V. Число

Трудности, возникающие в системе Спинозы, наиболее отчетливо выступают в его обсуждении числа, ибо здесь вопрос об отношении единичных вещей к субстанции возникает с наибольшей остротой. Принимая позицию Спинозы, первоначально приходишь к мысли о том, что если существуют реальные конкретные единичные вещи, являющиеся индивидуальными сущностями, то они должны быть перечислимы. Действительно, самотождественность единичных вещей связана с их уникальной определенностью в системе и, таким образом, включает в себя отношение каждой вещи ко всем другим вещам. Тем не менее реляционный характер единичных вещей не разрушает особенности каждой отдельной вещи, ибо ссылкой именно на эту особенность Спиноза обосновывает тезис о том, что единичные вещи познаются посредством познания третьего рода и что общие понятия (или познание второго рода) не могут дать знание о единичном.

В таком случае может показаться, что поскольку мышление достигает совершенства благодаря росту знания о единичных вещах и поскольку существует бесконечное множество вещей, постольку должно существовать соответствующее арифметическое понятие числа, выводимое из индивидуальности вещей и факта их множественности. Отсюда следовало бы ожидать, что разумная концепция числа должна двигаться от понятия о некоторой одной вещи как единице к понятию двух вещей как разных единиц, а затем к понятию нескольких вещей как совокупности или суммы таких единиц и к понятию бесконечного множества, т.е. к понятию незавершенной суммы таких единиц, не имеющей верхнего предела. Следовательно, число, понимаемое здесь как то, что может быть сосчитано, применяется к сущностям, которые являются разными индивидами или вещами и которых может быть больше или меньше. Именно так может показаться на первый взгляд.

Однако всю эту арифметическую концепцию числа Спиноза причисляет к путаным идеям, обусловленным слабостью воображения, которое ограничено пределами восприятия и памяти. Говоря о «бесконечном множестве» единичных вещей, Спиноза не подразумевает некоторого «наибольшего числа». Напротив, он утверждает, что понятие числа всецело и категорически неприменимо к бесконечности [288] и может быть применено к ней только в силу фундаментального непонимания природы бесконечности. Поэтому выражение «бесконечно много» нельзя отождествлять с выражением «неопределенно много», а следует рассматривать как обозначение того, что неперечислимо. Следовательно, «неперечислимо» не означает здесь выход за пределы перечислимости в силу того, что у нас нет достаточного количества чисел, а выражает фундаментальную и повсеместную неперечислимость. В бесконечности единичных вещей нет таких, которые были бы перечислимы, в то время как другие – неперечислимы. Скорее единичные вещи сами по себе не являются перечислимыми, если мы понимаем их правильно, т.е. если мы познаем их интеллектом и посредством познания третьего рода (а не посредством познания первого рода, т.е. воображением), как неопределенные и нечеткие идеи.

Принцип Locus classicus («классического места», – лат.) рассмотрения числа Спинозой можно найти в его ответе Л. Мейеру (так называемое «Письмо о природе бесконечного») [8]. Здесь Спиноза проводит различие между тем, что можно высказать о модусах или единичных вещах самих по себе (не принимая во внимание их отношение к субстанции), и тем, что можно высказать о них, учитывая их отношение к субстанции (т.е. рассматривая их как модификации субстанции). Понятие числа возникает лишь в первом случае, когда мы рассматриваем единичные вещи абстрактно, т.е. отвлекаемся от их реального их бытия «в» субстанции. Так, например, Спиноза пишет: «...Из того, что мы можем произвольно определять длительность и количество (в том случае, когда количество мы мыслим абстрагированным от субстанции, а длительность отделяем от того способа, каким она проистекает из вечных вещей), происходят время и мера – время для определения длительности, а мера для определения количества, таким способом, чтобы, насколько это возможно, облегчить нам образное представление длительности и количества. Далее, отделяя состояние субстанции от самой субстанции и подразделяя их для облегчения образного представления на классы, мы получаем число, которое служит нам для определения этих состояний. Из всего этого с ясностью видно, что время, мера и число суть не что иное, как модусы мышления или, лучше сказать, воображения» (курсив мой. – М.В.) [9]. Здесь, как и в других местах, Спиноза характеризует [284] число наряду со временем и мерой как entia rationis и как вспомогательные средства воображения; однако они становятся принципиально ложными, если рассматривать их как характеристики субстанции или модусов, адекватно понятых в их отношении к субстанции.

Ошибка возникает, говорит Спиноза, когда на бесконечное мы накладываем границы воображения или удобства «абстракции» (т.е. рассматриваем вещи вне их отношений к бесконечной тотальности). Тогда может показаться, что и сама индивидуация – различение и выделение из субстанции единичных вещей – является столь же нечеткой идеей, разделением бесконечного на части, чего, по мнению Спинозы, нельзя делать, не разрушая самой бесконечности. Но чем тогда могут быть единичные вещи? Или чем они должны быть, если, не будучи перечислимыми или частями целого, они все-таки являются индивидуальными сущностями?

Иногда Спиноза говорит о различии между конкретными единичными вещами (т.е. постигаемыми «в аспекте вечности») и абстрактными вещами (рассматриваемыми вне отношения к субстанции) просто как о двух способах постижения вещей. Так, в том же письме к Мейеру он пишет, что «некоторые вещи бесконечны по своей природе и никоим образом не могут мыслиться конечными; другие бесконечны в силу причины, от которой они зависят, однако когда их мыслят абстрактно, они могут быть делимы на части и рассматриваемы как нечто конечное» [10] (курсив мой – М.В.). Не будут ли в таком случае конечные» модусы не более чем, фикциями воображения, а не реальностью? Не являются ли они конечными просто в силу того, что «рассматриваются как конечные»? Кажется, что так оно и есть. Однако наше познание бога, или природы, начинается с познания единичных вещей, и если эти вещи не вполне реальны вследствие того, что они выделены как конечные, ограниченные сущности, или если эти вещи индивидуализированы лишь в качестве модусов воображения, то наше познание бесконечного исходит из познания конечного и опирается на неадекватные идеи, т.е. на воображение или познание первого рода. Но сам Спиноза неоднократно говорит о том, что этого не может быть. Здесь возможно лишь одно решение. Если Спиноза утверждает, что познание третьего рода есть познание единичных вещей и что познание такого рода есть познание бесконечного, то он должен предположить, что [290] сами единичные вещи бесконечны. Поскольку может существовать лишь одно бесконечное, а существует бесконечно много отдельных вещей, постольку каждая отдельная вещь не может быть бесконечной, ибо в противном случае существовало бы множество бесконечностей или, по сути дела, бесконечно много бесконечностей. Следовательно, если отдельные вещи в каком-либо смысле бесконечны, они не могут быть перечислимы относительно своей бесконечности. Но тогда в каком отношении они могут быть бесконечны?

Хорошо известный ответ Спинозы на этот вопрос заключается в том, что отдельная вещь бесконечна или постигается мышлением как бесконечная, поскольку она постигается в ее отношении к богу как источнику ее существования.

Однако вследствие того, что любая отдельная вещь или конечный модус определены как имеющие основу своего существования не в себе, а в субстанции, существующую вещь нельзя познать вне ее отношения к субстанции, а поскольку она познается именно в связи с субстанцией, постольку идея существования вещи необходимо предполагает идею субстанции или вечности и бесконечности. В самом деле, каждое верное представление о единичной вещи напоминает нам о ее основе – бесконечной субстанции. Таким образом, хотя сами единичные вещи не бесконечны, правильный способ их познания приводит нас к бесконечности субстанции как их причине. Точно так же и индивидуальное человеческое мышление является вечным и бесконечным, поскольку оно познает себя и свое тело под формой вечности (Этика, V, теорема 30, 31). Далее Спиноза пишет: «Мы представляем вещи как действительные (актуальные) двумя способами: или представляя их существование с отношением к известному времени и месту, или представляя их содержащимися в боге и вытекающими из необходимости божественной природы. Вещи, которые мы представляем истинными или реальными по этому второму способу, мы представляем под формой вечности и их идеи обнимают вечную и бесконечную сущность бога...» (Этика, V, теорема 29, схолия). В таком случае самым простым будет сказать, что субстанция присутствует во всех вещах как их имманентная причина. Однако она неделима, т.е. ее части не распределены в вещах, ибо она не имеет частей и не является совокупностью Поэтому вещи, рассматриваемые сами по себе, могут считаться [291] частями целого и в качестве различающихся сущностей могут быть подвергнуты перечислению. Однако, рассматриваемые в своем подлинном значении (в качестве модификаций субстанции), вещи не могут быть перечислены подобно аддитивным единицам. Тем не менее они сохраняют свою индивидуальность, ибо в противном случае они сделались бы неотличимы одна от другой и слились в Одно. Воображение различает вещи с помощью чисел для того, чтобы ограничить бесконечность и упорядочить вещи для достижения повседневных целей. Интеллект не может ограничить бесконечность, не разрушая и не редуцируя своего бесконечного объекта и тем самым не ограничивая себя, своей бесконечной познавательной активности. Поэтому за числом интеллект усматривает природу подлинной бесконечности и реализует эту бесконечность в своем познании единичных вещей, постигаемых под формой вечности, т.е. в их происхождении от бога или природы.

Во всяком случае это дает наиболее разумное решение проблемы, опирающееся на интересное и глубокое понимание отношения единичных вещей к субстанции. Однако оно чревато компромиссом или противоречиями, поскольку постулирует наличие единичных вещей, которые существуют не реально, а лишь в воображении, либо приписывает конечным вещам нечто бесконечное в их сущности, сохраняя их единичность в существовании. Понятие реальных индивидов, которые вместе с тем не являются перечислимыми, выражает фатальную слабость системы Спинозы, обусловленную разрывом между понятием, бесконечной природы и понятием индивидуации.