Бизнес в России. Проблема социального признания и уважения - Тульчинский Г. Л

Кроме чисто организационных параметров диалога бизнеса, власти и общества, существует ряд факторов, без учета которых возможны какие-то локальные «прорывы», но принципиальные изменения позиционирования российского бизнеса попросту недостижимы. Таких факторов минимум три. И они тесно взаимосвязаны.

ГЛАВА 4

Родовая травма первоначального накопления

Три стадии отношения к собственникам. Издержки догоняющей модели. От ренационализации к реприватизации.

Три стадии отношения к собственникам

Мировой опыт показывает, что социальная ответственность бизнеса вызревает по мере развития и бизнеса, и общества. В этом процессе четко различаются три стадии зрелости.

Героический период торжества «сильных личностей» — победителей

в«войне всех против всех» за первоначальное накопление. Победитель верит в справедливость мира: ведь он победил, значит — он лучший! Мир справедлив (по отношению к нему), а поэтому он претендует (по праву сильнейшего) на распоряжение ресурсами, на льготы и преференции, управление более слабыми, а главное — уважение к себе со стороны слабых и зависимых. Пиком этой стадии в России стала знаменитая «семибанкирщина», обеспечившая победу Ельцина на выборах 1996 г., завершившаяся дефолтом 1998-го. Так или иначе, но победители

в«борьбе без правил» общественного уважения не добиваются. Поэтому наступает следующая стадия.

На этапе служения главной проблемой становится самооправдание бизнеса перед обществом: в глазах государства, граждан. Обычно именно на этой стадии развиваются спонсорство, патронаж, благотворительность. Бизнес хочет уважения, демонстрируя свои возможности — преимущественно с помощью шумных мероприятий, вкладывания средств в проекты, за которыми стоят «хорошие и полезные люди», а то и просто — близкие. Так и наши олигархические герои федерального и местного масштаба довольно резво совершили поворот, как на флоте, — «все вдруг» занявшись благотворительностью. Потанин создал фонд и учредил стипендии. Ходорковский со товарищи учре-

дили «Открытую Россию», фактически подхватив знамя, выпавшее из рук ушедшего из России Д. Сороса. А. Вексельберг понес яйца в дар Отчизне… Но и это не приносит особого результата. За счет непрофильных трат снижается эффективность бизнеса. Особой благодарности не вызывает. Более того — поощряется откровенное иждивенчество. В общественном мнении сохраняется недоверие: «С жиру бесятся», «Все скупить хотят», «Кто платит, тот и заказывает музыку»…

Стадия партнерства, когда бизнес, утвердившись в обществе и общественном мнении, переходит от самооправдания к развитию конструктивных социальных связей — социальноответственному партнерству, позиционированию бизнеса не только и не столько в рыночной среде, сколько в среде социальной, в обществе в целом. В этой ситуации речь идет о полноценных PR — не только Public Relations, но и Public Responsibility, а также социальных инвестициях, способствующих оптимизации условий развития бизнеса и бизнес-процессов.

Прохождение каждого этапа требует времени. Перескакивать через них, ускоряться чревато серьезными травмами вроде истории с акционерами «ЮКОСа». Кажется, МБХ оказался романтиком, пострадавшим от «кессонной болезни», попытавшись в ускоренном режиме перейти от героического периода к партнерству. В общественном мнении еще не зарубцевались раны первоначального накопления, а фигуры «героев» этой стадии еще очень легко поддавались демонизации, тогда как сами эти герои, выступив одновременно в качестве пионеров служения, уже увидели себя партнерами власти. И власть, и общество оказались к этому не готовы.

Показательно, что эти стадии практически совпадают с основными этапами (моделями) PR*, упомянутыми во Введении: манипуляции, информирования и разъяснения и социального партнерства.

* Словосочетание Public Relations удачно перевести на русский язык не удается. Буквальный перевод «публичные отношения» отдает семейной разборкой на улице. Термин «общественные отношения» занят в социологии и имеет другой смысл. Распространенный аналог «связи с общественностью» профессиональную среду не удовлетворяет. Во-первых, «связи» по-русски обозначает что-то структурное и теневое одновременно. Связи либо есть, либо нет. Кроме того, очевиден «теневой» оттенок: «человек со связями», «порочные связи» и т. д. Во всяком случае в «связях» теряется богатство английского «relations» — не только связи, но и отношения, причем, взятые во взаимной динамике. Да и «общественность» по-русски — нечто эфемерное. Никто ее в глаза не видел, гражданского общества нет. Вдобавок делать что-то «на общественных началах», значит,

При манипулятивном подходе усилия по PR имеют пропагандист- ско-рекламный характер, однако возможности манипуляции весьма ограничены: как говаривал У. Черчилль, можно долго обманывать немногих людей, но никому еще не удавалось постоянно обманывать всех. И разоблаченная манипуляция рано или поздно, но бьет по самому манипулятору. Люди могут простить многое — даже измену и преступление, которые могут быть объяснены некими слабостями и обстоятельствами, но никогда не прощают манипуляцию, за которой стоит холодная и злая воля. Поэтому в долговременной перспективе более эффективными оказываются разъяснения и выстраивание взаимно ответственных отношений.

Однакоэффективностькаждоймоделизависитотееадекватностиобщественной ситуации. Так, на стадии первоначального накопления капитала, когда цели и задачи короткие («нам бы только ночь простоять…»), попытки социального партнерства будут выглядеть оснащением телеги реактивным двигателем. На ранних стадиях манипуляционная модель фактически неизбежна. Однако по мере вызревания рыночных отношений все отчетливее проявляется ее опасность для стратегии бизнеса.

Издержки догоняющей модели

Новые собственники и их собственность в глазах общества до сих пор нелегитимны, не имеют в общественном мнении никаких моральных и правовых оправданий. Социологические опросы показывают: 68 % населения считают приватизацию грабежом, а новых собственников ворами и грабителями, но 63 % хотят и готовы стать собственниками. Это не шизофрения, а издержки догоняющей модели развития.

В западном мире, Восточной Азии собственность и собственники формировались из поколения в поколение. Поэтому они не оспариваются и не ставятся под сомнение — ни в правовом, ни нравственном плане. В России же первоначальное накопление происходило и происходит исторически мгновенно, на глазах одного поколения. Как уже говорилось, только за одно ХХ столетие собственники радикально менялись 5 раз: вследствие Великой реформы и последовавшей капиталистической модернизации, не принятой обществом; послереволюци-

делать что-то не очень ответственное. Короче говоря, нечто необязательное. Во всяком случае не английское «public» — одновременно и социальное, и публичное, открытое. В дальнейшем под PR я буду понимать социальные корпоративные коммуникации.

онная национализация; НЭП; коллективизация и «великий перелом»; приватизация 1990-х.

Поэтому собственники и собственность постоянно оспариваются. «Какое оно твое? Я ведь знаю, что оно было не твоим, а общим или ничьим, а значит и моим. А как же я? Нахватали! Делиться надо!» На этом было замешано неприятие крестьянством, аристократией и интеллигенцией «лопахиных». В этом сознании коренилась всенародная поддержка раскулачивания и экспроприация собственности нэпманов. Эти же «гроздья гнева» вызревают в наши дни. Это не просто зависть, не просто любимая национальная забава «распни богатенького». Это расплата за исторический и нравственный опыт.

Более того, демократизация в ситуации еще не устоявшегося решения проблемы собственности разрушительно сказалась на перспективах российской свободы, но разговор об этом нам еще предстоит.

Ваучерная приватизация и залоговые аукционы решили задачу создания института частной собственности, но эта собственность оказалась нелегитимной в глазах общества. И этот первородный грех требует искупления. Вопрос в цене и механизме этого искупления.

От ренационализации к реприватизации

Крупный бизнес пассивно принял упоминавшуюся идею восстановления справедливости с помощью одноразовой выплаты «налога на приватизацию». Поэтому инициатива уже перехвачена. Очередной передел собственности уже идет. «ЮКОС», автопром, АЛРОСА, на очереди Норникель… Ползущая национализация крупных компаний, начавшаяся два года назад, идет при очевидной поддержке общественного мнения, и не только бюджетников — учителей, врачей, военнослужащих, пенсионеров, но и предпринимателей, которые поддерживают идею ренационализации собственности крупного капитала («олигархов»).*

При этом никто не отрицает очевидного факта: крупные компании под руководством государства значительно уступают в эффективности частным компаниям. Нравится, не нравится, но выживание и начавшийся рост экономики обеспечен именно ими.

Возвращение таких компаний в руки государства приведет к падению их эффективности. Но оно способно снизить уровень социальной напряженности. И по мнению некоторых специалистов, например пре-

зидента фонда «Центр стратегических разработок» М. Дмитриева, это может быть платой за «прихватизацию». Похоже, страна имеет возможность решить эту проблему.

Во-первых, большая эффективность частной собственности в России была признана еще в 1970-е. Подсобные хозяйства смогли прокормить страну. Поэтому сам институт частной собственности признан общественным мнением. Вопрос в ее происхождении и признании собственников. Ваучерная приватизация была проведена в условиях отсутствия нормально функционирующих рынков капитала внутри страны и в отсутствие доступа к международным рынкам капитала. Теперь же, и это во-вторых, ситуация изменилась. Появился огромный внутренний спрос на активы, а общая капитализация фондового рынка сопоставима с ВВП. Стремительно растет круг институциональных инвесторов, управляющих страховыми резервами, пенсионными накоплениями, требующими выхода в реальный сектор. Еще более благоприятная ситуация с возможностями привлечения международного капитала. Спрос на активы крупных российских компаний на международных фондовых рынках растет. Наконец, в-третьих, время высоких цен на нефть оказывается как раз тем необходимым периодом «искупления» — не временем пустого проедания природной ренты, а временем качественного переустройства собственности.

В таких условиях становится возможной качественно новая приватизация, точнее, реприватизация. У крупных компаний появляется шанс стать транснациональными корпорациями, которые черпают ресурсы своего развития на внутреннем и внешнем рынках, в результате чего российская экономика получит мощный импульс и перспективу уверенного развития. Более того, реприватизация может создать качественно новую — распределенную структуру корпоративной собственности, в которой повысится доля и роль мелких акционеров, а главное — институциональных инвесторов, за которыми стоят интересы миллионов людей. Это неизбежно будет способствовать иному, более позитивному восприятию бизнеса населением, пониманию природы и механизмов деловой активности.

Тем более важной задачей становится формирование общественного мнения, успокоенного свалившимся потоком нефтедолларов.

ГЛАВА 5

Благодать нищеты духа

Халява, сэр, или Светит ли нам нефтяной рай. Экономика недоверия. Особенности нашего духовного опыта. Проблемы и надежды: имперское после империи.

Халява, сэр, или Светит ли нам нефтяной рай

Золотым фондом любого современного российского реформатора являются природные ресурсы и человеческий потенциал — люди, оказавшиеся мудрее своих правителей, неприхотливые и терпеливые, поразившие весь мир долготерпением и уникальной способностью

ксамообеспечению и выживанию.

Вистории не было, нет и, думается, никогда не будет народа, добившегося успеха за счет самоуничижения и посыпания головы пеплом. Но и гордиться неоднозначным прошлым тоже не стоит. Невозможно взять в будущее только плюсы. Надо трезво и спокойно понять свое прошлое, увидеть свое настоящее, принять их как факт и строить будущее. Не выкапывать и выбрасывать очередных покойников, а, поняв самих себя, кто мы такие, жить дальше. Существуют два вектора такой трансформации. Первый ориентирован на традиции, второй — на поиск и реализацию нового. Важны оба. Отсутствие любого из них — деструктивно.

Вдавние времена был анекдот о советском пассажире в иностранном самолете. Бортпроводница предлагает ему выпить, закусить, посмотреть фильм, а он в ответ талдычит: «Бабок нет!» Тогда стюардесса проконсультировалась со специалистами и на очередной отказ от ее услуг торжественно заявила: «Халява, сэр!»

России в ближайшие десять лет прочат экономический бум в связи с ростом цены на нефть, которая нужна не только Европе, но и бурно развивающимся экономикам Китая и Индии. Эксперты банка Goldman Sachs считают, что в 2006 г. баррель нефти будет стоить $ 72, а еще через год цена-де зашкалит за $ 100. Эксперт исследовательской группы Aton Capital П. Уэстин сулит нам к 2015 г. если не благоденствие, то ста-

бильность и достаток, но предупреждает: приток нефтедолларов не означает, что правительство может сидеть сложа руки, — нужно продолжить экономические реформы, иначе Россия пойдет проторенной дорожкой. Напомню: в конце 1960-х советское правительство задумалось о реформировании экономики. Может, дошло бы и до дела, не случись в 1973 г. скачка мировых цен на нефть. Партийные боссы оставили мысли о реформах, и еще почти 20 лет Союз тянул исключительно на поставках энергоносителей в Европу. Чем все закончилось, всем известно.

Обратимся к опыту сырьевых стран. По статистике организации Freedom House, в 12 из 34 государств, живущих экспортом нефти и газа, среднегодовой доход на человека составляет всего $ 1500 (в России — $ 2500). Примерно половина населения этих стран живет на $ 1 в день. Кроме того, ни одно из сырьевых государств, даже самые богатые вроде Саудовской Аравии и Ливии, не может похвастаться развитыми политическими, экономическими и общественными институтами, а в некоторых из них (скажем, в Анголе и Конго) лишь недавно закончились гражданские войны. Среди экономистов даже возник термин «сырьевое проклятие»…

Цены на топливо порой резко падают, и страна оказывается у внезапно опустевшего корыта. Но даже если с ценами все в порядке, приток валюты от экспорта может подорвать обрабатывающую промышленность. Излишнее укрепление национальной валюты делает продукцию местных производителей слишком дорогой и неконкурентоспособной. Перетекание трудовых ресурсов и капитала в сырьевой сектор ведет к деградации обрабатывающей промышленности и технологическому отставанию. В 1970-е эта участь постигла Голландию (потому и сам феномен назвали «голландской болезнью»): в 1959 г. эта страна обнаружила в Северном море газовые месторождения, однако вместо процветания получила скачок инфляции и безработицы и спад производства.

Голландия-то с болезнью справилась, а вот для слаборазвитых стран, сделавших ставку на сырьевую экономику, последствия могут быть катастрофичными. «Нефтяную ренту» присваивает государство или группа лиц, населению же перепадает лишь капля от сверхдоходов. Если скважина достается государству (Ливия, Иран, Саудовская Аравия), последнее лишается стимулов для защиты частной собственности, ведь основной доход правительство получает, продавая нефть и газ, а не собирая налоги. При этом власть стремится свести на нет свою подотчетность перед обществом — так проще распоряжаться

выручкой. Если же контроль над ресурсами в руках группы частных лиц, те попросту «покупают» государство, чтобы оно в лице чиновников не мешало рулить сырьевыми доходами (Ангола и Конго). Не случайно сырьевые страны — и Россия здесь не исключение — отличает высокий уровень коррупции. Подавляющая часть сырьевых доходов выводится из страны: бизнесмены не склонны инвестировать деньги в местную экономику, к тому же над ними висит дамоклов меч национализации.

Несостоятельны и ссылки на высокий уровень жизни в странах Ближнего Востока, раздобревших на нефтедолларах. Ресурсы этих стран в пересчете на душу населения фантастически огромны: так, на каждого жителя Саудовской Аравии, Кувейта и Ливии приходится приблизительно $ 10 000 нефтедолларов в год, тогда как на одного россиянина — всего $ 500.

Вот сравнительные данные Росстата по соотношению экономик России и Португалии, а также прогноз П. Уэстина по динамике российской экономики до 2015 г. в зависимости от цен на нефть (табл. 5.1).

Таблица. 5.1

Соотношение экономики России и Португалии

Легкие деньги природной ренты не дают стимула экономической и политической модернизации. Годами в богатых нефтью государствах обещалось, что несметные богатства обеспечат модернизацию. Однако везде дело ограничивалось псевдомодернизацией, при которой жирующая элита живет на западе, товары и даже работники импортируются изза рубежа, население смотрит западные телешоу и сериалы, охотно ходит в fast food, и никаких перспектив… Тем самым создается питательная среда иждивенчества в сочетании с комплексом неполноценности и агрессивностью ко всему «западному», к «бездуховности» цивилизации.

Экономика недоверия

Россия является страной с незначительной экономикой и бедным населением. Доля российского ВВП РФ в мировом валовом продукте составляет всего 1,6 %. И даже с такими показателями Россия находится на 10–15 -мместе в мире. Но по доле ВВП на душу населения она на 75–80-м месте! По этому показателю нас уже обошла Бразилия, а скоро обойдут Китай и Вьетнам. Бедное население — а это почти треть российских граждан — не может накапливать денежные средства. Между тем именно накопления населения во всем мире являются основным источником инвестиций. В инвестициях российских компаний соотношение собственных и привлеченных средств 12 к 1. В активах российских банков кредиты на срок более года составляют всего 3–4 %. Фондовый рынок практически не влияет на экономику: привлекать на нем средства могут лишь 30–50 наиболее крупных компаний.

Невозможность населения обеспечить себя материально порождает неуверенность и недоверие. Недаром известный экономист, долгое время бывший исполнительным директором Экспертного института РСПП, А. Нещадин назвал нынешнюю российскую экономику «эко-

номикой недоверия».* Недоверие проявляется даже в специфике отношения российского населения к тем накоплениям, которые удается обеспечить. По данным Банка России, за первые 9 месяцев 2005 г. физические лица приобрели в банках валюты на сумму более $ 29 млрд. Это на четверть больше, чем за тот же период 2004 г. Получается, что рубль укрепляется, доллар слабеет, но люди все равно покупают доллары и евро, не доверяя национальной денежной единице. Доходы растут быстрее инфляции, а граждане, как, впрочем, и государство, не знают, куда девать лишние деньги и как ими управлять. Ипотека не развита, банки вызывают опасения, вложения в ценные бумаги — тем более. И самым надежным средством сбережения по-прежнему считают «матрас». Для сравнения: в 2000 г. граждане купили $ 6,3 млрд, а продали $ 5,0 млрд, т. е. разница в кубышке была еще не так велика. В 2005 г. продано было $ 16,5 млрд, и в заначке у граждан оказалось не намного меньше — почти половина приобретенной валюты…

Бедность понижает качество человеческих ресурсов (здоровье, образование, культурный уровень), негативно влияет на мотивацию труда и социальную активность населения, без которых экономический рост страны нереален. Разрушительным в этом плане является и сложившийся разрыв в заработной плате между топ-менеджерами и рядовыми работниками. Во всем мире соотношение оплаты труда рядовых работников и высшего руководства составляет 1:5–1:6, а у нас — 1:14–1:20. В результате представителей реального среднего класса в России — единицы, тогда как, например, в Индии — 10–12 % населения.

По данным американского Бюро статистики труда (Bureau of Labor Statistics)**, средняя зарплата в США составляет:

•«белых воротничков» (наемные работники интеллектуального труда) — $ 21,85 в час;

•«синих воротничков» (наемные работники квалифицированного ручного труда) — $ 15,03 в час;

•работников сферы обслуживания — $ 10,40 в час.

Речь идет о доходах, которые только снятся соответствующим группам занятости в современной России. Тюремщик, помощник судьи, офицер по работе с правонарушителями, т. е. работники, занятые на работах, для выполнения которых не требуется специальное образование, имеют, по данным американского Фонда иссле-

дований занятости (Employment Policy Foundation), доход $ 36 400, фармацевт — $ 85 000, инженер в сфере электрики и электроники — $ 112 000, а терапевт/хирург — $ 147 000 в год.

Субкультура бедности стала уже воспроизводиться, закрепляясь в невозможности получить качественное образование, приобрести нормальное жилье, получить работу по специальности. Бедность сдерживает и проведение социальных реформ. Мы находимся под постоянной угрозой того, что более активное проведение давно назревших и даже перезревших реформ вроде 100 % оплаты ЖКХ, монетизации льгот, частично платного образования и медицины упирается в неспособность населения выдержать эти расходы и угрозу социальных взрывов.

Более того, вследствие ставки на крупные и вертикально-интегри- рованные компании, с которых легче собирать налоги, ряд рынков и отраслей оказались искусственно монополизированными. Отсюда и несоизмеримо высокие цены на многие товары. В результате наше бедное население покупает многие товары и услуги дороже, чем они стоят за границей более богатому населению.

Бедность перекрывает возможности миграции населения, потому что переезд из одного региона в другой в связи со сменой места работы возможен только для высокооплачиваемых специалистов, тогда как перемещения рабочей силы практически невозможны из-за проблем с обустройством семьи. Даже студенчество — традиционно наиболее мобильная часть населения — оказывается привязанным к возможности получить образование только в своем регионе. Обеспечить проживание в Москве или Петербурге может не каждая семья.

Бедный человек привязан к месту жительства, а значит, имущественное расслоение может стать территориальным признаком. Зачастую Россию спасала величина территории. В нынешних обстоятельствах этот плюс превращается в минус. Так, если тарифы на внутренние перевозки сравняются с европейскими, то транспортировка грузов на большие расстояния станет нерентабельной, а поездки граждан невозможными. Россию ждет все большее обособление регионов, разрыв экономических связей внутри страны, а там рукой подать до распада РФ на несколько государств.

Недавно проведенное в европейских странах исследование выявило три аспекта социального капитала*:

•участие в добровольных общественных объединениях, в которых человек сотрудничает с другими людьми для достижения общих целей;

•плотность социальных связей между отдельными людьми, на которые человек может рассчитывать в затруднительном положении (поиск работы, нехватка денег, простое сочувствие);

•филантропия или альтруизм — помощь бедным и социально беззащитным деньгами, вещами или поддержкой, требующей затрат времени.

Исследование показало, что по всем показателям, кроме альтруизма, страны ЕС обладают большим запасом социального капитала по сравнению с кандидатами на вступление в ЕС (большинство из которых — бывшие соцстраны). Вывод прост: социализм разрушил социальный капитал, препятствуя взаимодействию людей за пределами круга семьи и друзей.

Другой вывод: степень участия людей в общественных организациях зависит от дохода на душу населения. Жители стран с высоким уровнем неравенства доходов и коррупции обычно приобретают меньший социальный капитал. А экономическая свобода, похоже, стимулирует инвестиции в него. И это понятно. Степень неравенства в доходах выражает степень остроты социальной напряженности в обществе.* Поэтому неудивителен и низкий вклад в социальный капитал в социально поляризованных странах. Коррупция и госрегулирование снижают рентабельность инвестиций любого рода, включая и социальные. Поэтому на развитие социального капитала влияют как формальные (экономическая свобода), так и неформальные (коррупция) институты. А без его развития не возникнет питательной среды социального и экономического доверия.

Можно ли повысить доходы российского населения, скажем, поделив природную ренту? Можно. Но беда в том, что это даст прибавку только по $ 12 на человека в месяц. Реальный рост доходов может обеспечить только экономический рост. В этой связи особый интерес представляет соотношение притока и оттока капитала. В настоящее время сложилась парадоксальная ситуация: бедная Россия кредитует экономики других стран. Даже Стабилизационный фонд страны мы держим в США и Швейцарии! Между тем привлечение неспекулятивных инвес-

* Фидрмуч Я., Герксхан К. Формирование социального капитала в Центральной и Восточной Европе. // Beyond Transition. Экономический вестник о вопросах переходной экономики. М., 2005, № 7. — С. 19.

тиций даже в отдельные отрасли неизбежно поднимет доходы всего населения. По образному сравнению А. Нещадина, прилив поднимает все лодки.

На борьбу с бедностью можно привлечь и другие резервы. Доля зарплаты в российском ВВП всего 30 %, тогда как в развитых странах — 70–75 %. Уже четыре поколения подряд наемный работник в России за аналогичный по интенсивности и квалификации труд получает зарплату в десятки раз меньше, чем в других странах. До какого-то момента это было конкурентным преимуществом России, гордившейся образовательным уровнем своих рабочих и инженеров. Но теперь низкие зарплаты стали тормозом, поскольку приводят к снижению качества работника и его труда, сокращению внутреннего рынка.

Преодолеть бедность можно. «Национальные проекты», с которыми выступил в конце 2005 г. Президент, таковыми не являются. В них нет ни стратегии, ни собственно проектной идеи развития. Почувствовавшая угрозу элита решила «поделиться» с обездоленными и «опущенными» бюджетниками. Но бороться надо не с богатыми и не с бедностью в стране, а с бедностью страны за счет экономического роста, развития систем накопления и кредитования, создания возможностей самореализации граждан. Пора понять, что дело не в ВВП, а в том, на что этот ВВП направляется — в зарубежные банки или на рост качества жизни населения. Собственно, это и есть главный вопрос самоопределения российской элиты, а значит, и отношения общества к ней.

Особенности нашего духовного опыта

Развитие России тесно связано с духовным опытом нации — способом осмысления действительности, общества, человека и его места в мире. Этот способ осмысления опосредуется соответствующей культурой (как системой негенетического наследования информации) — именно в этом смысле можно говорить о специфически российском духовном опыте. В его основе лежат языческая мифология и православие, экономическая и политическая история, художественная культура (особенно литература) и обычаи, впечатления путешественников и философия. Каковы же его основные компоненты?

•Нравственный максимализм и правовой нигилизм делает одной из основных ценностей российского духовного опыта нравственную личность, готовую пострадать за правду. В то же время свобода, достоинство личности и право как их гарант ценностью не являются. «Праведнику закон не лежит» — знаменательная пословица.

Идеи права и свободы либо высмеиваются, либо отвергаются как проявление слабой воли. «Закон что дышло — куда повернул, туда и вышло», «Я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак». Закон — «немецкий фокус», западническое изобретение, которым иногда можно пользоваться, а иногда переступать — главное, чтобы человек был хороший. Это объясняет многие реальности современной российской политической жизни*, необъяснимые для внешнего наблюдателя.

•Пренебрежение реальностью: эскапизм и эсхатологизм. Самоценность страдания лишает позитивного ценностного содержания реальность. Жизнь «здесь и сейчас» — юдоль страдания, нравственного испытания. Ценностью является жизнь в мире ином: в раю, в светлом будущем, «за бугром». Чем больше я страдаю в этом мире, тем больше мне воздастся «там». Статистика показывает, что главная причина смертности российских мужчин трудоспособного и детородного возраста 20–55 лет (в результате самоубийства, болезней, несчастного случая, убийства, отравления алкоголем, ДТП) — не уровень жизни, а низкая ценность самой жизни, пренебрежение ею.** Этот народный эсхатологизм власть всегда цинично использовала в военных и экономических авантюрах.

•Чудо и творчество. Уход от реальности лишает личность мотивации к ответственным отношениям с людьми. Поскольку воздаяние возможно только «после жизни», человек оказывается не в состоянии своим трудом сделать свою жизнь лучше. Поэтому труд в российском духовном опыте не является ценностью. «Птицы небесные не сеют и не жнут, но корм имеют»… Не удел человеческий — думать о своем достатке: «Бог дал, Бог взял». Здесь коренится «утопизм» российской ментальности — от безответственной маниловщины до агрессивного революционаризма. В то же время труду противопоставляется творчество — единовременный акт богоподобного творения «вдруг», «из ничего» сродни чуду.

•Всеединство: универсализм и коллективизм. Человеческая индивидуальность, таким образом, не является ценностью. Личность выступает элементом, средством реализации и воплощения об-

щности, всеединства, соборности и т. п., которые, собственно,

иявляются ценностями. Отсюда каждый, кто заявляет о своих

* См.: Потякин А. А. Правовой нигилизм как вариант современного российского правосознания. // Общество и политика. — СПб, 2000. — С. 342–360.

**Там же. — С. 315.

интересах, оказывается выскочкой, противопоставляющим себя «миру», тогда как любой самозванец получает право говорить от его имени.

•Истина и красота. Характерное для нашего сознания объединение истины и красоты: красиво значит истинно, а истинно — красиво. В итоге нравственность становится эстетической категорией, а задачи искусства сводятся к просвещению и воспитанию. В российской истории ищется не столько рациональное содержание, сколько особая сюжетность.

•Народ и власть. Призвание (или пришествие) варягов, получение московскими князьями ярлыков на великое княжение из рук ордынских ханов, онемеченная династия Романовых, большевистский и сталинский режимы — на разных этапах истории государственная власть на Руси не вырастала из народа, была ему органически чужда. Народ же всегда был средством достижения целей властной воли. Историко-экономически это противостояние воплотилось в вотчинном государстве, основанном на отождествлении власти и собственности.* Этим российская государственность отличается от европейской. Она возникла не для защиты крестьян, ремесленников и купцов, а как механизм вотчинного кормления. Именно власть оказывается активным субъектом истории, смысл которой практически по всем направлениям оказывается связанным с вопросом о власти. Решение любых, даже частных проблем возможно лишь при условии всеобщего переустройства волею власти. Только в периоды смертельной опасности, полной несостоятельности государственной власти, когда на улицу выходят даже женщины, народ просыпается, спасает отечество и… вновь отдается очередной власти. Отношения народа и власти — главный нерв российского духовного опыта. Они глубоко противоречивы: власть, чуждая народу, отождествляется с судьбой народной. Тем самым запускается механизм сакрализации власти. На государство, как на врага, не распространяются моральные запреты: его можно обманывать, у него можно красть, данные ему обещания можно не выполнять. С другой же стороны, отношение к власти патриархально-интимно, по-славянски чувственно. Нравственный максимализм и страстотерпение с неизбежностью оборачиваются своеобразным единством, вплоть до совпадения взаимоисключающих нравственных полюсов. На одном — власть, имеющая

* Пайпс Р. Россия при старом режиме. — М., 1993.

нравственное оправдание, только когда она «страшна к непокоривым»: Иван Грозный, Петр Великий, Сталин остались в памяти народа как «настоящие» хозяева именно благодаря «твердой руке», безжалостности, полного произвола. На Руси царь всегда воспринимался двояко: как помазанник Божий и как Антихрист. Причем смена оценки могла быть практически мгновенной… На другом же полюсе — народ, кроткий мученик-страстотерпец с его своеобразной ласковой жертвенностью, «особо ласковым молением о палачах». Не случайно и грозные русские цари в трудную для себя годину, добиваясь народного сочувствия, доходили до юродства. Кротость-крутость, святое злодейство… Немудрено, что благословение у нас очень трудно отделить от проклятия.*

Таким образом, мы имеем дело с миропониманием и мироощущением, связанным с очень напряженным нравственным чувством, практически не знающим нормативности. Это чувство не дает человеку мотивации к жизни, личность оказывается фактически без поддержки, один на один с жизнью, полной мучительного страдания. Российский духовный опыт — опыт перманентной лиминальности, маргинальности в реальной жизни и апофатичности, если не аутизма. Эта почва оказалась благодатной для восприятия идеи коммунизма, общества, построение которого требует высочайшего напряжения нравственных и физических сил, личного самоотвержения и самопожертвования. Пострадать за высокую идею не грех, не грех и других не пожалеть. Свобода же и право оказываются несущественными, в лучшем случае данью европейской традиции, вещью отнюдь не для «внутреннего употребления».

Главная черта российского духовного опыта — негативное отношение к бытию — сказывается на всем протяжении нашей истории. Именно поэтому рецепция западных идей изменяла их до неузнаваемости: рационализм Просвещения оборачивался оправданием терроризма, добропорядочный позитивизм — нигилизмом, марксизм — большевизмом, либерализм — самозванством, феминистский праздник международной женской солидарности — милым откровенно сексистским «Женским днем».

Как вырваться из этого круга? Есть ли у России свой путь свободы? На наших глазах осуществился давно предсказанный синтез красной и черной идей. Развращенных уравниловкой «трудящихся» интересует гарантия заработной платы, и немалой, желательно — индексированной

*Аверинцев С. С. Византия и Русь: два типа духовности // Новый мир. 1988,

№8–9.

по ценам. Эти интересы смыкаются с заинтересованностью чиновничества в «сильной власти», что в свою очередь стыкуется с интересами хозяйственников, бизнесменов, стремящихся к свободе рук на рынке при сильной политической власти. Параллелограмм сил очевиден.

Становится ясно, что дело не в деньгах, сырье, оборудовании, но в людях, их отношении к себе и другим, мотивации к жизни и труду. Живее всех живых стереотип исторической безответственности россиян, которые во всех своих бедах винят внешние силы: американцев, жидомасонов, чеченцев. Наша власть не может стать властью жителей России, властью не для себя, а для них. При этом русские остаются «племенем власти» (Г. Павловский), «этносом власти» (М. Гефтер). Свобода воли как воля к неволе…

Проблемы и надежды: имперское после империи

Чаще всего нас объединяет общая беда… Ну, а в буднях — что нас объединяет, дает переживание общности «мы»? Без сознания такого «мы», без консолидации на его основе невозможны:

•консолидация общества: власти и граждан, делового мира и трудовых коллективов, ветеранов и молодежи;

•воспитание новых поколений;

•реализация планов и программ социально-экономического развития;

•формирование привлекательного образа региона и страны в целом;

•определение места региона в современной России, международном сообществе.

Эта же проблема выходит на первый план и в политике, при проведении избирательных кампаний, выработке политических программ.*

Социологи отмечают, что в последнее десятилетие в России наблюдается драматический переход от тоталитарно-идеологической к плюра-

* Показательно, что на местах активно продвигается идея особой судьбоносности своего региона в истории России. Делается это большей частью наивно, но при явном поощрении, а то и инициировании со стороны властей. Региональные элиты активно, хотя зачастую, похоже, спонтанно, приступили к формированию региональной идентичности, чувствуя ее роль в стабилизации и укреплении своих позиций. Деловой же мир все больше задумывается над идеей региона как корпорации, а значит, региональной корпоративной культуры. Дело не в сепаратизме, а в естественном и, в общем-то, необходимом процессе стабилизации и консолидации общества.