Часть 5.

ГЕОПОЛИТИКА РОССИИ В "БЛИЖНЕМ" И "СРЕДНЕМ" ЗАРУБЕЖЬЕ

Внешняя политика любого государства, особенно могущественной державы, уже признанной другими субъектами международных отно­шений мировым или региональным центром силы или обоснованно претендующей на эту роль, обладает крайне разнообразным набором способов и средств осуществления собственных геополитических (не­редко совпадающих с государственными) интересов, а также интересов своих партнеров. Еще разнообразнее возможности комбинаций этих способов и средств в зависимости от состояния международной среды и экономико-политического самочувствия данного государства. Россия, несмотря на все неоднозначные официальные акции последнего време­ни, по-своему нуждается в выборе продуманного modus operandi в отношении стран-соседей с тем, чтобы обеспечить себе на обозримое будущее по возможности благоприятный modus vivendi и достойный внешнеполитический имидж, которые позволили бы ей спокойнее за­ниматься делами домашними.

Политика в "ближнем" и "среднем" зарубежье (Б/СЗ)¹ является частью проблемы отношения России к обширному, но быстро ветшаю­щему советскому геополитическому наследству. Примерно с 1989-1990 гг., когда воочию проявился глубокий разлад СССР с большинством некогда дружественных ему стран, советские, а позже и российские лидеры многократно заявляли о необходимости восстановить контакты с бывшими союзниками по соцлагерю на "новой основе"². А после роспуска СССР (и особенно с начала 1993 г, когда Б. Ельцин объявил СНГ зоной жизненных интересов России) еще больше было сказано о важности разработки "особых отношений" Москвы с бывшими респуб­ликами СССР. (Одно время даже обсуждалась идея создания второго МИДа, который курировал бы связи с БЗ). Но особых прорывов ни на том, ни на другом направлении пока не заметно. Причин тому по крайней мере три. Первая — сильные центробежно-отторгающие им­пульсы из большинства стран С/БЗ. Они являются ответной реакцией на десятилетия нередко принудительных "братских" отношений и од­новременно отражают стремление за счет обширной помощи от других мировых центров силы, учитывая ослабленность России, перескочить через несколько ступеней социально-экономического развития. Вто-

59

рая — значительная мифологизация самим руководством (и политиче­ской элитой) России подхода к разработке отношений с С/БЗ. Третья — отсутствие принципиального понимания того, что мы хотим от — и можем в — С/БЗ, усугубляемое мифотворчеством. Если первая про­блема — по крайней мере на данном этапе — России неподконтрольна и должна быть принята как объективно существующая реальность, то две других могут и должны быть решены.

5.1, "Комплекс покаяния" как геополитический феномен

Принципиально важным аспектом разработки внешнеполитиче­ской стратегии является общая самооценка, а также конкретное восп­риятие самого себя в отношении потенциальных объектов данной стратегии.

В этом столетии волны разоблачений и саморазоблачений не раз захлестывали Россию (как самостоятельную, так и находящуюся в составе СССР). Одними из первых инициативу проявили большевики, окрестив Российскую империю "тюрьмой народов"; в 30-е годы клей­мили политических врагов народа, а после войны — безродных космо­политов; в 1956-57 гг. Хрущев осуждал Сталина и его приспешников, а в 1961-1963 гг. вновь вернулся к этой теме. Во всех этих кампаниях преследовались сугубо прагматические цели: большевикам требовался хлесткий лозунг для "поднятия окраин" с целью облегчить свержение царского режима и расчистить место для строительства нового государ­ства — цитадели мировой революции; в середине 50-х годов нужно было завершить "сталинскую" эпоху и начать "эру Хрущева"; в начале 60-х годов — попытаться снизить международную напряженность, од­новременно прикрыв провалы в хозяйственном развитии страны.

Во второй половине 80-х годов самокритика разных аспектов внут­ренней жизни была дополнена разоблачениями истинных и мнимых пороков внешней политики и превратилась почти что в риторику де-мократизаторов, надо думать.тоже не без практического расчета (на­пример, для придания легитимности и свежести имиджа новой пол­итической элите и новому курсу в международной среде). При этом существенно расширился круг бичуемых пороков (впервые осужде­нию подверглась прошлая внутренняя национальная и внешняя пол­итика СССР) и исторических личностей, а адресатами кампании ста­ла не только домашняя, но прежде всего зарубежная аудитория. Не само благое намерение открыть историческую правду, а многие мето­ды, которыми оно осуществлялось, имели крайне негативные геополи­тические последствия, содействуя ослаблению союзнических связей СССР и отчуждению элит и народов бывших союзников (значительно большим, чем знаменитые разоблачения Хрущева), а внутри страны — осложнению межнациональных отношений. Запущенная при пере­стройке "машина покаяния", похоже, работает и сегодня. Нет-нет да и вспомнят официальные лица и средства массовой информации 6 пре­грешениях советских лидеров, начиная с первых большевистских лет,

60

и российских царей. Последним, к примеру, часто припоминали их колонизаторскую политику в связи с началом войны в Чечне.

Выбор покаяния в качестве одной из основ строительства "новых отношений" с Б/СЗ (особенно заметного во взаимодействии России с бывшими союзными республиками) позволяет чувствовать себя за­правским демократом импортной закваски, но не подходит для целей сугубо прагматического (гсо) политического планирования, потому что эмоции и благие побуждения, не подкрепленные точным расче­том, скорее всего не дадут ожидаемых властями нового государства ннешнеполитических результатов (что уже произошло с инициатора­ми перестройки СССР и нового внешнеполитического мышления). Тем более, что обратная сторона излишнего самоуничижения — чрез­мерная мнительность и ненужная агрессивность, которая как раз и проявляется в ряде выступлений официальной Москвы, обращенных новне.

Гипертрофированно извинительная российская дипломатия невер­на и потому, что царизм и Советское правление — в геополитическом плане — принесли народам не только зло. Его было действительно немало, но таково неизбежное следствие политики геополитической экспансии (термин употребляется без всякой эмоциональной окраски) и "переваривания" ее плодов вне зависимости от того, какое государст-но проводит эту политику (вспомним уничтожение индейцев и силовое отторжение мексиканских территорий в период развития демократи­ческого государства в США; или тяжкие последствия для многих "осей" поглощения Западной Германией ГДР). В то же время объекты экспан­сии нередко испытывают на себе и ее "развивающее" воздействие. Так, последние научные исследования оспаривают целый ряд аспектов те-:шса большевиков об исключительно пенитенциарном воздействии им­перии ("Россия — тюрьма народов")³. Далее, быстрое превращение союзных республик в независимые государства наглядно показало, что советский режим не столь уж сильно помешал развитию наиболее крупных окраинных этносов (хотя, например, экономическое развитие и было односторонним, ибо подчинялось планам общесоюзного разви­тия), а в определенных отношениях создал условия для их нынешнего самостоятельного существования с перспективой развития в полноцен­ные нации-государства. Многие центральноевропейские государства, как оказалось, неплохо выглядят на общеевропейском фоне, что под­тверждается статусом их ассоциированного членства в ЕС. Финляндия долгие годы жила и процветала за счет сотрудничества с СССР (неда­ром с распадом СССР и свертыванием двусторонних контактов там начался затяжной экономический кризис). А в экономической и воен­ной поддержке союзных стран "третьего мира" СССР, как, впрочем, и США, даже переусердствовал⁴ (нередко бывало, что реципиенты со-нетской помощи просто не могли ее "освоить", и она оказывалась нево­стребованной⁵). И пример других великих держав свидетельствует, что экспансия нередко служит прологом к материальному донорству, ра-

61

зумеется, небескорыстному (план Маршалла, помощь США восстано» лению послевоенной Японии).

Несправедливо также отождествлять историческую Россию (и & народ) с эксплуататором-метрополией, особенно в Советское время, когда существовала диктатура наднациональной партии, от которой российский народ пострадал не меньше, если не больше остальных. Н( случайно известный исследователь национального вопроса в СССР пишет об империи Кремля, а не об империи России⁶. Об этом жг пишут и другие западные исследователи: "Многонациональное (совет­ское) общество управлялось разместившейся в Москве бюрократией через систему сверхцентрализованного государства... Любое проявле­ние российской государственности — как факт или идея — жестко подавлялось"⁷. (В меньшей степени прослеживается "наднациональ­ность" российской монархии; но все же стоит вспомнить, что крупные революционные движения и восстания начинались не на окраинах с их более острым ощущением национального давления, а в центральных районах России, где, надо думать, "гнет" и порабощение людской мас­сы со стороны государства и правящих кругов были сильнее).

Неясно также, в чем провинилась именно нынешняя Россия. Со­ветско-коммунистический Кремль более не существует, царского тро­на тоже нет. Да, осталось у власти много "прежних", но они уйдут, а последствия нынешней "субмиссивной" (от англ. submissive), то есть уступительной, политики придется ощущать на себе не одному поко­лению россиян.

Субмиссивная позиция опасна, поскольку перед лицом внешнего давления заранее и надолго (ибо сейчас закладывается фундамент долгосрочных контактов с С/БЗ) ставит Россию в позицию покаянной ущемленности и слабости. Она опасна еще и потому, что создает ил­люзию о подтверждаемой историей несовместимости интересов Рос­сии и ее соседей. Еще одна опасность в том, что внутрироссийской реакцией на официальную самоуничижительность будет воскрешение в "памяти народной" — при содействии экстремистских партий и дви­жений — исторических обид, нанесенных России ее соседями, а таких было немало.

Наконец, покаяние будет вызывать лишь раздражение, если не будет сопровождаться массированными финансовыми и материальны­ми дотациями, как бы компенсациями. Однако опыт СССР (в мень­шей степени США и других крупных западных держав) показывает, что материальная поддержка неустоявшихся и нестабильных нацио­нально ориентированных режимов — занятие в принципе бесперспек­тивное. Смещающие прежних новые местные лидеры как правило, не испытывают чувства благодарности за оказанную их предшественни­кам материальную и военную помощь. Кроме того, даже стабильно-авторитарные этнократические режимы (какие сегодня существуют практически во всех республиках бывшего СССР⁸) имеют тенденцию перерождаться и "кусать руку дающую" (Вспомнить хотя бы высылку советских военных советников из садатовского Египта).

62

Сказанное не означает, что России следует становиться в позу оби­женного благодетеля — если она не принимает ответственности за объективное зло, причиненное ее историческими предшественника­ми, то по той же логике она не может требовать и благодарности за объективно прогрессивные деяния российской монархии и Советского Союза. Иными словами, отношения с бывшими союзниками и ре­спубликами СССР следует начинать с чистого листа и, отказываясь от эмоций, строить на чисто прагматической основе. А это предполага­ет тщательный подсчет объективных, нынешних и перспективных, интересов России в отношениях с Б/СЗ и возможностей их реализа­ции, т.е. разработку позитивной геополитической программы, или, точнее, программ для стран Б/СЗ.

5.2. Российские интересы в "ближнем" и "среднем" зарубежье

Национальное пробуждение России в рамках СССР сопровожда­лось появлением у значительной части активно формировавшейся рос­сийской политической элиты убеждения, что другие союзные республики живут за счет РСФСР и являются тормозом ее развития⁹. Поэтому оптимальным для России признавалась политика дистанци­рования от них (может быть, за исключением наиболее развитых и близких по крови и духу народов) и одновременного сближения с якобы более перспективными западными партнерами (справедливости ради отмечу, что такие настроения зрели не только в России). Подобный подход, по сути отрицающий существование сколько-нибудь значи­тельных российских интересов в большинстве союзных республик, од­но время оказывал заметное воздействие и на российское руководство и явно сказался на составе приглашенных в Беловежскую пущу. Поз­днее, как уже отмечалось, наши лидеры бросились в иную крайность, заявив о наличии на территории всего бывшего СССР жизненно важ­ных российских интересов, к которым были отнесены налаживание на новой основе хозяйственных и транспортных связей, урегулирование конфликтов и достижение стабильности по периметру российских гра­ниц, оборона внешних рубежей СНГ, гармонизация внешнеполитиче­ских курсов, создание единого военно-стратегического пространства, предотвращение наращивания военно-политического присутствия третьих стран, недопущение распространения чужих религий, созда­ние единого информационного пространства, защита прав этнических россиян¹⁰. •

Но это перечисление не жизненно важных или глубинных интере­сов (т.е. конечных целей развития), а — по большей части — проме­жуточных (подчиненных) задач и одновременно путей обеспечения того, что действительно может пониматься под "конечными результа­тами". В самом деле, гармонизация всех внешних политик, создание единого военного пространства и т.д. — зачем? Очевидной самостоя­тельной выгоды для России здесь нет. Значит, должна быть какая-то последующая, истинная цель. Вполне вероятно, что она заключается в

63

воссоздании империи советского или иного — новомодного — образца ибо вышеперечисленными путями можно добиться практически пол ного контроля более сильной России над внешним и внутренним пове дением более слабых республик почти в границах бывшего СССР (п скольку не указано иначе, можно предположить, что весь список бе разбору применим ко всем бывшим республикам СССР).

Если это на самом деле так¹¹, то главная цель выбрана крайн неудачно. Прежде всего, новая масштабная империя (какое бы имя е ни придумали, в том числе федерация или конфедерация с ведущей ролью России) в сегодняшнем мире была бы непопулярна; еще важнее то, что ее создание дало бы удобный предлог для объявления России "вне закона" и облегчило бы нахождение экономических, финансовых, политических и иных компромиссов на антироссийской основе между соперничающим мировыми центрами силы. Далее, геополитическая имперская конструкция в принципе ценна лишь настолько, насколько экономические, политические и иные дивиденды превышают затраты ресурсов на ее поддержание. Колонии всегда обходились недешево (администрация, войска, развитие инфраструктуры и обучение мест­ного населения и т.п.), но затраты окупались беззастенчивым вывозом природных ресурсов и "колониальных товаров"¹². Сегодня же — гипо­тетически — содержание колоний/"периферии" потребовало бы помо­щи метрополии/"центра" в решении огромного комплекса проблем социально-экономического развития подконтрольных территорий, в то же время прежних возможностей для масштабной эксплуатации уже нет, да и цены на основной предмет вывоза — сырье — пока держатся на относительно низком уровне. Именно поэтому традиционных коло­ний практически уже не осталось. И России не стоит воскрешать прак­тику, которая полностью изжила себя более трех десятилетий назад.

Но если воссоздание имперских отношений на пространстве бывше­го СССР с их всесторонней зависимостью и немалым иждивенчеством периферии в отношении центра не могут быть для России разумной целью, то в чем же тогда она должна заключается? Думается, к пони­манию этого следует идти не идеалистическим путем, выдвигая необос-новываемый замысел и пытаясь найти пути его реализации, а прагма­тическим, начиная с выяснения того, чем же привлекательны для нас наши бывшие соседи по СССР. Причем не все вместе, а каждый из них в отдельности, ибо геополитические условия сильно различаются даже в рамках одного и того же региона. В Таблице 5 перечислены реальные — и очевидно поддающиеся реализации — интересы, которые Россия, как и любое более сильное государство может иметь в отношении своих соседей. (Разумеется, для каждого конкретного государства БЗ суще­ствует свой "набор" таких интересов). Они описаны в геополитическом "формате" — как интересы к территории, которая располагает привле­кающими нас вещами и обстоятельствами или обеспечивает нужную их направленность. В таблице не указаны промежуточные либо подчи­ненные интересы/задачи (среди них есть и те, которые официально

64

упоминаются как самостоятельные и долгосрочные цели России в БЗ, НО полезность которых для России не очевидна¹³). Особо отмечу, что российские интересы и процесс их реализации нередко соответствует интересам тех территориальных объектов (республик), на которые они направлены. Наоборот, противодействие российской позиции способно нанести ущерб самим "оппозиционерам", даже если не брать в расчет российские контрмеры. Можно, например, предположить, что стрем­ление к включению в НАТО, связанное с вытеснением целого комплек­са российских интересов западными (в частности, германскими), способно стимулировать федерализацию или даже раскол Украины по крайней мере на две — Восточную/Южную, ориентированную на Рос­сию, и "самостийную" Центральную/Западную — части, что, конечно же, противоречит базовым интересам национального движения этой страны, выступающего за "соборную" Украину.

Теоретически можно представить и комплекс потенциальных инте­ресов России и в СЗ. Но практически реализуемость подавляющего большинства из них (с помощью усовершенствованного — неоимпер­ского — инструментария) близка к нулю. Так, большинство стран 11ентральной и Восточной Европы в результате известных событий быстро втягиваются в сферы влияния глобальных центров силы, в пер-ную очередь западных. Время, когда можно было остановить этот про­цесс в его глубинном, экономическом измерении, было упущено еще во нторой половине 80-х гг. Политически — под предлогом культурно-ци-нилизационной и исторической общности и аккомпанимент антирос­сийской кампании — ЦВЕ и сама рвется на Запад¹⁴. В военном плане даже если удастся притормозить (вряд ли остановить) процесс расши­рения НАТО, то реального значения это иметь не будет, ибо восточно­европейские армии поворачиваются на Восток, прежде всего против России¹⁵. Само по себе это не так уж опасно. Восточные европейцы не были для СССР сильными и надежными союзниками¹⁶, не будут они таковыми, скорее всего, и для западных военных структур¹⁷. Гораздо большую опасность для России представляет размещение западных поиск НАТО на территории ЦВЕ. (Постоянное военное присутствие НАТО на землях стран из состава экс-СССР в качестве "виртуальной реальности" пока всерьез не.рассматриваются большинством западных стратегов, кроме ультрарусофобов).

Так что пока ЦВЕ для России в значительной степени потеряна. По большей части контакты будут возможны, думается, лишь в рамках, разрешенных новыми "гегемонами", что, безусловно, затруднит как носстановление прежних объемов двустороннего сотрудничества, так и использование стран ЦВЕ в специфических российских интересах (например, для получения через них новейших западных техноло­гий). Правда, потеря эта не безвозвратная. Болезненное "переварива­ние" стран данного региона западными центрами силы займет еще немало времени, в течение которого в ЦВЕ можно ожидать взлета национализма (даже антиамериканских — по аналогии с Францией

i — 4135

65

60-х годов — и/или антигерманских настроений), особенно в менее привечаемых Западом государствах, и сопровождающего его стремле­ния диверсифицировать свои внешние связи. Это и будет шансом для России хотя бы частично вернуться в ЦВЕ.

Втягивание в сферу нероссийских геополитических интересов, прежде всего через соответствующую переориентацию местных эконо­мик, уготовано и большинству неевропейских союзников бывшего СССР, в свое время живущих за счет советских финансовых вливаний. Жалеть об этом не стоит: нет прежней всеохватывающей конфронта­ции, а, значит, отпадает необходимость в системе глобального военно-политического партнерства. Кроме того, для России выгодно, чтобы нынешние мировые лидеры, будущие отношения которых с Россией выглядят отнюдь не безоблачно, взяли бы на себя дополнительную и весьма обременительную ответственность, связанную с поддержанием на плаву зачастую не способных к самостоятельному существованию режимов (в западной политологии обозначаемых как failed nations — "провалившиеся нации").

Исключение здесь составляют отдельные авторитарные режимы, сотрудничество с которыми неприемлемо для большинства глобальных лидеров (прежде всего из-за столкновения геополитических амбиций в соответствующих регионах). Здесь России можно извлечь нечто полез­ное из советского наследия, ибо такие режимы, как правило, экономи­чески вполне самостоятельны. Рациональным выглядит стремление отечественной дипломатии добиться снятия санкций ООН против Ира­ка, что открывало бы перспективу возвращения Багдадом долгов Мос­кве и осуществления крупномасштабных промышленных и сырьевых проектов в этой стране с участием российского капитала. Хотя и тут не все для нас будет просто: втихую контакты с подобными режимами пытаются наладить и их официальные противники ⁸, а иногда контак­ты с "изгоями" осуществляются в открытую (визит Ф. Кастро в Париж в начале этого года).

Наконец, сегодня существует уникальная возможность превратить в реальные объекты российских промышленно-сырьевых интересов бывших союзниками Запада, отринутых ими в силу тех или иных причин. Иран, с которым уже налаживается военно-техническое со­трудничество и возможна крупномасштабная сделка в области ядер­ной энергетики, одна из таких возможностей¹⁹.

5.3. Инструменты российского влияния

Выяснив, в чем же заключаются наши интересы в БЗ, можно решать вопросы об инструментах их реализации. Упования на "механизмы СНГ" не впечатляют, поскольку данная организация в большой степе­ни существует на бумаге. Даже если Содружество станет более дееспо­собным, то и в этом случае его роль как инструмента проведения рос­сийских интересов не стоит переоценивать, поскольку всегда будет существовать угроза создания внутренних временных субкоалиций

66

дляблокирования этих интересов (примеры НАТО и ЕС показывают, что такие субкоалиции более слабых для совместного противодействия более сильным типичны для современных меж/надгосударственных организаций). И хотя СНГ не стоит совсем списывать со счетов (его хорошо бы использовать, например, для легитимизации действий Рос­сии на постсоветском пространстве — от миротворчества до осуществ­ления санкции, например, за нарушение условий межгосударственных соглашений; для отражения внешних угроз, затрагивающих Россию; и т.д.), все же упор стоит сделать на двусторонние контакты. При этом следует иметь в виду, что условия реализации российских интересов в каждом конкретном случае могут сильно различаться в соответствии с реакцией "объекта" интересов (например, зажатой между враждебны­ми и потенциально недружественными государствами Армении, для которой Россия является единственной надеждой на национальной вы­живание, и Украины, которая активно предлагает себя Западу в каче­стве "стратегического буфера против угрозы российской агрессии"²⁰, а внешнеэкономическую политику после 2000 г. планирует ориентиро­вать прежде всего на Европейский союз²¹). Подобные условия могут меняться с течением времени в зависимости от внутренней ситуации, эффективности российского подхода и результатов внешних влияний. Поэтому, особенно в "трудных случаях", России не стоит полагаться на единичные акции или отдельные инструменты влияния, а следует це­ленаправленно и непрерывно применять широкий набор практикуе­мых в международных отношениях геополитических приемов (если, конечно, реально существуют интересы, которые стоят подобных уси­лий).

Возможные инструменты российской геополитики обозначены в Таблице 6, к которой необходимо дать некоторые пояснения.

Во-первых, из таблицы видно, что у России и сегодня сохраняются немалые средства воздействия на соседей по бывшему советскому об­щежитию. В то же время у нее практически нет "козырных тузов" -универсальных и одновременно безусловно действенных и безопасных для самой России методов реализации своих интересов в БЗ. Такая ситуация требует тщательного отбора геополитических методик для каждого конкретного региона/страны и для каждой ситуации в межго­сударственных отношениях при тщательном просчете возможных не­гативных последствий.

Во-вторых, видимо, следует исходить из того, что чем менее ста­бильно государство-объект российских интересов и чем менее оно ус­тоялось в социально-политическом плане, тем менее подходят эконо­мические и политические методы, и тем более России придется пола­гаться на военно-политические и даже военные меры. Верна и обратная зависимость.

В-третьих, нынешняя политическая власть в самой России слаба противоречива, и таковой может оставаться еще довольно долго (учи­тывая политическую апатию одной части электората и поляризацию

3*

67

мнений в другой). Очевидна и коррумпированность значительного чис­ла самых высокопоставленных чиновников. Поэтому государственные структуры самостоятельно не способны защищать базовые российские интересы в БЗ. Сегодня им в этом может помочь по крайней мере одна сила, играющая все больщую роль в российском обществе: крупные российские предпринимательские структуры, включая коммерческие банки, для которых бывшие советские республики пока еще являются относительно "мягкой" для внедрения экономической зоной (следовало бы опереться также на армию и другие силовые ведомства, но прежде необходимо, чтобы во главе их встали самостоятельные, сильные и государственно мыслящие личности). Учитывая мировую практику, следует ожидать, что российская частная инвестиционно-коммерче­ская деятельность была бы в целом более эффективной по сравнению с государственной; а иногда в силу политических причин она была бы и единственно возможной (в Прибалтике, например). При этом в россий­ском случае известный тезис о космополитизме бизнеса скорее всего не действовал бы. Дело не столько в патриотических чувствах российских предпринимателей. Острая иностранная — из "дальнего" зарубежья — конкуренция (а она включает недопущение российских государствен­ных и частных структур на международные рынки и во все большей степени оттеснение их от рынков СНГ — вспомним недавние баталии о разделе долей в азербайджанском нефтяном консорциуме) будет вынуждать большинство крупных российских предпринимателей со­здавать основную финансовую и материальную базу внутри России. То есть сохранять четкую национальную принадлежность и волей-нево­лей действовать не только в собственных, но и в общероссийских инте­ресах, в том числе и в БЗ.

А раз так, то нынешнее российское руководство заслуживает самой серьезной критики за непринятие мер по налаживанию диалога "биз­нес-государство", нацеленного на разработку совместной стратегии российского экономического проникновения в народное хозяйство стран БЗ: зарождающемуся российскому частному предприниматель­ству необходима поддержка всей оставшейся государственной мощью²². Что не менее важно, государство, учитывая нестабильность большинства стран БЗ, должно гарантировать там силовую защиту российских инвестиций и приобретений. Думается, что "в случае чего" мировое капиталистическое сообщество не будет пенять России за защиту ее священной частной собственности за рубежом с использова­нием в том числе и методов силовой политики.

Не меньшей критики, видимо, заслуживает и практика нынешнего руководства страны делить предпринимателей на "чистых", которым оказывается очевидное государственное покровительство (целый спектр замыкающихся на ВАЗ структур, банки "Менатеп" и "Нацио­нальный кредит"), и "нечистых", на которые даже оказывается сило­вой нажим (вспомнить хотя бы длительное давление со стороны госу­дарственных органов на группу "Мост"). Ведь в условиях, когда по

68

международным стандартам слабы и государство, и немногие крупные (по отечественным меркам) частные российские структуры, личное и клановое соперничество и неприязнь должны отступать перед необхо­димостью налаживать партнерство государства и всего частного биз­неса внутри и вне страны ради обеспечения общероссийских интере-

IOB.

В-четвертых, под дипломатией "балансирующего" типа понимает­ся политика, активно использующая по крайней мере три принципа из арсенала западного "внешнеполитического реализма". Прежде всего, это творческое использование старой мудрости, что слабое (ослаблен­ное) государство имеет шанс на выживание только в том случае, если оно имеет не одного, а двух и более сильных соседей. В советские нремена этот принцип был известен как игра на межимпериалистиче­ских противоречиях. Сегодня, при неустоявшейся еще многополярно­сти, Россия могла бы в полной мере воспользоваться эффектом взаим­ной нейтрализации разнонаправленных геополитических влияний, причем не только в глобальном масштабе и/или внутри самой России ("соперничество за Россию"), но и вне России на региональном уровне, н частности, в БЗ. К примеру, хотя в прессе нередко пишут о некоей исламской опасности с южного направления, следует различать кон­курирующие антироссийский исламский анархоэкстримизм афган­ского толка, менее вирулентный иранский госфундаментализм (с его представителями Россия довольно успешно сотрудничает) и турецкий светский ислам (как представляется, с ограниченным потенциалом кооперации с Россией, за исключением, пожалуй, экономической)²³; а также кроме религиозных видеть еще и резко противостоящие друг другу этнонациональные тенденции геополитической экспансии в Центральной Азии и Закавказье — иранскую и турецкую²⁴. Другой принцип — "пакетный" метод увязывания тех проблем, где Россия имеет прочные позиции (поставки энергоносителей в БЗ, расчеты по долгам), и тех, где ее позиции нуждаются в укреплении. Наконец, третий — принцип "заминированного подарка", суть которого в том, чтобы добровольно отказаться от того, что удержать невозможно или невыгодно, при этом снабдив такое подношение набором потенциаль­ных проблем для нового "хозяина" (Этот прием активно практиковал­ся европейскими державами при предоставлении независимости своим колониям. Вспомним, какую взрывоопасную геополитическую "моза­ику" оставили англичане на месте своих индийских и ближневосточ­ных владений). Используя такой прием, Россия может вновь предло­жить активным международным структурам (европейским, глобаль­ным) полную свободу самим разрешать глубинные конфликты в БЗ (приняв это предложение, международные организации в конечном итоге распишутся еще в большем собственном бессилии, чем в бывшей Югославии); либо же резко уйти, скажем, из южных районов СНГ, если там станет слишком тяжело. За этим последует истощающее со­перничество внешних держав за освободившееся место, перенапряже­ние ресурсов победителя, если таковой будет²⁶, и его вынужденное

69

отступление на прежние позиции под давлением как несостоявшихся — и оттого разочарованных — геополитических вассалов, так и, наде­юсь, окрепшей России, если она, конечно, опять определит свои инте­ресы в оспариваемых районах.

В-пятых, в таблице рассматривается нынешний вариант сохране­ния российской диаспоры в'БЗ, предполагающий ее внутреннюю изо­ляцию и медленное болезненное растворение (за счет ассимиляции и миграции). Но, видимо, стоит просчитать еще одну возможность: фор­сированную эвакуацию всех желающих в Россию (речь идет прежде всего о южных республиках бывшего СССР). Хотя такая акция обош­лась бы недешево (ее стоимость можно было бы снизить, размещая часть переселенцев в некогда обжитой сельской местности российского Нечерноземья и мелких российских городах), одна возможность ее осуществления вызвала бы переполох в затронутых государствах, ибо они лишались бы, как правило, высококвалифицированной рабочей силы и специалистов. А в самой России такое мероприятие, будь оно реализовано, помогло хотя бы частично решить проблему нехватки рабочих рук особенно на востоке страны. Оно также лишало бы страны СНГ возможности использовать диаспору в качестве заложника при общении с Россией, избавило бы Москву от постоянных и обремени­тельных миротворческих и "пограничных" затрат²⁷, а также прекрати­ло бы дискуссию о том, за кого Россия, собственно, отвечает: этни­ческих русских, русскоязычных или российских граждан.

В-шестых, недостаточно констатировать, что военная сила является "высшим" и редко применяемым средством государственной политики; что по большей части это политический инструмент, создаваемый для сведения партнеров по межгосударственному общению. Необходимо особо подчеркнуть, что вопрос о применении войск (или устрашении) может возникнуть только в отношении тех регионов и в тех ситуациях, в которых реально и серьезно затронуты высшие государственные ин­тересы, и только после тщательной оценки и анализа альтернативных (несиловых) вариантов действий²⁸. Очевидно также, что в современ­ных условиях в северном полушарии практически неприменима преж­няя простая формула: "определение интереса — использование армии"²⁹ (речь не идет о вооруженных стычках в "третьем мире" типа недавнего перуано-эквадорского конфликта за спорный кусок террито­рии, или действий авторитарных режимов — захват Кувейта Ираком). Как новые, так и традиционные государственные потребности в запад­ном мире пытаются обеспечить, по крайней мере первоначально, но­минально невоенными приемами — от экономической экспансии и политического заигрывания до различных форм экономического шан­тажа и военно-политического давления. Цель подобных действий — международное признание и правовое закрепление, или легализация, своих интересов в определенных регионах мира (например, в виде договоров о прокладке трубопроводов, строительстве промышленных предприятий или продаже товаров отечественными компаниями³⁰, со­глашений о размещении собственных или союзных войск на террито­рии третьих стран, использовании морских портов и терминалов,

70

оснащении и обучении местных армий и т.д.), на крайний случай -создание неформального международного консенсуса о существовании таковых. И лишь нарушение международно признанных интересов в решительной и грубой форме дает основания или повод для использо­вания войск³¹. Наверное, эту мировую практику обоснования военных операций должны иметь в виду и российские лидеры. Что же касается способа применения вооруженной силы, то, если говорить о принципе и не вдаваться в оперативные и тактические тонкости, его вывели американцы еще в конце 70-х начале 80-х годов, анализируя печаль­ный опыт тактики постепенной "эскалации" во Вьетнаме. В недавней официальной интерпретации уроки Вьетнама излагались так: "С мо­мента принятия решения о военной акции (военные) полумеры и не­четкие цели абсолютно неприемлемы, так как ведут к затягиванию конфликта, что чревато ненужной потерей человеческих жизней, рас­тратой материальных ресурсов, расколом нации у себя дома и пораже­нием. Поэтому один из основных элементов нашей национальной военной доктрины является...концепция решительного применения превосходящей силы в отношении противника и завершения конфлик­та быстро и с минимальной потерей человеческих жизней"³². Заложен­ные в нем идеи доказали эффективность в ходе операции "Буря в пустыне"; в то же время дозированность и ограниченность военных акций, как правило, приносила отрицательные результаты (полный провал миротворческой миссии США/ООН в Сомали). Печальные ре­зультаты вялых сдерживающих действий на афгано-таджикской гра­нице последних лет заставляют задуматься о справедливости этих идей и для наших условий.

Завершающийся переход большинства бывших союзников СССР в альтернативные сферы влияния и, соответственно, прогрессирующее сужение спектра достижимых российских интересов в СЗ и убываю­щий интерес стран СЗ к России, международные санкции, а также существенное ослабление экономических, политических, военных и прочих позиций Москвы (что объективно сокращает радиус ее геопо­литического действия) упрощают вопрос о средствах общения Москвы с прежними партнерами. На обозримую перспективу (до изменения перечисленных обстоятельств) нам придется, как правило, ограничи­ваться довольно прохладным и малообязывающим экономическим взаимодействием при практически полном замораживании всех дру­гих аспектов отношений. Но, например, снятие санкций обеспечит применение военно-экономических методов воздействия, а общее внутреннее усиление России даст ей в руки и другие козыри.