и прочных гра- ниц между лангобардской и византийской областями Ита- лии. Весьма знаменателен тот факт, что будущая владычица Адриатики возникла в годы, когда подгото- влялся раздел Италии на две части ■— лангобардскую и византийскую, — и притом возникла на самой северной границе между этими территориями.

Как в древности, так и в раннее средневековье от дельты Изонцо до дельты По непрерывной полосой тя- нулся — между открытым морем и побережьем материко- вой части Италии — длинный ряд лагун, усеянных остро- вами. Эти области, несомненно, были населены еще во времена империи. Поэтому нельзя говорить о том, что Ве- неция возникла только в период лангобардских вторжений, тем более, что нет никаких данных, которые позволили бы определить дату ее возникновения. И все же не вызывает сомнений, что первое вторжение и последующие за- воевания лангобардов повлекли за собой переселение на острова лагуны наиболее богатых и влиятельных жите- лей больших городов Венето, а следовательно, не только значительный рост населения этих островов, но и быстрое и коренное изменение его состава, поскольку раньше здесь жили только бедные рыбаки, лодочники и охотники.

Поток беглецов из Аквилеи направился в Градо — у самой северной границы города, около устья Изонцо: в Каорле — у устья Ливенцы — поселились беженцы из Конкордии; в Гераклее (Читтанова) и Эквилио (Дже- золо), расположенных около устьев Пьяве, нашли приют беженцы из Одерцо; беглецы из Альтина отправились на Торчелло и соседние островки, бывшие жители Падуи и Монселиче — на Маламокко или Кьоджу. Религиозным центром области был Градо, политическим и военным центром —• Гераклея, торговым центром — Торчелло.

Область лагун, отделенная от материка благодаря своему особому географическому и политическому поло- жению, оставалась после вторжения лангобардов со- .вместно с Истрией одной из провинций византийской

Италии. Мелкие города, возникшие на ее островах, как и другие укрепленные пункты экзархата, находились под управлением военных должностных лиц — трибунов, из- биравшихся из среды землевладельцев, которые иммигри- ровали сюда из римских городов близлежащей террито- рии. Лишь в конце VII века или, быть может, еще позд- нее над трибунами был поставлен дож (dux), вначале назначавшийся византийским правительством; в период восстания византийской Италии против законов, запре- щавших почитание икон, должность дожа стала выбор- ной. Однако даже и в последующую эпоху византийское влияние попрежнему сказывалось на характере этой должности, в тех титулах, которыми наделяли дожа, в це- ремониях, которыми его окружали, в самом характере его власти; оно сказалось также на направлении политики Венеции и на особенностях ее экономического развития.

Самым ранним из имеющихся в нашем распоряжении источников, который освещает экономическую жизнь обитателей лагуны до лангобардского вторжения и мас- сового переселения на острова горожан с материка, яв- ляется знаменитое письмо Кассиодора морским трибунам Венеции. Заинтересованный в привозе вина и оливкового масла из Истрии в Равенну, римлянин ■— министр остгот- ского короля — настаивает на том, чтобы этой перевоз- кой занялись жители Венето, которые «владеют в своей области многочисленными кораблями», «часто пересекают бесконечные пространства», «находясь в плавании, чув- ствуют себя как дома», а «когда море закрыто для них из-за неистовства ветров, могут воспользоваться другим путем — по красивым рекам». «Тогда корпуса их судов не видно, — добавляет Кассиодор, из чего явствует, что он непосредственно наблюдал описанную им картину, — и временами кажется, что они плывут по лугам; они дви- жутся, ибо их тащат канатами, так что не лодки везут людей, а пешие люди тащат лодки».

Следовательно, обитатели Венецианской лагуны уже в начале VI века занимались не только рыболовством, но и перевозками грузов в открытом море; при этом, ве- роятно, они плавали между Истрией и дельтой По («бес- конечные пространства» Кассиодора), а также по лагуне и впадавшим в нее рекам.

Далее Кассиодор останавливается на описании об- ласти, омываемой с востока морем, «где морские приливы

И отливы то покрывают, то обнажают поля, а жи- лища похожи на гнезда водяных птиц», где люди, защи- щаясь от сильного прилива, должны строить искусные плотины из сплетенных ивовых прутьев. «У жителей, — добавляет он, — имеется в изобилии только рыба; там бедняки и богачи равны между собой, все они питаются одной и той же пищей и находят приют в одинаковых жилищах. В их среде нет места зависти; они состязаются лишь в разработке месторождений соли, вместо работы плугом и косой они заставляют вращаться цилиндры, и таким образом также как бы получают жатву; соль они обменивают на те продукты, которых у них нет: ведь нет никого, кто не нуждался бы в соли».

Это описание знакомит нас с основными чертами хо- зяйства Венеции в период ее возникновения: источником существования населения, привыкшего к суровому об- разу жизни, к ежедневной борьбе со стихиями, являются рыбная ловля, добыча и дробление соли, а также тор- говля ею и, повидимому, в меньшей мере, перевозка гру- зов. Начиная с этого времени в венецианском хозяйстве главную роль играла торговля солью (это характерно даже для периодов его высшего расцвета): соль соста- вляла один из главных предметов экспорта в Паданскую равнину на всем ее протяжении и предоставляла, таким образом, Венеции возможность с самого начала ее су- ществования завязать сношения с городами внутренних районов страны.

Переселение на острова лагуны жителей материковой Италии, несомненно, усилило социальную дифференциа- цию в среде населения этих островов; семьи богатых соб- ственников со всем их окружением и рабами, высшие сановники церкви, уже обладавшие обширными земель- ными владениями, не только присоединились к тузем- ному населению рыбаков, лодочников и солеваров, но и как бы надстроились над ним. Перебравшиеся в лагуну епископы и крупные светские собственники (так называе- мая трибунатская аристократия) сохранили права на те земли, которыми они владели на материке, на завоеван- ной лангобардами территории. Правда, с этими правами отнюдь не всегда считались; впрочем, даже независимо от этого обстоятельства, в условиях почти непрерывной войны эти собственники не могли распоряжаться своими материковыми владениями, равно как не могли черпать

в них то могущество, каким обладали крупные собствен- ники материковой Италии, жившие в своих поместьях. С другой стороны, сами природные условия островов ла- гуны не способствовали образованию аристократии, со- циальный вес которой определялся бы не только проис- хождением и многочисленными должностями, но и бога- тыми доходами с собственных земель, обрабатываемых множеством зависимых людей.

На некоторых островах уже в эту раннюю эпоху суще- ствовали, хотя и в значительно меньших масштабах, чем в наше время, виноградники, огороды и фруктовые сады, однако там совершенно не было больших территорий, за- сеянных зерновыми злаками или кормовыми травами. Поэтому, в то время как недалеко от лагуны, в прибреж- ной полосе материковой Италии, очевидно, преобладали крупные поместья, земли которых состояли из заболо- ченных долин, пригодных для охоты и рыбной ловли, зарослей кустарников, лесов и пастбищ, — на островах, на тех небольших пространствах, которые не были заняты поселениями или соляными разработками и не были за- болочены, жители, вероятно, разводили сады и огороды, используя эти земли в высшей степени эффективно. Эти земли были раздроблены на мелкие наделы.

Аристократии приходилось компенсировать потерю доходов со своих материковых владений тем, что она при- нимала прямое или косвенное участие в тех занятиях, ко- торые служили главным источником существования мест- ного населения: в эксплуатации месторождений соли, весьма многочисленных не только в Къодже, но и в Му- рано и в самом Риальто, в торговле солью, в перевозке морем и речным путем грузов и в торговле предметами, доставлявшимися с Востока. В частности, значение мор- ской торговли Венеции заметно возросло после того, как Равенна подпала под власть лангобардов. Может быть, уже в VIII веке и, несомненно, в IX веке венецианцы торговали с Сицилией, с Грецией и Египтом, причем иногда сами добирались до этих стран. Нам известно, что в начале IX века у них уже был военный флот, кото- рый приходил на помощь византийцам; в то же самое время мы встречаем венецианцев в Кремоне и Павии, где они, конкурируя с купцами Комаккьо, торговали, кроме соли, ценными перьями и кожами, бархатом, шелком, пурпурными тканями из Тира, словом, всевозможными

Восточными товарами, которые получали в обмен на лее, железо и главным образом рабов.

Именно к первым годам IX века, то есть к периоду, когда Венеция, сделавшая Риальто местопребыванием правительства, впервые обнаружила свое морское мо- гущество и упрочила свою независимость, хотя и сохра- нила верность по отношению к Византии, относятся два имеющихся в нашем распоряжении документа: завеща- ния дожа Джустиниано и епископа Орсо Партечипаццо. Эти документы наглядно свидетельствуют о том, что ве- нецианский патрициат уже занял то экономическое поло- жение и приобрел тот облик, который сохранил вплоть до XVI века. Особенность экономического положения венецианского патрициата заключается в том, что его богатство состояло из двух примерно равных частей. Представители патрициата получали одновременно как доходы с земли, так и барыши с капитала, который они вкладывали в ростовщические операции и торговые пред- приятия.

Джустиниано и Партечипаццо, потомки старинной знати, унаследовали многочисленные земельные владе- ния на островах лагуны и на берегу материковой Ита- лии. Сверх этого они приобрели у трибунатских семейств, переселившихся в область Венеции или же в область Тревизо, их земли, оставшиеся на лангобардской терри- тории. Одновременно дож и епископ принимали участие в морской торговле, помещая в нее довольно значитель- ный капитал, разделяя связанный с ней риск и получая прибыль. Очевидно, этим участием (которое, вероятно, сводилось к той или иной форме финансирования тор- говли) объясняется то обстоятельство, что в своих заве- щаниях они распоряжаются большими количествами пер- ца и других пряностей.

Уже то обстоятельство, что морская торговля только что возникшего города влекла к себе аристократию, воз- высившуюся исключительно благодаря земельным бо- гатствам, является наилучшим показателем того, какое значение сохранили торговые сношения между портами византийской Италии и Востоком, какие широкие воз- можности предоставляла купцам этих портов их роль по- средников между самыми развитыми странами Среди- земноморья и лангобардской Италией.

Г л а в а III Феодальный период (IX—XII века)

1. Италия под властью Каролингов. Новая угроза со стороны вар- варов — арабов, венгров, норманнов, славян. 2. Феодализм. 3. Фео- дализм и крупная земельная собственность. Так называемое помест- ное хозяйство. 4. Хозяйственная организация на землях крупных монастырских поместий и короны. 5. Города византийской Италии: Равенна, Рим, Бари, Амальфи. 6. Рост венецианского могущества в период IX—XI веков. 7. Приморские города лангобардской Италии: Пиза и Генуя. 8. Городская жизнь во внутренних областях королев- ства. Павия. Финансы и экономика королевства до конца X века.

1. Восшествие династии Каролингов на престол Па- вии и восстановление Священной Римской империи За- пада \ объединившей лангобардскую Италию с Фран- цией и Германией под скипетром единого государя, вы- звали ряд других территориальных перемен, следствием которых было уменьшение византийских владений и от- деление Беневентского герцогства от Лангобардского королевства. Однако это не повлекло за собой сколько- либо заметного изменения экономического положения Италии и тенденций ее экономического развития.

¹ Говоря о Священной Римской империи Запада, автор имеет в виду Каролингскую империю. — Прим. ред.

Государство сохранило свои старые учреждения; все изменения свелись к тому, что произошла смена лиц при дворе и в государственном аппарате. Некоторые крупные земельные владения перешли в руки представителей франкской знати, другие владения были созданы заново из захваченных земель. В германских королевствах, где короли управляли государством, как своим личным иму- ществом, они не могли рассчитывать на систему прямых налогов, и их доходы состояли лишь из экстраординар- ных приношений, санкционированных собранием, и не- больших поступлений, получаемых от сбора пошлин; но основные поступления состояли из доходов от огромных земельных владений. Поэтому в распоряжении Каролин-

гов был единственный способ усилить могущество и создать для него прочную (хотя бы и временную) базу: щедрая раздача земельных пожалований своим васса- лам — франкам. Каролинги раздавали земли светским лицам и монастырям также и в Италии, главным образом в долинах, по которым шли пути из Италии через Альпы в другие страны Европы.

Несмотря на то, что произошла смена лиц, занимав- ших государственные должности и владевших землями, экономика Италии в основных своих чертах, естественно, не претерпела никаких изменений с последнего века су- ществования Лангобардского королевства: попрежнему преобладала крупная земельная собственность, которой была свойственна тенденция ко все более полной само- стоятельности как в политическом отношении (независи- мость от центральной власти), так и в экономическом (удо- влетворение собственными средствами самых насущных нужд населения данного поместья). Впрочем, в Италии эта тенденция ослаблялась в значительно большей сте- пени, чем в северных владениях Каролингов, тем обстоя- тельством, что в Италии уцелели города и сохранились торговые связи с итальянскими областями, находивши- мися под властью Византии, и при их посредничестве с восточным Средиземноморьем. Эта торговля, находив- шаяся под покровительством Карла Великого и его пре- емников, стала даже более оживленной по сравнению с торговлей времен Лиутпранда; она-то и препятствовала осуществлению той полной изолированности Италии от средиземноморской цивилизации, которая, как утвер- ждает Пиренн, характерна для начального периода сред- невековья в римских провинциях к западу от Рейна.

Наиболее важным признаком того, что страны, рас- положенные к северу от Альп, оказались вне главного русла международной торговли, является прекращение чеканки в этих странах золотой монеты и переход к се- ребряному монометаллизму (по существу, единственной монетой, которая чеканилась, был денарий, содержавший несколько более 2 граммов чистого серебра). Такая эко- номическая изоляция являлась следствием завоевания арабами западного Средиземноморья и почти полной по- беды в указанных выше странах замкнутого натураль- ного хозяйства. В Италии же, напротив, подобной эконо- мической изоляции не существовало, что, впрочем, при-

знает и сам Пиренн. Хотя монетные дворы империи вос- приняли каролингскую монетную систему, в Беневент- ском герцогстве попрежнему чеканилась золотая монета, и византийский золотой солид все еще имел хождение на крупных рынках Италии, поддерживавших более ча- стые как прямые, так и косвенные сношения с Византий- ской империей.

Однако, если мы не можем согласиться, по крайней мере в отношении Италии, с тем, что товарное, а следо- вательно, и денежное хозяйство исчезло, мы не должны впадать в противоположную крайность, свойственную тем историкам, которые рассматривают эпоху Карла Вели- кого как эпоху своего рода возрождения, выразившегося не только в пышном расцвете культуры, но и в экономи- ческом расцвете. В действительности причины, которые вынуждали майордомов Австразии раздавать земли в бе- нефиции лицам из своего окружения, получая взамен клятву верности (вассалитет), с целью создать прочную основу для своего могущества, действовали и во времена их потомков, вступивших на франкский престол. Система раздачи бенефициев вскоре была распространена на Итальянское королевство и привела не только к опасной раздробленности государства, но и к последующему уси- лению многочисленных крупных землевладельцев. По- следние постепенно становились в своих поместьях мел- кими государями и распространяли свою власть за пре- делы собственных земель, населенных колонами и дру- гими категориями земледельцев — свободных и сервов, — на соседних мелких и средних собственников, так как по- следние в страхе перед грозящими опасностями были вы- нуждены отдать себя под покровительство этих крупных землевладельцев.

Следовательно, и в Италии создавался ряд самостоя- тельных владений, представлявших собой как бы мелкие государства, основой которых являлась главным образом земельная собственность; они ограничивали сферу дей- ствия городского рынка и мешали развитию товарного хозяйства, естественным центром которого являлся город.

Эта тенденция к государственной раздробленности, свойственная самому строю Каролингской империи (не- смотря на ее притязания на мировое господство), была значительно усилена не только борьбой за престол, но и новой страшной угрозой нападений внешних врагов, кото-

рая возникла с середины IX века. Арабы, прочно осевшие в Берберии, Марокко, Испании и на Балеарских остро- вах, завоевали Сицилию и пытались овладеть Сарди- нией и Корсикой. Проявляя обычно мягкость и терпи- мость по отношению к покоренному населению в стра- нах, прекративших сопротивление (более того, в этих странах арабы мало-помалу даже создают условия суще- ствования, которые были значительно лучше тех, что сло- жились на христианском Западе), на побережье Южной Франции и в Италии арабы появляются в облике пира- тов и грабителей, а не купцов. Они захватили Бари и в течение тридцати лет удерживали его в своих руках; на берегу Тирренского моря, на горе, господствующей над заливом Гаэта, арабы устроили свое разбойничье гнездо и отсюда наводили ужас на жителей Кампании и Лация; они угрожали самому Риму, а нередко и добира- лись до него. Арабы не пощадили даже северные об- ласти: укрепившись во Фраксинете, на крайних отрогах Альп Прованса, сарацины Испании на протяжении почти целого столетия совершали отсюда непрерывные набеги на соседние деревни, захватывая в плен жителей и про- давая их в рабство. Объектом их набегов, кроме Про- ванса, были Пьемонт и Лигурия; перевалы западных Альп стали непроходимыми; нападения, угрожавшие с моря и с суши Генуе и Пизе, сделали невозможным ка- кое-либо участие этих городов в торговле.

К угрозе арабских набегов с конца IX века присоеди- нилась еще более серьезная угроза со стороны венгров, которые, разгромив Велико-Моравское княжество, навод- нили Дунайскую низменность и рассеялись отсюда во всех направлениях. В 899 году они совершили первый набег на Фриуль и Венето; отсюда они проникли до Па- дуи, опустошая и разрушая все на своем пути, и год спустя, нагруженные добычей, вернулись на свои преж- ние места на венгерской равнине. В дальнейшем они не- однократно покидали ее ради разрушительных вторжений в Германию, однако добыча, захваченная в этой еще слишком бедной стране, их не удовлетворяла, и они вновь направились в Италию. Венгерские полчища втор- гались в Италию рядом последовательных волн; в 921 го- ду они появились перед Брешией, в феврале 922 года проникли в Апулию, в 924 году, подобно шквалу, обру- шились на Венето и Ломбардию, завоевали Павию

(здесь, как сообщает хронист, они сожгли 44 церкви), дошли до Пьемонта и отсюда, перейдя через Альпы, огнем и мечом прошли по Провансу и Лангедоку. В по- следующие годы набеги возобновились; в 947 году венгры пересекли весь полуостров и проникли до Отранто.

Наконец, у северных и восточных границ империи внезапно появились грозные норманны, которые отныне совершали на империю непрестанные набеги. Уже в X ве- ке эти отважные мореплаватели через Гибралтарский про- лив проникли в Средиземное море. Пиратские набеги славян, продвинувшихся до Фриуля и берегов Далма- ции, сделали крайне опасным для жителей этих обла- стей плавание в Адриатическом море.

2. Эти нападения извне ускорили давно начавшийся процесс, благодаря которому феодальная система востор- жествовала во всех странах Священной Римской империи Запада. Две линии развития, действующие в противо- положных направлениях (один процесс шел, так сказать, сверху, а другой — снизу), но направленные к одной и той же цели, привели к победе феодализма. Первый про- цесс был явлением общим для всех стран в периоды, когда государство не обладало достаточным могуще- ством, чтобы гарантировать своим подданным безопас- ность и правосудие. В этих случаях (как мы уже видели на примере Римской империи в период военной анархии и в самые трагические периоды варварских вторжений) для все большего и большего числа мелких и средних соб- ственников, которых государство ни в какой степени не защищало и которые постоянно страдали от насилий вар- варов, грабежей разбойников, злоупотреблений государ- ственных должностных лиц, самоуправства богатых и сильных соседей, единственно возможным выходом было отдать себя под покровительство какого-либо магната. Коммендируясь такому лицу, они из свободных собствен- ников превращались в простых владельцев, зависимых от своего сеньера. Формально речь шла пока что лишь о зависимости в области личных отношений, регулиро- вавшихся большей частью договором; однако такого рода отношения способствовали огромному расширению круп- ной собственности; более того, они придавали последней характер настоящей сеньерии, владелец которой распро- странял свою власть не только на зависимых от него

земледельцев, но и на большое число клиентов — свобод- ных людей, связанных с ним узами верности.

Второй процесс, который также является следствием слабости государственной власти и ее преимуществен- но, если не исключительно, частновладельческого харак- тера, восходит к древним обычаям и учреждениям. Од- нако начало этого процесса в его типичной и окончатель- ной форме относится в Галлии к последним годам правления Меровингов; своего высшего распространения он достигает при преемниках Карла Великого и после ги- бели Каролингской монархии. Король мог обеспечить себе верность и получить военную помощь людей своего окру- жения одним-единственным путем — путем пожалования им в бенефиций или феод части королевских земель. В виде единственного возмещения он получал клятву вер- ности (оммаж), которая превращала бенефициариев в вас- сально зависимых людей — вассалов (homines или vas- sali) лица, пожаловавшего им бенефиций. Бенефиций и вассалитет составляли два основных и взаимно допол- нявших друг друга элемента так называемой феодальной системы. Ее дальнейшее развитие состояло в росте вто- ричных пожалований: непосредственный (in capite) бене- фициарий, получивший свой бенефиций прямо от короля (в Ломбардии они назывались капитанами— capitanei или cattani), в свою очередь, окружал себя вассалами (вальвассорами — valvassores), которым он раздавая во временное или пожизненное держание часть земель, яв- лявшихся его собственностью или пожалованных ему ко- ролем в качестве бенефиция. Таким образом, общество стало делиться по иерархическому признаку, причем вер- шиной иерархии был король, а на ее низшей ступени на- ходились самые мелкие вассалы.

Бенефиции, предоставлявшиеся королем непосред- ственно его бенефициариям, первоначально носили ха- рактер временного держания и могли быть отняты, но в 877 году Керсийский капитулярий превратил их в на- следственные. Керсийский капитулярий совершенно из- менил отношения между обеими сторонами: он признал полное бессилие центральной власти по отношению к крупным феодалам и юридически признал последних почти самостоятельными государями в их владениях. Эта независимость магнатов еще более усилилась в связи с тем фактом, что они на протяжении еще почти двух

столетий продолжали давать своим вассалам земли в бе- нефиций на определенный срок, причем сеньер имел пра- во получить по окончании срока эти земли обратно.

Как мы уже говорили, процесс, шедший сверху, сли- вался с процессом, шедшим снизу, так как многие круп- ные землевладельцы, которым коммендировалось мно- жество людей, превращали их в своих вассалов, а сами, в свою очередь, получив земли в бенефиций, становились вассалами короля.

Позднее, когда высшие должности, носители которых представляли государство в различных территориальных областях (должности графов, виконтов — viceconrtes, маркграфов), превратились в наследственные феоды, а иммунитетные пожалования крупным светским и цер- ковным землевладельцам передали в их руки политиче- скую власть, эта система получила свое наиболее полное выражение. Крупные землевладельцы приобрели адми- нистративную власть, частичное право осуществлять су- дебную власть над своими подданными, право взимать с них пошлины и другие косвенные налоги, право постоя, право требовать с них личных служб, наконец, право основывать рынок и получать связанные с ним поборы.

3. Феодальная система, сложившаяся в лангобард- ской Италии при последних Каролингах и особенно в пе- риод независимого Итальянского королевства имела, по существу, политическое содержание. То экономическое содержание, которое обычно ей приписывается, является большей частью следствием смешения понятий феода и крупной земельной собственности. Новое образование, обычно, хотя и не всегда правильно обозначаемое терми- ном «феод», представляет собой гораздо более многогран- ное и сложное явление, чем римские сальтусы и виллы, а также поместья (curtes) раннего средневековья. Феод почти всегда является соединением одного или несколь- ких укрепленных пунктов, деревень, маленьких дереву- шек и отдельных домов, разбросанных по сельской мест- ности; он состоит из господской земли и участков зави- симых крестьян. Часть владений находится в полной собственности сеньер а и представляет собой его патримо- ний, другая же часть получена им в бенефиций, и, в свою очередь, пожалована полностью или частично более мел- ким вассалам, и, следовательно, с экономической точки

зрения, почти совершенно независима. Полное экономиче- ское господство крупных землевладельцев'—епископов, церквей, монастырей, светских сеньеров ■— простиралось только на их патримоний; патримониальные земли дели- лись на господскую землю, которая экстенсивно обраба- тывалась трудом дворовых рабов и колонов, несущих барщину, и на землю, с которой шли повинности держа- телей (terrae massariciae); эта земля была разделена на мелкие участки, предоставленные свободным земледель- цам (ливелляриям) или зависимым, большей частью по- земельно зависимым держателям. С этих участков сеньер получал различного рода поборы. Что касается вновь при- обретенных земель, которые постепенно в результате ком- мендации или пожалования бенефициев присоединялись к патримониальной земле, то они были расположены да- леко от старых владений; крупный феодал, в свою оче- редь, раздавал их в бенефиций, а, следовательно, такие земли и в экономическом отношении теряли связь с сень- ериальной собственностью.

Весьма сомнительно, чтобы о земельной собственности крупных феодалов, обладающей столь сложной структу- рой, можно было говорить, как о феодальном хозяйстве, в особенности в том случае, если считать феодальное хо- зяйство результатом простого расширения поместного хозяйства. Вопрос о том, существовало ли подлинное по- местное хозяйство как типичная форма организации эко- номики Западной Европы в раннее средневековье, являлся и до сих пор является предметом оживленных дискус- сий. Не подлежит сомнению, что на протяжении почти тысячелетия, начиная с того периода, когда впервые об- наружился упадок Римской империи, существовала по- местная структура крупной собственности. Столь же бес- спорно, что эта структура, для которой характерно наличие центрального господского двора и разделение территории поместья на господскую землю и наделы зави- симых земледельцев, достигла своего высшего развития в IX—XI веках. Из этого, однако, отнюдь не следует, что подобной организации крупной собственности, основной целью которой была обработка господской земли держа- телями, сидевшими на наделах, можно придавать столь широкий и абсолютный смысл, как это делают некоторые исследователи. Они подразумевают под поместным хо- зяйством такой экономический строй, при котором даже

ремесленное производство и торговля ограничены узкими рамками вотчины; население поместья ничего не продает и почти ничего не покупает вовне, вследствие чего деньги в хозяйстве такого поместья совершенно не нужны.

При всякой попытке определить характерные черты какого-либо- периода экономической жизни всегда опасно впадать в обобщения, отличающиеся излишней прямо- линейностью и не допускающие никаких оговорок. Так, например, мы очень часто утверждаем, что живем в эпоху крупной промышленности и наемного труда; это утвер- ждение, верное само по себе, если говорить о наиболее типичных признаках нашего экономического строя, ста- новится глубоко ошибочным, когда его пытаются обоб- щить и свести к нему всю современную экономику, ибо в действительности наряду с крупной существует мелкая и средняя промышленность, ремесло, а также домашняя промышленность. Точно так же следует иметь в виду, что в крупных земельных владениях IX—X веков имелось и сильно развитое поместное ремесло, о чем имеются совер- шенно достоверные данные. Приведем лишь два примера, впрочем, наиболее известных. Монастырь св. Юлии в Брешии, в состав обширных земельных владений ко- торого входило 60 поместий, где насчитывалось 800 се- мейств колонов и 741 раб (все эти рабы обрабатывали господскую землю), производили в своих имениях многие ремесленные изделия: поместье Грильяно поставляло ле- мехи, топоры и давало, кроме того, 100 фунтов железа; поместье Изео поставляло грубошерстные ткани. Мовел- лара давала 100 садовых ножей и имела, сверх того, женскую ремесленную мастерскую — гинекею, в которой работало 20 рабынь, изготовлявших сукна. Монастырь Нонантола посылал ежегодно в зависимый от него мона- стырь св. Михаила Архангела во Флоренции 20 послуш- ников, с тем чтобы они изготовляли там шерстяные и льняные рубашки. Тот же монастырь св. Юлии, подобно другим монастырям Северной Италии, располагал не- сколькими кораблями, имел порты и рынки. В его владе- ниях существовала хорошо организованная система пере- возок (продукты перевозились из одного монастырского двора в другой держателями, которые несли, таким об- разом, извозную повинность).

Начиная с IX века крупным земельным собственникам все чаще предоставлялось право создавать еженедельные

й даже ежегодные рынки и пользоваться связанными с ними доходами. Исследователи обычно применяют к этим рынкам термин «поместные рынки», утверждая, что они служили для торговли населения одного и того же поместья или ряда соседних поместий. Таким образом, существование подобного рода рынков расценивали как еще одно доказательство в пользу господства замкнутого хозяйства. В действительности, однако, обмен между господским двором и участками зависимых держателей или между отдельными поместьями происходил в форме либо натуральных поставок, либо служб на основе до- говорных отношений или обычая, а поэтому отпадала всякая надобность обращаться с этой целью к рынку. Более того, дипломы, жаловавшие светскому сеньеру или монастырю право открыть рынок, присоединяли к этому праву и другое право — взимания всей совокупности ры- ночных пошлин; было бы абсурдным полагать, что ры- ночные поборы взимались с колонов, совершавших об- мен в пределах поместья.

Сохранившиеся в довольно большом количестве итальянские источники IX—X веков свидетельствуют о том, что итальянское поместье этой эпохи, как правило, охватывало не целые деревни, а лишь отдельные дворы, расположенные в различных деревнях. Наделы держате- лей, а нередко и сама господская земля не представляли собой целостного земельного комплекса; эти земли за- частую были участками, расположенными в различных местностях и окруженными с двух, трех, а иногда даже со всех сторон землями других собственников, не имев- ших никакого отношения к данному поместью. Колоны, которые жили в одной деревне с зависимыми держате- лями других сеньеров и наделы которых вклинивались в земли других поместий или даже были окружены уча- стками отдельных сохранившихся еще мелких свободных собственников, несомненно, по всем вопросам, касаю- щимся администрации поместья, обращались в господ- скую усадьбу; однако вряд ли они считали господский двор центром всей своей экономической жизни, вряд ли они были отделены от окружающего мира непреодоли- мым барьером (не говоря уже о той притягательной силе, которой мог обладать для некоторых колонов соседний городской рынок).

Можно было бы предположить, что феодальная си- стема, при которой власть сеньера распространялась на целые деревни, как большие, так и маленькие, и на всех мелких и средних собственников, чьи земли нарушали целостность владений данного сеньера, смогла создать такое единство и такую самостоятельность отдельных экономических ячеек, какой никогда не удавалось до- стичь поместью.

Правда, ни в один из периодов истории Италии к ней нельзя применить полностью французский принцип «нет земли без сеньера». Даже в лангобардской Италии, то есть в тех областях, где феодальная система получила наиболее широкое распространение, фактически были земли, которые не являлись феодами, равно как были люди, оставшиеся вне феодальной иерархии. Однако, если не считать городов и прилегающих к ним областей, занимавших особое положение (на этом вопросе мы оста- новимся ниже), эти оазисы, сохранявшие независимость, становились все более редкими, ибо светские и церковные магнаты получали все большее и большее число имму- нитетных пожалований.

Таким образом, в рамках феода, как правило, посте- пенно создавалось единство, которое было прежде всего единством политическим: от сеньера до простого раба, посаженного на землю, шла длинная иерархическая ле- стница. Это включало в феодальную систему каждый участок земли и каждого человека: любой человек, обос- новавшийся на территории феода, попадал под власть сеньера, и единственным средством избавиться от нее было бегство. Однако, несмотря на то, что феод нельзя рассматривать как замкнутое экономическое целое, власть, которой был облечен феодал, в конце концов рас- пространялась даже на земли и лиц, связанных с ним лишь отношениями публичноправового характера. За сеньером было признано право собирать таможенные и дорожные пошлины, требовать барщину по постройке, ремонту и охране стен укрепленного пункта, по постройке гидравлических сооружений, а также других работ пуб- личного характера, наконец, право суда по менее серьез- ным преступлениям. Эти права, а главное широкие воз- можности, которые создавались для сеньера в связи с тем, что в его руках сосредоточилась высшая власть на данной территории и что верховная государственная

власть отнюдь не всегда Могла его контролировать, не- избежно отражались на всей экономической жизни. В тех случаях, когда крепость была построена не по инициа- тиве общины мелких собственников в целях общей за- щиты, а являлась тем же господским двором, только в новой его форме, она была не только орудием господ- ства в руках сеньера, не только местом, где зависимое население находило убежище в моменты опасности, но одновременно также и центром экономической жизни феода, местом хранения запасов зерна и других съестных припасов, которые было обязано доставлять зависимое население в крепость. Она была также местом пребыва- ния той части обитателей поместья, которая не жила по- стоянно на своих участках, а равным образом некоторого числа свободных ремесленников; здесь встречались люди, рассеянные по окрестной сельской местности; крепость являлась также естественным центром торговли.

Предположения о том, что существовали так называе- мые поместные рынки, на которых якобы происходил об- мен между крестьянами одного и того же поместья, как мы видим, является нелепостью. Однако, если рассматри- вать рынок как рынок феода (независимо от того, функ- ционировал ли он внутри крепости или около нее), куда съезжаются земледельцы, подчиненные юрисдикции фео- дального сеньера, но сохраняющие, свою экономическую самостоятельность, то существование такого рынка ста- новится вполне понятным.

4. В период, когда императорская и королевская власть (как это было и после смерти Карла Великого) все больше и больше слабела и фактически становилась номинальной, когда все более реальной становилась угроза анархии, феодальный строй представлял собой первый шаг к дальнейшему развитию производительных сил. За пределами феода обычно шла постоянная война: сеньеры чаще всего рассматривали соседние феоды как чужеземные края, отделенные труднопреодолимыми барьерами. Но на территории самого феода военная и судебная власть сеньера обеспечивала мир, безопасность и более упорядоченные и устойчивые отношения в сфере собственности и производства, способствуя, таким обра- зом, его прогрессу, что сказалось в особенности в области земледелия.

Этот прогресс обнаруживается прежде всего на зем- лях крупных церковных поместий. Возможно, что это от- части объясняется тем чисто случайным обстоятельством, что характер церковного землевладения исследован не- сравненно лучше, так как сохранилось большое число относящихся к нему источников. Однако» может быть* церковное поместье действительно отличалось более высо- ким экономическим развитием, чем другие поместья* бла- годаря тому, что к церковной земельной собственности относились с большим уважением, и благодаря самой организации монашеских орденов, в особенности бене- диктинцев. Бенедиктинские монастыри являли образец совершенного разделения труда; когда монахи разбога- тели и перестали работать сами, заставляя работать вместо себя сервов и другие категории зависимых кре- стьян, многие из них занялись организацией управления всеми отраслями монастырского хозяйства. В поместьях крупных монастырей, зачастую достигавших огромных размеров, прогресс агрикультуры, наблюдавшийся в VIII—IX веках, был весьма значителен: обрабатывались новые земли, насаждалась все более интенсивная куль- тура зерновых, разводились — там, где это было воз- можно, — виноградники и оливковые рощи. Однако не- престанно ощущался острый недостаток рабочих рук, особенно при обработке господской земли. Бегство и вос- стания сервов, право сеньера принимать на свои земли людей, прибывших из других местностей, стремление сеньера распространить на всех зависимых земледель- цев установленное обычаем прикрепление к земле пока- зывают, что проблема рабочей силы была наиболее труд- но разрешимой проблемой даже в тех поместьях, которые были лучше всего организованы. Поэтому на салической (господской) земле самую обширную площадь всегда занимало пастбище: в описях (например, в описи мона- стыря Боббио) говорится о небольшом урожае зерно- вых, но упоминаются многочисленные стада свиней, на- ходившиеся в господских лесах, а- также меньшее, но также всегда значительное количество рогатого скота и овец, которые паслись на монастырских лугах. Между тем держатели монастыря на своих участках выращи- вали прежде всего зерно, а в некоторых случаях произ- водили оливковое масло и вино. Поскольку преобладаю- щей системой была аренда из доли урожая, определенная

часть этой продукции (как правило, одна треть уро- жая) попадала в закрома и винные погреба монастыря. Сверх того, держатели, сидевшие на участках, несли бар- щину и таким образом принимали участие в обработке господской запашки. Объем барщины менялся в зависи- мости от социального положения держателя, а также от размеров участка. В Боббио различались свободные арен- даторы (ливеллярии), обязанные нести весьма ограничен- ную по своим размерам барщину: от одной недели в году до двух дней в неделю (впрочем, этот максимальный раз- мер барщины составлял исключение), — и зависимые держатели, известные под названием массариев, которые обязаны были нести неограниченную барщину в зависи- мости от нужд господского двора.

Наряду с церковным землевладением в лангобардской Италии имели, разумеется, огромное значение королев- ские поместья, состоявшие частично из сплошных и об- ширных комплексов земель, а частично из владений, раз- бросанных далеко друг от друга. В период, когда коро- левские поместья достигли максимального размера, они, по весьма приблизительным подсчетам, достигали одной девятой всей территории королевства. В королевских вла- дениях салическая земля также состояла преимуще- ственно из обширных лесов, пастбищ, а позднее и обра- батываемых лугов. При дворцах и в крепостях имелись мельницы и хлебные печи, помещения для прядильщиц, часто также мастерские для обработки дерева и железа, в отдельных местностях — каменоломни и печи для об- жига извести. Несмотря на то, что в источниках встре- чаются данные о наделах держателей, несущих обычные повинности деньгами или продуктами и отбывающих обычную барщину на господской земле, значительно бо- лее широкое распространение в королевских владениях получила, повидимому, система раздачи в аренду целых имений. Съемщик должен был платить ежегодно аренд- ную плату, которую вначале вносили продуктами, а за- тем— в X веке — деньгами; это изменение было, оче- видно, первым шагом к распаду королевских владений, которые три века спустя полностью исчезли.

5. В особом положении находились те области Ита- лии, которые начиная с VII века были под властью ви- зантийцев. Часть этих областей со времен Пипина пере-

шла под верховную власть папы (которая, впрочем, во многих областях была номинальной), в то время как дру- гие достигли фактически (но не формально) полной са- мостоятельности, превратившись в настоящие суверен- ные государства. И здесь, как и в других областях Ита- лии, сельские местности, как мы видели, обезлюдели и запустели, и здесь результатом этих бедствий было пре- обладание крупного поместья, изолированного от внеш- него мира. Тем не менее феодальная система в этих об- ластях была введена лишь три столетия спустя, в связи с завоеванием норманнами. Сходные условия создались в Беневентском герцогстве лангобардов, сохранившем свою независимость, в Сицилии, завоеванной в IX веке арабами, и Сардинии, где дольше всего сохранялась но- минальная власть византийцев и где феодальная система в своем наиболее типичном виде была привнесена в го- раздо более позднюю эпоху Арагонской династией.

Однако резкое отличие в развитии этих областей от развития остальной Италии проявлялось главным обра- зом не в области земельной собственности, не в юридиче- ском и экономическом положении сельских классов,, а в росте городов. Можно даже утверждать, что возро- ждение городов, явившееся в последующие века причи- ной того, что Италия вновь завоевала первенство в мире,, началось в IX веке именно с развития отдельных, боль- шей частью приморских центров византийской Италии.

Равенна, в последний век существования Западной Римской империи фактически являвшаяся ее столицей, а позднее столицей византийских владений в Италии, извлекла, как известно, преимущества из этого положе- ния, а также из тех тесных связей, которые она поддер- живала с Константинополем и всеми остальными портами Византийской империи. Серьезным ударом для Равенны было завоевание ее лангобардами при Лиутпранде и — несколько десятилетий спустя — ее переход под власть папы. Однако она не утратила полностью своих особен- ностей, приобретенных ею в период наивысшего расцвета; она попрежнему была не только резиденцией епископа (самого богатого и могущественного в Италии после папы), но и местом пребывания многочисленных торгов- цев (negotiatores), различных категорий городских ре- месленников, часть которых, как сообщают источники, была организована в корпорации (scholae).

В варварскую и феодальную эпоху Рим сохранил лишь тень былого величия древней столицы империи. Его население, которое в эпоху Августа и Траяна доходило до 1 миллиона человек, а может быть, и превышало эту цифру, сократилось к концу VI века, по гипотетическим, но, впрочем, весьма правдоподобным подсчетам, до 30 или 40 тысяч человек. Однако и в эту эпоху упадка он попрежнему обладал известным превосходством над другими итальянскими городами, в особенности благо- даря тому, что являлся центром католической церкви. Пышные украшения для римских соборов отчасти посту- пали в виде дарений от верующих, нередко из очень от- даленных стран, отчасти ввозились в Италию в виде то- варов или, наконец, производились в самом Риме. Благодаря тому, что Рим был резиденцией папы, сюда неизменно шел приток чужестранцев, весьма значитель- ный по своим размерам, особенно если учесть, что дороги в тот период были в крайне плохом состоянии и далеко не безопасны. Паломники, прибывавшие в Рим из раз- ных стран—даже из Ирландии, Англии, Скандинавских стран, — принадлежали к различным социальным слоям. В этом непрерывном движении — в Рим и обратно — участвовали крупнейшие прелаты в сопровождении своих свит, монахи, послы восточных и западных стран. Англо- саксы, фризы, франки, лангобарды и венгры имели в Риме свои собственные церкви со странноприимными домами и кладбищами.

Эти чужестранцы являлись в Рим с богатыми прино- шениями, что способствовало усилению денежного обра- щения в городе. По следам паломников шли купцы. На- ряду с чужеземными купцами в Риме имелись местные торговцы, которые не только принимали участие в тор- говле во время периодически устраивавшихся рынков, но, очевидно, вели и постоянную торговлю в портиках и дру- гих помещениях, предназначавшихся для этой цели. Од- нако в Риме развивалась не только торговля; здесь жили многочисленные ремесленники различных профессий, ор- ганизованные, как и в Равенне, в отдельные корпорации (scholae), которые имели собственную администрацию. Особенностью Рима по сравнению со всеми остальными городами Запада было наличие в городе особой катего- рии менял (cambiatores); в их услугах нуждались много- численные чужестранцы, прибывавшие сюда из разных

стран. Деятельность этих менял не ограничивалась про- стым разменом денег; по крайней мере с начала XI века некоторые менялы стали давать деньги взаймы церквам и самому папскому двору.

Совершенно иным по своему характеру и значительно более быстрым было развитие прибрежных городов Ита- лии. После того как ввиду арабского завоевания морской путь стал непроходим для портов лигурийской Ривьеры и Прованса, а сообщение по Дунаю в IX веке было прер- вано новыми вторжениями, приморские города Италии стали необходимыми посредниками в торговле между Востоком и Западом. Прежде всего, или, по крайней мере, раньше всего, такими посредниками стали грече- ские города Южной Италии, в особенности Бари на берегу Адриатического моря и Амальфи на берегу Тирренского моря. Бари был объектом длительной распри между византийцами и лангобардами Беневента и неоднократно подвергался нападениям сарацин, кото- рые захватили его и удерживали в течение 30 лет (840— 870 годы), а затем был окончательно отвоеван византий- цами. В период возрождения Византийской империи (X—XI века) он превратился в главный город византий- ских владений в Южной Италии, подвергшихся полной реорганизации, стал резиденцией катепана и многочис- ленных должностных лиц. Непрерывные и тесные сноше- ния Бари с империей определялись не только политиче- скими и административными соображениями, но и по- требностями торговли. Хронисты этого периода, сообщая о мореплавании и торговле, которыми занимались горо- жане Бари, говорят о пилигримах, отправлявшихся из Бари морем в «святую землю», о принадлежавших жи- телям Бари кораблях, груженных товарами из Калабрии, Дураццо, Морей, Константинополя. В знаменитой Золо- той булле, которую императоры Василий и Константин пожаловали в 992 году венецианцам, содержится требо- вание, чтобы венецианцы не перевозили на своих кора- блях товаров, принадлежащих амальфитанцам или ев- реям и лангобардам из Бари, равно как и товаров, предназначенных для них. Таким образом, византийцы стремились к тому, чтобы привилегии, предоставленные

венецианцам — значительное снижение таможенных и портовых пошлин, —= не распространялись на купцов дру- гих городов, обычных посетителей Золотого Рога. При- надлежавшие Бари корабли, грузившие в Абруццах оливковое масло для перевозки его в столицу Византии, прибыв в Константинополь, плыли дальше через Эгей- ское море, вдоль берегов Малой Азии, а затем вдоль бе- регов Сирии. В Антиохию направлялись, в частности, те корабли, которые, как нам известно, приобрели в 1087 году в Мире (Малая Азия) мощи св. Николая. В Бари, куда были привезены эти реликвии, в их честь начали строить грандиозный храм, который, равно как и заложенный на несколько лет ранее кафедральный собор, наиболее красноречиво свидетельствует о том, какая оживленная деятельность царила в те годы в Бари и на всей территории, прилегающей к городу, а равно и о том, насколько разбогател этот город.

На противоположном склоне Апеннин, на побережье Тирренского моря в районе заливов Салернского, Неа- политанского и Гаэты, со второй половины IX века, шла оживленная торговля, чему способствовали выгодное гео- графическое положение и благоприятная политическая ситуация. Три византийских герцогства — Амальфи, Неа- поль и Гаэта, окруженные лангобардскими владениями — княжествами Салерно и Капуя, были таким образом полностью отрезаны от остальных византийских владе- ний в Южной Италии и оказались в положении, с поли- тической точки зрения, весьма сходном с положением Ве- неции: номинально они признавали верховную власть Константинополя, но фактически сохраняли независи- мость; более того, они извлекали выгоду из союза с Ви- зантией, весьма полезного им в торговом отношении, и потому не порывали чисто формальных уз, связывавших их с империей, и не нарушали верности ей. Однако, в от- личие от венецианцев, эти герцогства вынуждены были считаться и с другим соседом, гораздо более могуще- ственным и опасным, ■— с арабами. Окончательно утвер- дившись в Сицилии, арабы постоянно угрожали побе- режью Тирренского моря и даже овладели, как упоми- налось выше, возвышенностью, господствующей над заливом Гаэта, что должно было обеспечить успех их на- бегам во внутренние области Италии. Византийские го- рода, расположенные в этих заливах, предпочли как

можно скорее установить мирные отношения со столь опасными соседями. Тот факт, что Неаполь, Амальфи и Гаэта обладали полной независимостью, формально яв- ляясь вассалами Византии, и что они сохраняли вместе с тем добрососедские отношения с арабами, способствовал развитию их торговли в бассейне Средиземного моря.

Из этих трех городов единственным городом, о тор- говой мощи которого сохранилось довольно много сви- детельств (если исключить немногочисленные известия о купцах Гаэты, которые появлялись в Константинополе и вдоль берегов Тирренского моря — в Риме, Пизе, Генуе и Сардинии, а также проникали во внутренние районы Италии до Павии), был Амальфи. На протяжении при- близительно 200 лет — с X по XII век — Амальфи, не- сомненно, занимал первое место среди портов побережья Тирренского моря. Амальфи, Атрани и Равелло, пред- ставлявшие собой незначительные порты на северном берегу Салернского залива, расположенные на расстоя- нии нескольких сот метров друг от друга, защищенные с севера крутыми Соррентскими горами, и по сей день населены отважными рыбаками, добирающимися во время своих поездок до побережья Африки. Своим возвы- шением эти порты были обязаны морю, а также сноше- ниям с арабами и греками. В XI веке амальфитанцы (так назывались купцы всех трех местностей) имели в Кон- стантинополе колонию с церквами и монастырями, а в Антиохии — так называемую ruga Malphitanorum; в то же самое время они посещали Египет, Тунис и Испанию. В XII веке в главных городах Сицилии имелись торговые кварталы амальфитанцев, возникновение которых отно- сится ко временам арабского господства.

Несмотря на то, что господство в Адриатическом море постепенно < переходило в руки венецианцев, купцы из Амальфи проникали и в Адриатику; у них была колония в Дураццо, и они перевозили товары из Сицилии в Ра- венну. В начале XI века они вместе с купцами Венеции, Гаэты и Салерно посещали ярмарки в Павии, которые функционировали два раза в году; здесь они, подобно венецианцам, платили в королевскую казну в качестве рыночной пошлины 2,5 процента стоимости проданных товаров, сверх того давали небольшие количества перца и других пряностей, а жене магистра камерария должны были преподнести гребень из слоновой кости, зеркало и

украшения (paratura). Но основной сферой их торговой деятельности был берег Тирренского моря. Множество амальфитанских купцов стекалось в Рим: они привозили с собой дорогие ремесленные и художественные изделия гре- ческого и арабского производства, в особенности предметы культа. Они часто бывали и севернее — в Пизе, где имели свои лавки, в Генуе, а может быть, и в городах Прованса.

Итак, с узкой береговой полосы Соррентского полу- острова, протянувшейся между горами и морем, купцы рассеялись по всему побережью Средиземного моря и проникли даже в различные города внутренних областей Италии, куда переселились многочисленные купеческие семьи из Атрани и Равелло. Большая часть населения этой местности занималась торговлей, которая играла здесь главную роль. С другой стороны, Амальфи посе- щали арабские, африканские и итальянские купцы. Хро- нисты изображают Амальфи многолюдным городом, бо- гатым золотом, серебром и драгоценными тканями, куда стекались жители соседних областей для приобретения наиболее ценных восточных товаров.

Эта интенсивная торговля самыми разнообразными товарами стала источником богатства и могущества ряда семейств, о чем свидетельствуют сохранившиеся до наших дней руины дворцов и остатки великолепных садов Равелло. Среди этих семейств выделялась семья Панта- леони; один из ее членов — Мавр, сын Панталеони, играл первостепенную роль в европейской политике XI века и делал щедрые пожертвования не только много- численным религиозным учреждениям родного города, но и католической церкви св. Павла, расположенной вне стен Амальфи, церкви св. Михаила в Гаргано и некото- рым церквам Антиохии и Иерусалима.

Торговое могущество Амальфи было, однако, недолго- вечно: оно всецело зависело от выгодного политического положения Беневентского герцогства и неизбежно должно было исчезнуть вместе с ним. Независимости Амальфи постоянно угрожали князья Салерно; норманское завое- вание нанесло городу окончательный удар. После потери независимости Амальфи оказался в несравненно худшем положении, чем другие порты Южной Италии, находив- шиеся в гораздо более благоприятных природных усло- виях; он не смог долго сохранять свое превосходство и быстро,пришел в упадок. Этот упадок, разумеется, обна-

ружился не сразу: амальфитанская торговля имела слишком большое значение для всего Средиземноморья,- чтобы норманское завоевание могло покончить с ней одним ударом.

Еще много лет амальфитанские купцы продолжали плавать по морям; еще в 1302 году город был в состоя- нии заключить договор с Генуей. Амальфи утратил неза- висимость в тот самый момент, когда его соперники благодаря крестовым походам смогли расширить свою торговлю с Востоком до огромных масштабов и когда наряду с Венецией быстро поднялись могущественные города Пиза и Генуя.

6. Некоторые порты Апулии на берегу Адриатиче- ского моря (к северу от Бари), в частности Трани, Бар- летта и Сипонто (Манфредония), попрежнему сохраняли в этот период известное значение благодаря экспорту зерна. Об Анконе до XI века почти не сохранилось ни- каких известий, Равенна потеряла былое значение, и Комаккьо был полностью разрушен. В то же время утверждается морское и торговое могущество Венеции, которая в области торговли в бассейне восточного Среди- земноморья вначале уступала Бари и Амальфи, но затем значительно опередила их, поскольку ее могущество основывалось на несравненно более широком и прочном базисе. Уже с конца царствования Карла Великого вене- цианскому правительству (место пребывания которого именно в это время было перенесено на Риальто) удава- лось извлекать пользу из соглашений относительно Адриатического моря, заключенных между византийским и франкским императорами. Договор, заключенный импе- ратором Лотарем (840 год) и автоматически возобно- влявшийся в дальнейшем в течение долгого времени, определял взаимоотношения между городами лагун, бли- жайшей к ним частью материковой Италии и северной частью Адриатики; статьи договора гарантировали Вене- ции сбыт ее товаров в области Паданской равнины, что являлось непременным условием развития ее торговли в бассейне Адриатического моря, а также с Востоком. В самом деле, договор не только обеспечивал нормаль- ные, добрососедские отношения между этими областями (в нем оговаривалось, что оба государства взаимно ока- зывают покровительство подданным и не принимают

сервов, бежавших из союзного государства), но и уста- навливал взаимную свободу торговли для участников договора: обе стороны обязывались взимать только тор- говый побор (ripatxum) в размере 2,5 процента самих товаров или их стоимости; этот пункт был исключительно выгоден венецианцам. Венецианцы также обязывались не брать в плен и не покупать христиан в королевских владениях с целью продажи их в рабство. С константи- нопольским правительством Венеция неизменно поддер- живала после эпизода с Пипином самые дружественные отношения, нередко во время военных действий перехо- дившие в прямую взаимопомощь. Этот союз имел для Ве- неции не меньшее значение, чем для Бари и Амальфи, ибо благодаря ему Венеция получала все более важные торговые пожалования и привилегии, которые заметно улучшили ее положение по сравнению с ее соперниками, городами Южной Италии.

После этого первого шага, сделанного Венецией, ее господство на берегах залива, получившего позднее на- звание Венецианского, начало быстро увеличиваться и распространяться на более широкую территорию: Вене- ция не только добилась преобладания на западном побе- режье залива, но примерно в конце X века, правда, не без сильного противодействия со стороны городов- соперников, стала господствовать над Северной Далма- цией, что дало основание дожу Пьетро Орсеоло II (вскоре после 1000 года) добавить к своему титулу новый — dux Dalmaticortim.

В то же самое время, когда венецианцы расширяли свою торговлю во внутренних областях Северной Италии и утверждали свою гегемонию в прибрежных районах Адриатики, действуя на Востоке силой оружия, на Западе — путем дипломатии, интриг и подкупов, они устанавливали все более тесные и оживленные сноше- ния с Византией. Именно в этот период своего сближе- ния с Венецией Византия начала оправляться от уда- ров, нанесенных ей мусульманским завоеванием, и частично восстанавливать свои позиции в восточном Средиземноморье. Доказательством тесной связи Вене- ции с Византией является декрет, изданный в 960 году дожем Пьетро Кандиани, который запретил венецианцам перевозить в Константинополь все носившие частный характер письма и послания из Ломбардии, Баварии,

Саксонии и других областей Германии. Каковы бы ни были мотивы этого запрещения, оно показывает, что Венеция к тому времени уже стала местом встречи куп- цов, прибывавших сюда из-за Альп через Бреннер и Понтеббу, с купцами (большей частью венецианскими), приезжавшими сюда морским путем с Востока. Это запрещение указывает также на то, что торговля между Константинополем и Центральной Европой, которая шла при посредничестве Венеции, стала уже довольно ожи- вленной и настолько регулярной, что ее можно было использовать для почтовой связи.

Лучшим доказательством того факта, что Венеция заняла господствующее положение в торговле с Восто- ком, является знаменитая Золотая булла, пожалованная в 992 году императорами Василием и Константином дожу Пьетро Орсеоло. Эта привилегия предоставляла венецианцам свободный доступ в гавань Константино- поля и полную свободу торговли в этой гавани; ввозная пошлина, взимавшаяся с венецианских кораблей при входе в проливы, произвольно удвоенная к этому вре- мени, теперь должна была взиматься в первоначальных размерах (2 золотых солида с каждого корабля при его входе в пролив и 15 солидов — при выходе), тогда как с купцов из Амальфи и Бари эта пошлина попрежнему взималась в большем размере.

В следующем столетии венецианцы продолжали за- воевывать все новые позиции в Константинополе и на всем Востоке, пока, наконец, в 1082 году, накануне пер- вого крестового похода, им не удалось добиться моно- польного положения: известная привилегия Алексея I гарантировала им свободу торговли во всей империи, освобождала венецианских купцов от всех торговых по- шлин, разрешала открывать лавки и устраивать торговые склады в Константинополе и иметь в гавани свои соб- ственные пристани. В грамоте перечислялись также города Сирии, Малой Азии, Фракии, Македонии и Гре- ции, обычно посещавшиеся венецианскими купцами.

Публикация Honorantiae civitatis Papiae (источника, который, по всей вероятности, восходит к тридцатым 'го- дам XI века, но содержит сведения, относящиеся к зна- чительно более раннему периоду) освещает более полно торговлю, которую венецианцы вели в IX—X веках с горо- дами Паданской равнины, в частности с Павией, избирая

обычно речной путь. Пятая глава говорит о «многих богатых, венецианских купцах» («multi divites negot'atores Venetorum»), которые обычно приезжали в Павию для заключения там торговых сделок; здесь они платили мо- настырю ев. Мартина, расположенному перед городскими воротами, побор в размере 2,5 процента от цены продан- ных товаров, давали определенное количество пряностей камерарию и преподносили украшения его жене (иначе говоря, уплачивали те же самые пошлины, что и купцы Амальфи, Гаэты и Салерно'). В четвертой главе гово- рится о- ежегодном поборе в размере 50 венецианских лир и, сверх того, о мантии, которые дож был обязан да- вать королевскому фиску «ввиду того-, что- она (Павия) входила в Лангобардекое королевство» («propter hoc quod ad regem Longobardorum pertinet»), и добавляются в виде пояснения следующие слова, очень напоминающие знаме- нитое письмо Кассиодора: «И этот народ не пашет, не сеет, не собирает винограда. Этот побор называют догово- ром потому, что благодаря ему венецианцы могут поку- пать в любом порту зерно и вино и останавливаться в Па- вии, и они не должны испытывать никаких неприятно- стей» («Et ilia gens no-n arat, non seminat, not vindemiat. Istud censum appellant pactum, eo quod gens Venetorum potest emere in omni portu granum et vinum et illorum dispendia in Papia facere et nullam molestiam recipere debent») ^!.

Павийский источник является ярким свидетельством того, какое значение для венецианской экономики сохра- няла в X веке торговля по речным путям. Однако-, если не считать соли, которую в тот период добывали только в соляных разработках Кьоджи и островов лагуны, объек- тами этой торговли почти исключительно являлись товары, привозимые с Востока: пряности, благовония, предметы роскоши, а также шелковые, льняные и хлопчатобумаж- ные ткани из Сирии, вино и оливковое масло из Греции, сандаловое дерево-, красящие вещества, фрукты и произ- ведения искусства.

¹ Instituta regaHa et ministeria Camerae Regum Longobardorum et Honorantiae civitatis Papiae (ed. Hofmeister, in: Monumenta Get- maniac Historic a_s Scriptores, t. XXX, p. 11, Leipzig, 1933),

В обмен на эти товары, импортируемые из восточного Средиземноморья и Египта, венецианцы вывозили из стран Северной и Западной Европы немногочисленные

виды товаров: строительный лес, железо и медь, а также, невзирая на часто повторявшееся в договорах IX—X ве- ков запрещение, значительное количество рабов, в осо- бенности из славянских стран.

Несмотря на то, что мы не знаем, существовали ли з рассматриваемый нами период столь же богатые купцы, каких мы встречаем в конце XII — начале XIII веков, несмотря на то, что источники (впрочем, довольно скуд- ные) дают основание предполагать, что объем торговли и размер вкладываемого в нее капитала были еще весьма скромными, все же регулярные торговые отношения вене- цианцев с Апулией, Сицилией, Египтом, Сирией, Балкан- ским полуостровом и прежде всего с Константинополем по- казывают, что уже накануне крестовых походов сложились условия для быстрого развития венецианской торговли.

7. Значительно позднее, чем приморские города визан- тийской Италии, достигли морского и торгового могуще- ства два единственных порта лангобардской Италии — Пиза и Генуя, которые расцвели с поистине чудесной быстротой. Экономика этих городов, как и городов вну- тренних областей, носила начиная с VII века преимуще- ственно аграрный характер. Позднее они были включены в феодальную систему, однако в конце X века, когда Средиземное море стало, наконец, ареной деятельности смелых и предприимчивых моряков Пизы и Генуи, эти города потеряли свой феодальный характер и преврати- лись в XI веке в важные торговые центры, соперничавшие с приморскими городами Южной Италии. После ланго- бардского завоевания, когда торговле был нанесен силь- ный удар, исчез слой торговцев и полностью прекратились сношения Генуи и Пизы с Византийской империей, -— сношения, которые были основным, если не единственным источником их торгового процзетания. Но, тем не менее, морская торговля в этот период не была полностью уни- чтожена, хотя ее раззитие и было замедлено. Позднее эти два города, как и весь берег от Гаэты до Лангедока, бо- лее двух веков подвергались опустошительным набегам арабов, й вся их история, насколько она нам известна, сводится к борьбе на суше и на море против нападавших на них сарацин.

Пиза была речным портом, но обладала морской га- ванью, расположенной несколько севернее современного

Ливорно. В большей степени, чем от набегов сарацин из Фрахсинета, она страдала, повидимому, от нападений сарацин, прибывавших с юга, которые были в IX веке раз- биты объединенными силами папства и герцогств Южной Италии. Благодаря этому обстоятельству, а также благо- даря близости Лукки и «дороги франков», проходившей вдалеке от побережья Лигурийского моря, открытого для пиратских набегов, Пиза начала возрождаться раньше, чем Генуя. В ходе сопротивления арабам росло морское и военное могущество' Пизы, которая скоро- смогла перей- ти в контрнаступление. Пизанский флот отваживался, в особенности с начала XI века, продвигаться самостоя- тельно или вместе с генуэзскими кораблями вдоль берегов Калабрии и Сицилии и добираться до- Балеароких остро- вов, Испании и Африки. Несмотря на то, что внешне борьба с сарацинами носила чисто политический харак- тер, в основе ее лежали экономические интересы. Вольпе пишет: «Война, которую пизанцы и генуэзцы вели во- всем западном Средиземноморье, являлась предвосхищением крестовых походов. Несмотря на то, что в ней принимали участие — правда, в незначительных масштабах — также и феодальные силы, несмотря на то, что она давала вы- ход алчности небогатых земельных собственников полу- деревенского, полугородск-ого- типа, ■— все же как по своему характеру, так и по своим целям она являлась целиком городским предприятием. Эта война была орга- низована частными судовладельцами для защиты своей собственной торговли, для захвата добычи, с целью под- чинения, скорее экономического-, чем политического, обла- стей, богатых сырьем, в котором так нуждались горо- жане». К областям, которые пизанцы и генуэзцы стре- мились освободить от господства и влияния арабов, в первую очередь принадлежали острова Эльба, Сардиния и Корсика. В борьбе за эти острова преимущество- находи- лось на стороне Пизы, которой с начала XI века удалось распространить свое господство' на Корсику и, может быть, также на Эльбу, по крайней мере, церковная юрис- дикция на этом острове принадлежала пизанскому епи- скопу. После победы 1016 года Пизе не удалось сразу приобрести политическую власть над Сардинией, но начи- ная с этого времени она установила своего рода протекто- рат (по крайней мере, над северной частью острова), обес- печивавший пизанским купцам значительные привилегии.

О том расцвете, какого- достигла Генуя В Период древ- него Рима, она вплоть до второй половины X века сохра- няла одни лишь смутные воспоминания. Она еще не ощу- щала необходимости, да и не имела возможности, восста- новить городские стены, разрушенные Ротари. На том небольшом пространстве, где раньше был римский город, теперь среди садов, полей, заброшенных участков земли были разбросаны маленькие деревянные дома. Уже в ре- зультате лангобардского завоевания, а позднее в резуль- тате господства арабов в западном Средиземноморье Ге- нуя была отрезана от важнейших морских торговых путей. Две римские дороги, сходившиеся в Генуе, стали опасны п связи с постоянной угрозой арабских набегов и поэтому были заброшены; торговым путем стала проходившая к востоку «дорога франков», которая через Чизу спускалась к Луни. Генуя не смогла даже стать, подобно другим итальянским городам, рынком сбыта сельскохозяйствен- ных продуктов, так как окрестная территория была гори- стой и неплодородной; она не смогла также использовать выгод, связанных с превращением ее в резиденцию долж- ностного лица, представлявшего в данном городе коро- левскую власть или, позднее, крупного феодала, ибо она вначале была подвластна юрисдикции маркграфов Тос- каны, а позднее — Обертенгов, центр владений которых был расположен на возвышенности Апеннин. Единствен- ными представителями власти, жившими в Генуе или ее пригороде, были епископ и виконты, являвшиеся намест- никами маркграфа и правившие городом также и в пе- риод его возрождения. Это> возрождение, начавшееся около середины X века, шло с удивительной быстротой. Предоставленный своим собственным силам, город был вынужден сам защищаться от нависшей над ним опас- ности арабских набегов. Стремясь укрепить свою обороно- способность, он прежде всего восстановил городские стены, и сюда, под прикрытие этих стен, епископ перенес свою кафедру. Позднее, когда феодалы Прованса раз- рушили цитадель арабов Фраксинет (987) и опасность арабских набегов со стороны суши была устранена, Ге- нуэзцы, подобно пизанцам, перешли в контрнаступление на море и совместно с пизанцами менее чем за 30 лет очистили от сарацин северную часть Тирренского моря.

Превратившись столь быстро в могущественные мор- ские державы, Пиза и Генуя завязали торговые сношения

с приморскими городами трех южноитальянских гер- цогств. Когда ожесточенные войны с арабами Сицилии, Испании и Африки сменялись периодами мира, пизанские и генуэзские купцы посещали порты этих стран, а арабов и берберов часто можно было встретить на пути в Пизу. О торговле с Востоком сохранилось лишь несколько весьма неопределенных сведений; только в XII веке, после норманекого завоевания Сицилии, открывшего пизанцам и генуэзцам путь через Мееоинский пролив, и в особен- ности после первого крестового похода, в котором боль- шую часть флота крестоносцев составляли пизанские и генуэзские корабли, эти города Тирренского побережья стали соперниками Венеции в восточном Средиземно- морье. Несмотря на то, что их торговая деятельность ограничивалась западной частью бассейна Средиземного моря, Генуя и Пиза, особенно последняя, в течение XI века достигли благодаря флоту и торговле подлинного расцвета. В Пизе были отстроены чудесные новые здания, возник слой могущественной буржуазии — слой судовла- дельцев и купцов, принявших участие в управлении горо- дом, сложилось обычное морское право (это морское право было признано привилегией, предоставленной Пизе Генрихом IV). В Пизу и Геную стекались купцы из от- даленных внутренних областей Италии; об этом свиде- тельствует документ, в котором речь идет о- тяжбе между монастырем Монтекассино и кураторами пизанского рын- ка, а также древнейший таможенный тариф Генуи, соста- вленный в конце XI века, где в перечне купцов, посещаю- щих этот торговый центр, фигурируют купцы всех пор- товых городов от Барселоны до Салерно, лангобардских городов, а равным образом городов, расположенных к се- веру от Альп.

8. После Каролингской эпохи даже внутренние обла- сти Лангобардской Италии попрежнему отличались от стран, расположенных по ту сторону Альп, где феодаль- ная система достигла полного развития; это различие заключалось в том, что в лангобардских областях город- ское хозяйство неизменно играло несравненно большую роль, чем в этих странах. Начиная с середины IX века постепенно возрастает роль городов внутренних областей. Этому процессу содействовало происходившее в этот период развитие морской торговли между городами

побережья Италии и арабским и византийским миром, ко- торая оказывала, в свою очередь, влияние, хотя и несрав- ненно более слабое, на внутренние районы. Многие города начали реставрацию старых городских стен (поскольку еще не было возможности построить новые крепости), за которыми можно было бы укрыться во время набегов венгров и сарацин. Эти новые города сохранили от древне- римских городов собственно^ одно название; впрочем, за редкими исключениями, это были даже и не города в полном смысле слова, если вкладывать в него определен- ное экономическое понятие, подразумевая под городом место сосредоточения населения, источником существова- ния которого является не сельскохозяйственная деятель- ность. Вместо старых римских зданий, разрушенных на- бегами или постепенно превратившихся в руины (в осо- бенности с VI века), не строили новых; там, где раньше стояли эти здания, теперь зачастую были луга или поля, которые составляли значительную часть территории (как правило, весьма небольшой), расположенной внутри го- родских стен. Епископ, граф, высшие должностные лица и немногочисленные более или менее крупные вассалы, которые нередко, хотя и не всегда, жили в городах (или же имели там своих представителей), получали в городе со своих колонов, сидевших на землях пригорода, а иногда даже и внутри города, чинш, по крайней мере, частично уплачивавшийся в натуральной форме. За городскими стенами расстилались луга и леса, где городское населе- ние имело право- пасти окот и собирать дрова. Итак, глав- ный источник богатства значительной части городского населения попрежнему составляла земля — пашни, леса и пастбища.

Однако высшие светские и церковные ма'гнаты, жив- шие в городе со своей многочисленной свитой должност- ных лиц и клиентов, какой бы образ жизни они ни вели, не могли удовлетворить свои нужды исключительно про- дуктами, получаемыми с окрестных земель. Поэтому ка- ждый раз, когда какая-нибудь фраза или отдельный тер- мин, сохранившиеся в крайне скудных источниках, при- открывают нам картину внутреннего состояния городов, мы видим, что' среди городского населения наряду со знатью, колонами и сервами были и такие элементы, кото- рых можно рассматривать как родоначальников будущей буржуазии. Мы уже указывали, что в эдикте Айстульфа,

относящемся к последним годам существования Ланго- бардского королевства, упоминаются negotiatores как определенный социальный слой, разделенный на три сту- пени, высшая из которых по своему социальному поло- жению приравнивается к слою средних земельных соб- ственников. Трудно, сказать, что подразумевали под тер- мином negotiatores: имели ли в виду, как это было в- древнем Риме, лиц, занимавшихся преимущественно кре- дитными операциями, или же профессиональных торгов- цев. Самым правдоподобным представляется второе тол- кование этого, термина; однако в таком случае встает вопрос: существовали ли начиная с данного времени на- ряду с купцами, постоянно переезжавшими с одного рынка на другой, торговцы, которые постоянно жили в одном и том же месте и имели собственную лавку, где и прода- вали свои товары. Нам известно, что в Италии, по край- ней мере до- периода Отгонов (при которых иммунитетные права достигли большего размера и распространялись на большую территорию), в наиболее важных грамотах, пре- доставлявших сеньерам рыночное право, шла речь о рынке на территории города или у городских стен. Неко- торые названия косвенных налогов, такие, как buticati- cum, взимаемый в Пизе, curatura и portaticum, взимаемые во многих других городах, указывают на несомненное существование городской торговли. Точно так же та- моженные пункты вдоль рек Северной Италии, где следовало платить ripaticum или palificatura, иногда уста- навливались около границ крупных земельных владе- ний, особенно монастырских, но чаще поблизости от городских центров. Все это дает основание предпола- гать, что главным местом пребывания negotiatores были города.

Начиная с VIII века в городах наряду с negotiatores существовали также и свободные ремесленники. Ремес- ленники, занятые в текстильном производстве, а может 0ыть, и в некоторых других отраслях производства, были в худшем положении ввиду конкуренции рабского труда, применявшегося в монастырях и в других крупных по- местьях. Но ремесленники, занятые, например, строитель- ными работами, изготовлением оружия, мыловарением, остались независимыми от господских дворов и даже были поставлены, как мы вскоре увидим, под непосредственное покровительство королевской администрации.

Городской рынок развивался в первую очередь в горо- дах, расположенных вдоль дорог, которые с Альпийских гор вели в Павию и Рим, или вдоль судоходных рек (прежде всего вдоль По), а также в непосредственной близости от них. «Honorantiae civitatis Papiae» — источ- ник, к которому мы неоднократно обращались, предста- вляет собой запись поступлений, следуемых королевскому фиску (то есть доходов от регалий, а также поступлений, получаемых в результате пожалования монополии на отдельные ремесла); он содержит, таким образом, пере- чень таможен, расположенных на границах и взимав- шихся фиском поступлений. Все таможенные посты, если не считать трех таможен на восточной границе, перене- сенных во времена Отгонов в равнину, были расположены у выхода главных альпийских долин: у Сузы, Барда, Беллинцоны, Къявенны, Больцано и позднее у Валорнье (около Кьюза ди Риволи), то есть в местах, откуда путе- шественники легко могли добраться до центральной части Ломбардии и оттуда, перейдя через Апеннины, двинуться в Тоскану и Рим.

Через эти таможни должны были проходить пили- гримы и купцы, шедшие из других стран; первые (romi- peti) были освобождены от уплаты пошлины за все имев- шиеся при них предметы, если они нужны были для их собственного употребления, но они были обязаны наравне с купцами платить побор (в размере десятой части цены) за все товары, которые они привозили в королевство для продажи. Среди этих товаров упоминаются лошади, рабы, сукна и полотна, грубые холсты, мечи. Особое положение заняли англо-саксы; произошло это благодаря следую- щему эпизоду: англо-саксы, прибывшие в Италию, в боль- шинстве своем паломники, возмутились против таможен- ных чиновников, пожелавших осмотреть их мешки и сумы. Вызванный этим спор закончился, как сообщает аноним- ный автор перечня доходов фиока, договором между коро- лем англо-саксов и лангобардским королем, который освободил англо-саксов от всех таможенных поборов и разрешил им провозить товары без таможенного осмотра, а англо-саксы должны были в виде возмещения раз в 3 года уплачивать королевскому дворцу в Павии побор в размере 50 фунтов серебра и делать дополнительно не- большие приношения.

Асти, Верчелли, Милан возвысились благодаря тому, что они были расположены на пересечении путей, спу- скавшихся с альпийских долин — с пьемонтоких долин и из Беллинцоны и Кьявенны; Верона — благодаря тому, что она расположена на реке Адидже в месте ее выхода из Альп; Пьяченца возвысилась потому, что она находи- лась в месте, где «дорога франков», которая шла с Аль- пийских тор, пересекала По. Уже в IX веке в Пьяченце 4 раза в год функционировал рынок, каждый раз в тече- ние 8 дней, а с 896 года собиралась большая ярмарка, продолжавшаяся 17 дней в году; она происходила около приюта монастыря св. Оикста, который предоставлял убе- жище путешественникам, направлявшимся в Рим или че- рез Апеннины. Возвышение Лукки объясняется тем, что она была расположена на той же дороге, недалеко от Пизы, в одном из наиболее плодородных районов Италии. Значение, которое приобрела Лукка, проявилось к концу существования Лангобардокого королевства в наличии в городе своего монетного двора и имело следствием особый характер земельной собственности епископства Лукки. Господское хозяйство было оттеснено здесь на второй план, так как основную часть земель составляли наделы держателей, причем большинство этих наделов было раз- дроблено на мельчайшие участки и передано в ливелляр- ную аренду. В X веке — ранее, чем в других городах Италии, — здесь получила распространение аренда на условии уплаты денежного чинша, а также эмфитевтиче- ская аренда больших земельных владений. В условиях, когда аграрный строй испытывал значительное влияние городского хозяйства, эти виды аренды привели к медлен- ному распаду крупного землевладения луккского епи- скопства. Луккские купцы сравнительно рано сумели ис- пользовать преимущества географического положения города, сконцентрировав в своих руках торговлю с насе- лением Паданской равнины и странами, лежащими к се- веру от Альп, и стали, быть может, совместно с Сиеной, посредниками в этой торговле, распространив сферу своей деятельности вплоть до Рима включительно. Они полу- чили от Генриха IV привилегию, освобождающую их от уплаты curatura на всех рынках, расположенных между Павией и Римом; в этот же период монета, чеканившаяся на монетном дворе Лукки, получила, наряду с денариями Павии, всеобщее признание в качестве платежного сред-

ства на всей территории вплоть до Рима, а также в самом Риме,

Уже в это время в Лукке наряду с торговлей развива- лось производство тонких сукон и, может быть, уже на- чало зарождаться шелковое производство; в области этого производства Лукки в XIII веке занимала первое место среди итальянских городов.

В раннее средневековье сухопутные дороги, несмотря на их скверное состояние, имели известное значение как для переезда людей, так и для перевозки товаров, но, тем не менее, путешественники чаще всего предпочитали пере- правляться по рекам. Уже в VIII веке из Венеции и Ко- маккьо купцы поднимались мимо Феррары, Кремоны и Пьяченцы до Павии и Милана. Путешествие было мед- ленным и стоило довольно дорого, так как государство', рассматривавшее реки как свою домениальную собствен- ность, запрещало свободное пользование ими; государ- ство считало реки источником фискальных доходов и объектом феодальных пожалований как церковным учре- ждениям, так и частным лицам. Поэтому тот, кто путе- шествовал по речным путям, был обязан на каждом участке пути отдавать агентам фиска или агентам лиц, получивших соответствующее пожалование, часть своих товаров или определенную денежную сумму. Побор был весьма умеренным, когда речь шла о' простом передвиже- нии по реке; однако в том случае, если путешественник должен был пристать к берегу, привязать лодку к сваям и приступить к разгрузке, размер этого побора значи- тельно возрастал.

Крупные землевладельцы использовали речные пути для того-, чтобы на принадлежащих им лодках (naves) перевозить в центральный господский двор продукты из более отдаленных господских дворов или получать с бли- жайшего рынка те немногие товары, в которых они ну- ждались (причем обязанность доставлять эти товары была возложена на их зависимых держателей). Но речными путями пользовались также, и притом во все большем количестве, профессиональные купцы, которые везли соль, рабов, ценные ткани, пряности, лекарства, предметы укра- шения и другие редкие товары, пользующиеся большим спросом.

Вначале торговлю вели купцы с побережья Адриатиче- ского моря; они поднимались вверх по реке и доставляли

эти товары в поместья и на рынки внутренних районов Италии. Позднее купцы южноитальянских городов также, вероятно, стали пользоваться этим путем, чтобы до- браться до лангобардской столицы; к ним присоединились купцы некоторых городов, расположенных вблизи По или ее притоков: они перевозили по реке сельскохозяйствен- ные продукты и скот из внутренних областей на большие рынки и покупали у приезжавших сюда венецианцев соль, рабов и восточные товары. Феррарские купцы добирались в одном направлении до Венеции и Равенны, в другом — до Павии. Мантуанские купцы с озера Гарда спускались к Ферраре и Равенне. Документы X—XI веков неодно- кратно и весьма красноречиво свидетельствуют об ожи- вленной сухопутной и морской торговле, которую вели жители Кремоны и которая, очевидно, составляла в то время основное занятие и главный источник доходов го- родского населения. Именно это обстоятельство' вызвало ожесточенную длительную борьбу горожан с епископом из-за налогов, которые епископ пытался взимать с куп- цов. Подобная борьба происходила несколько лет спустя в Пьяченце: епископ и горожане оспаривали друг у дру- га обладание портом на реке По.

Однако самым важным торговым центром Паданской равнины в течение трех с лишним столетий оставалась Павия, которая только с начала XI века стала постепенно приходить в упадок и уступила свое место Милану. В Па- вии находилась центральная финансовая администрация: здесь сухопутные дороги, шедшие с Альпийских гор и Апеннин, скрещивались с речным путем; если корабли шли по главной артерии этого пути — по- реке По', то они редко поднимались далее порта Павии. Таким образом, Павия являлась не только политической столицей коро- левства, но и центром его экономической жизни. Монета, которую чеканили на ее монетном дворе, до конца XI века была самой распространенной монетой королевства.

Все наиболее богатые монастыри и церкви не только Ломбардии, но и других областей имели в Павии дом или хозяйственные постройки, приют, а часто также несколько лавок, которые они сдавали внаймы купцам; нередко они получали право пользоваться гаванями на Тичино и По.

О развитии торговли, а частично и ремесла столицы в конце X века мы узнаем благодаря счастливой случай- ности — изданию многократно' цитировавшегося нами

перечня доходов фиска. Из слов анонимного' автора, весьма хорошо знакомого с древними распорядками и правами королевского фиска, явствует, что в Павии бы- вали не только, как говорилось выше, приезжие купцы из Венеции, Гаэты и Амальфи; в среде купцов самой Па- вии выделилась аристократия, слой людей «могуществен- ных, пользующихся почетом и очень богатых» (magni, honorabiles et multum divites), организованных по роду своих занятий в «министерии» и подчиненных непосред- ственно юрисдикции магистра камерария (казначея фиска). Купцы Павии находились под защитой королев- ской или императорской власти и обладали особой при- вилегией, в силу которой на любом рынке, куда бы они ни прибывали, они обладали преимуществами по сравнению с купцами других городов; их права сводились к следую- щему: ни один купец, если он не был из Павии, не имел права вмешиваться в переговоры, которые вели павийские купцы, или конкурировать с ними при заключении какой- либо сделки. Однако эти привилегии предоставлялись только павийским купцам, входившим в министерии (qui sunt de ministeriis), то есть тем, которые принадлежали к какой-либо ремесленной корпорации, признанной госу- дарственной властью и находящейся под ее защитой.

Таким министерием было объединение монетных ма- стеров — nionetarii, во- главе которых стояли девять «бла- городных и богатых» (nobiles et divites) мастеров, обя- занных с ведома казначея надзирать за тем, чтобы в монетах, чеканившихся на монетном дворе, содержание чистого серебра было бы не ниже ¹⁰/i2 их общего веса. Получив на откуп монетный двор, мастера должны были ежегодно платить за это 12 фунтов серебра в павий- ских денариях королевскому фиску и 4 фунта — графу Павии.

Подобным же образом были объединены в министерии рыбаки, во главе которых стоял старшина, владевший 60 лодками для рыбной ловли. За каждую лодку они уплачивали ежемесячно 2 денария; таким образом созда- вался денежный фонд, предназначавшийся на покупку рыбы для короля, когда он прибывал в Павию.

Существовал министерии кожевников, пользующийся полной монополией. Число членов и учеников в нем было ограничено: в него входили 12 мастеров и 12 учеников (juniores). Кожевники обязаны были давать ежегодно

королевскому фиску 12 выделанных кож, «ибо. никому, кроме них, не дозволяется выделывать кожи» («ео quod nulli homini liceat coria eonfectare»).

К другим министериям принадлежали: министерий ло- дочников, во главе которых стояли старшины и которые были подчинены королевскому фиску; если король посе- щал Павию, они должны были предоставить в его рас- поряжение две большие оснащенные лодки: одну для короля, другую для королевы; министерий мыловаров, ко- торые в качестве возмещения за полученную ими приви- легию монопольного изготовления мыла в Павии должны были ежегодно давать 1000 фунтов этого мыла королев- скому фиску и 10 фунтов казначею; это обязательство напоминает пожалование, которое Лиутпранд сделал епи- скопу Пьяченцы: он передал епископу те поборы (pensio) в размере 30 фунтов мыла, «которые поступают в наш дворец из города Пьяченцы» («quae palatii nostri ex civi- tate Placentina inferebantur») ^l.

¹ Большинство ученых, исследующих этот павийский источник, причисляет к лицам, включенным в mmisteria, также людей, занятых промывкой золота (lavatores attri), в то время как в тексте по отно- шению к ним никогда не применяется этот термин, и было бы нелепо полагать, что в корпорацию были организованы и бедные золото- искатели, рассеянные по берегам двух десятков рек, которым за год удавалось добыть всего лишь по нескольку граммов золота*

Тот факт, что указанные министерий пользовались мо- нопольным правом на производство данного вида ремес- ленных продуктов, подтверждается также общим распо- ряжением, запрещающим всем лицам, не являющимся членами этих объединений, изготовлять эти продукты (de omnibus istis ministeriis nullus homo debet illorum ministerium facere nisi illi qui ministri sunt). Таким образом, нет никаких сомнений в том, что в конце X — начале XI веков, по крайней мере в столице и таких го- родах, как Пьяченца, которые находились в более непо- средственном подчинении центральной власти, существо- вал целый ряд министериев, поставленных под прямой контроль королевского фиска, уплачивавших ему побор и обеспечивавших тем самым свое право на монопольное положение в данном виде ремесла. Это устройство' весьма сходно с организацией византийских корпораций, с кото- рой знакомит нас Книга эпарха, относящаяся почти к тому же самому периоду.

В перечне доходов фиска упоминается также, правда, всего лишь один раз, соседний с Павией город Милан; в нем говорится, что на миланском монетном дворе (устройство которого было аналогично устройству мо- нетного двора Павии) находилось 4 мастера, также «бла- городных и богатых» (nobiles et divites); они должны были под контролем казначея столицы чеканить милан- ские денарии (denarios mediolanenses), проба и вес ко- торых соответствовали пробе и весу павийских денариев. Эти мастера тоже платили королевскому фиску ежегод- ный чинш в размере 12 фунтов серебра в денариях.

С устройством обоих монетных дворов было> связано* распоряжение относительно лиц, промывавших золото на берегах По, его левых и некоторых правых притоках, а также на реках Адидже и Брента: эти лица были обя- заны продавать королевскому казначею все добытое ими золото.

Таким образом, павийский источник, относящийся к тридцатым годам XI века, по-новому освещает не только некоторые стороны жизни столицы, но и финансо- вое и экономическое устройство королевства в период от падения Каролингской династии до возникновения пер- вых городских коммун. Возможно, что анонимный автор перечня доходов королевского фиска (сам, быть может, происходивший из того рода, в котором в течение дли- тельного периода времени переходила от отца к сыну должность камерария дворца) несколько сгустил краски, стремясь противопоставить былое процветание королев- ского фиска тому плачевному состоянию, в которое он был приведен последующими казначеями во времена Оттона III. Но большая часть сообщаемых им сведений подтверждается королевскими или императорскими ди- пломами и другими вполне достоверными документами и, вне всякого сомнения, соответствует действительности. Эти сведения показывают, что, несмотря на многочислен- ные иммунитетные пожалования, продолжала существо- вать центральная финансовая администрация, деятель- ность которой ощущалась на всей территории королевства до его альпийских границ, ибо она взимала весьма важные поборы, связанные с королевскими регалиями. Финансо- вая администрация контролировала торговлю, которая была отнюдь не столь незначительна, как это обычно по- лагают,, поскольку рынки Паданскоц равнины посещали

не только¹ венецианцы, но- и купцы Южной Италии, а также северных стран, включая сюда далекую Англию, и королевский фиск получал от торговли сравнительно крупные доходы. Платежным средством при заключении большей части тортовых сделок являлась, очевидно, мо- нета, которая чеканилась на монетных дворах Павии и Милана; эти монетные дворы работали под руководством значительного числа мастеров, которые отвечали за доб- рокачественность монеты. Наконец, павийокий источник показывает, что Павия, а, вполне вероятно, также Милан, Пьяченца и другие города были в известной мере ремес- ленными центрами, причем деятельность ремесленников, организованных в корпорации, подвергалась строгой рег- ламентации со стороны королевского фиска.