Театр парадокса ( «антидрама»)

Самуэл Беккет. В ожидании Годо (1949-1954)

<…> Проселочная дорога. Дерево на обочине. Вечер.

Сидя на камне, Эстрагон пытается снять башмак. Стягивает его двумя руками, пыхтя. Устав, останавливается, отдыхает, тяжело дыша, потом снова принимается за башмак. Сцена повторяется.

Входит Владимир.

Эстрагон – (снова останавливаясь) – Ничего не поделаешь.

Владимир – (приближается мелкими шажками на негнущихся ногах, широко их расставляя). – Я тоже начинаю так думать. – (останавливается) – Я всю жизнь сопротивлялся этой мысли, говорил себе: Владимир, будь умницей, еще не все потеряно – и снова рвался в бой. – (Он уходит в себя, вспоминая. Эстрагону). – Вот ты и снова здесь.

Э. – Ты думаешь?

В. – Я рад, что ты вернулся. Я думал, ты ушел навсегда.

Э. – Я тоже.

В. – Как нам отпраздновать эту встречу? – (думает) – Встань-ка, я тебя обниму. – (протягивает руку Эстрагону).

Э. – (раздраженно) – Сейчас, сейчас.

Молчание.

В. – (обидевшись, холодно) – Можно узнать, где сударь провел ночь?

Э. – В овраге.

В. – (в изумлении) – В овраге?! Где это?

Э. – (без жеста) –Там.

В. – И тебя не побили?

Э. – Побили... Немного

В. – Все те же?

Э. – Те же? Не знаю.

Молчание.

В. – Когда я об этом думаю... давно уже... я спрашиваю себя... кем бы ты стал... без меня... – (решительно) – Ты бы сейчас был просто мешком с костями, можешь не сомневаться.

Э. – (задетый за живое) – Ну и?

В. – (с горечью) – Это слишком для одного человека. – (пауза, оживленно) – С другой стороны, теперь уже поздно отчаиваться, вот что я тебе говорю. Раньше нужно было думать, году в 1900-м.

Э. – Хватит. Помоги мне снять эту гадость.

В. – Взявшись за руки, мы бы с тобой бросились вниз с Эйфелевой башни. Тогда ты были хороши. Теперь слишком поздно. Нас даже не пустили бы наверх. (Эстрагон принимается за свой башмак). Что ты делаешь?

Э. – Разуваюсь. Никогда не видел, что ли?

В. – Я тебе сто раз говорил, что башмаки снимают каждый день. Надо было меня слушать.

Э. – (жалобно) – Помоги мне!

В. – Тебе больно?

Э. – Больно! Он спрашивает, больно ли мне!

В. – (с возмущением) – Можно подумать, ты один на свете страдаешь. Я не в счет. А хотелось бы видеть тебя на моем месте. Вот бы ты запел.

Э. – Тебе было больно?

В. – Больно! Он спрашивает, больно ли мне было!

Э. – (показывая пальцем) – Это не причина чтобы не застегивать ширинку.

В. – (наклоняясь) – Действительно. – (Застегивается) – Нельзя распускать себя в мелочах.

Э. – Что тут сказать, ты всегда терпишь до последней минуты.

В. – (мечтательно) – Последняя минута... – (задумчиво) – Хорошо будет, да не скоро сбудется. Кто это сказал?

Э. – Ты не хочешь мне помочь?

В. – Иногда я себе говорю, что она, в конце концов, придет. Тогда я чувствую себя очень странно. – (он снимает шляпу, смотрит внутрь, шарит там рукой, трясет ее, снова надевает) – Как это... Успокоенным и в то же время ... (ищет слово) ...испуганным. – (с пафосом) – ИС-ПУ-ГА-ННЫМ. – (Он снова снимает шляпу, смотрит внутрь). – Что такое! – (хлопает по шляпе рукой как бы для того, чтобы что-то из нее вытрясти, снова заглядывает внутрь и опять надевает).

<…> Э. – Он должен уже быть здесь.

В. – Он не сказал, что обязательно придет.

Э. – А если он не придет?

В. – Мы вернемся сюда завтра.

Э. – И послезавтра.

В. – Возможно.

Э. – И так далее.

В. – То есть...

Э. – Пока он не придет.

В. – Ты безжалостен.

Э. – Мы уже были здесь вчера.

В. – Нет уж, тут ты ошибаешься.

Э. – Тогда что мы делали вчера?

В. – Что мы вчера делали?

Э. – Да.

В. – Честное слово... (Разозлясь). Ты все всегда ставишь под сомнение.

Э. – Мне кажется, что мы были здесь.

В. – (Оглядываясь вокруг себя). Тебе знакомо это место?

Э. – Я этого не говорил.

В. – Тогда что?

Э. – Не в этом дело.

В. – И все же... Это дерево... (Поворачиваясь к публике). ...это болото.

Э. – А ты уверен, что сегодня вечером?

В. – Что?

Э. – Нужно было ждать.

В. – Он сказал, в субботу. (Пауза). Кажется.

<…> Эстрагон. Подожди. … Я подумал: а может, нам лучше было бы расстаться, просто разойтись. Мы не созданы для того, чтобы идти этой дорогой вместе.

Владимир. Нельзя поручиться.

Эстрагон. Да, ни за что нельзя поручиться.

 Владимир. Если ты думаешь, что так будет лучше, мы и сейчас можем расстаться.  Эстрагон. Теперь уж не стоит.

 Вновь они говорят о том же самом в конце второго действия:

 Эстрагон. Диди!

 Владимир. Да.

 Эстрагон. Я больше не могу продолжать.

 Владимир. Всегда так говорят.

 Эстрагон. А что если нам расстаться? Может, так будет лучше.

 Владимир. Мы повесимся завтра. Если только Годо не придет.

 Эстрагон. А если он придет?

 Владимир. Мы будем спасены.

<…> Э. – (шаг вперед) – Ты обиделся? (Молчание. Шаг вперед). Прости! (Молчание. Шаг вперед. Трогает его за плечо). Послушай, Диди. (Молчание). Дай руку! (Владимир поворачивается). Обними меня! (Владимир напрягается и застывает на месте). Разреши мне! (Владимир расслабляется. Они обнимаются. Эстрагон пятится назад). От тебя воняет чесноком!

В. – Полезно для почек. (Молчание. Эстрагон рассматривает дерево). Что нам теперь делать?

Э. – Ждать.

В. – Да, а ожидая?

Э. – А что если нам повеселиться?

В. – Вот тогда хорошо встанет.

Э. – (заинтересованно) – Встанет?

В. – Со всем, что из этого вытекает. Там, где оно падает, вырастают мандрагоры. Вот почему они кричат, когда их вырывают. Ты этого не знал?

Э. – Повесимся сейчас же.

В. – На суку? (Они приближаются к дереву, разглядывают его). Он какой-то не прочный.

Э. – Можно попробовать.

В. – Пробуй.

Э. – После тебя.

В. – Нет, ты сначала.

Э. – Почему?

В. – Ты весишь меньше, чем я.

Э. – В том то и дело.

В. – Не понимаю.

Э. – Да подумай же.

Владимир думает.

В. – (наконец) Не понимаю.

Э. – Сейчас объясню. (думает) Ветка ... ветка... (со злостью). Да пойми же наконец!

В. – Я тебе доверяю.

Э. – (с трудом) Гого легкий – ветка не сломаться – Гого мертвый. Диди тяжелый – ветка сломаться – Диди одинокий. (Пауза). Тогда как... (ищет подходящее выражение).

В. – Я об этом не подумал.

Э. – (найдя) Кто может большее, тот может и меньшее.

В. – А разве я вешу тяжелее, чем ты?

Э. – Это ты так сказал. Я не знаю. Один шанс из двух. Почти.

В. – Тогда, что нам делать?

Э. – Ничего. Так безопаснее.

В. – Подождем, что он нам скажет.

Э. – Кто?

В. – Годо.

Э. – Ну вот.

В. – Подождем, пока не определится наша судьба.

Э. – С другой стороны, нужно ковать железо пока горячо.

В. – Мне интересно, что он нам скажет. Это нас ни к чему не обязывает.

Э. – А что мы у него просили?

В. – Тебя там не было?

Э. – Я не обратил внимания.

В. – Ну... Ничего особенного.

Э. – Что-то вымаливали.

В. – Вот-вот.

Э. – Что-то выпрашивали.

В. – Пожалуй.

Э. – И что он ответил?

В. – Что посмотрит.

Э. – Что он не может ничего обещать.

В. – Что ему нужно подумать.

Э. – На свежую голову.

В. – Посоветоваться с семьей.

Э. – С друзьями.

В. – С агентами.

Э. – С корреспондентами.

В. – С бухгалтерскими книгами.

Э. – С банковскими счетами.

В. – Прежде чем решить.

Э. – Это нормально.

В. – Неужто?

Э. – Мне кажется, да.

В. – Мне тоже.

<…> В. – Спал ли я, когда другие страдали. Сплю ли я сейчас? Завтра, когда мне покажется, что я проснулся, что скажу я про этот день? Что с моим другом Эстрагоном, на этом месте, до наступления ночи я ждал Годо? Что Поццо проходил здесь со своим носильщиком и что он с нами разговаривал? Без сомнения. Но что будет правдой во всем этом? (Эстрагон, безрезультативно пытавшийся снять башмаки, начинает снова дремать. Владимир смотрит на него). Он не будет ничего помнить. Он расскажет, что его побили и я дал ему морковку. (Пауза). Верхом на могиле и сложные роды. Из ямы, мечтательно, могильщик протягивает щипцы. У нас есть время состариться. Воздух полон нашими криками. (Прислушивается). Но привычка – вторая натура. (Смотрит на Эстрагона). Кто-то другой смотрит на меня, говоря себе: «Он спит, он не знает, что он спит». (Пауза). Я не могу так продолжать. (Пауза). Что я сказал? Он ходит нервно туда-сюда, останавливается, наконец, у левой кулисы, смотрит вдаль. Справа входит вчерашний мальчик. Останавливается. Молчание.

М. – Сударь... (Владимир оборачивается). Господин Альберт...

В. – Продолжим. (Пауза. Мальчику). Ты меня не узнаешь?

М. – Нет, сударь.

В. – Ты меня не узнаешь?

М. – Нет, сударь.

В. – Ты пришел сюда в первый раз?

М. – Да, сударь.

В. – Он не придет этим вечером.

М. – Да, сударь.

В. – Конечно.

М. – Да, сударь.

Молчание.

В. – Ты кого-нибудь встретил?

М. – Нет, сударь.

В. – Двух других (колеблется) ...людей.

М. – Я никого не видел, сударь.

Молчание.

В. – Что делает господин Годо? (Пауза). Ты слышишь?

М. – Да, сударь.

В. – Ну так что?

М. – Он ничего не делает, сударь.

Молчание.

В. – Как поживает твой брат?

М. – Он болен, сударь.

В. – Может быть, он вчера приходил?

М. – Не знаю, сударь.

Молчание.

В. – У господина Годо есть борода?

М. – Да, сударь.

В. – Седая или... (колеблется) ...черная?

М. – (колеблется). Я думаю, что она седая.

Молчание.

В. – Несчастный.

Молчание.

М. – Что мне сказать господину Годо, сударь?

В. – Ты ему скажешь... (останавливается) ...ты ему скажешь, что ты меня видел, и что... (думает) ...что ты меня видел. (Пауза. Владимир идет вперед, мальчик отходит, Владимир останавливается, мальчик останавливается). Скажи, ты уверен, что ты меня видел, ты мне не скажешь завтра, что ты меня никогда не видел?

Молчание. Вдруг Владимир прыгает вперед, мальчик убегает стрелой. Солнце садится, поднимается луна. Владимир стоит неподвижно. Эстрагон просыпается, разувается, встает, держа башмаки в руке, ставит их у рампы, идет к Владимиру, смотрит на него.

Э. – Что с тобой?

В. – Со мной ничего.

Э. – Я ухожу.

В. – Я тоже.

Молчание.

Э. – Я долго спал?

В. – Не знаю.

Молчание.

Э. – Куда мы пойдем?

В. – Недалеко.

Э. – Нет, нет, пойдем подальше отсюда!

В. – Мы не можем.

Э. – Почему?

В. – Нужно вернуться завтра.

Э. – Для чего?

В. – Чтобы ждать Годо.

Э. – Ах, да. (Пауза). Он не приходил?

В. – Нет.

Э. – А теперь уже слишком поздно.

В. – Да, уже ночь.

Э. – А что если нам это бросить? (Пауза). А что если нам это бросить?

В. – Он нас накажет. (Молчание. Смотрит на дерево). Только дерево живет.

Э. – (смотря на дерево) Что это?

В. – Это дерево.

Э. – Да, но какой породы?

В. – Не знаю. Ива.

Э. – Давай посмотрим. (Тянет за собой к дереву Владимира... Они застывают перед деревом. Молчание). А что если нам повеситься?

В. – На чем?

Э. – У тебя нет куска веревки?

В. – Нет.

Э. – Тогда мы не можем.

В. – Пойдем.

Э. – Подожди, у меня есть пояс.

В. – Слишком низко.

Э. – Ты будешь тянуть меня за ноги.

В. – А кто будет тянуть меня?

Э. – Ах, да.

В. – Покажи, все-таки. (Эстрагон развязывает веревку, что поддерживает его брюки. Слишком большие ему брюки сразу же спадают до щиколоток. Они рассматривают веревку). На худой конец и она пошла бы. Но может, она непрочная.

Э. – Сейчас поглядим. Держи.

Они берутся каждый за конец веревки и тянут. Веревка рвется. Они чуть не падают.

В. – Она никуда не годится.

Молчание.

Э. – Ты говоришь, что нужно вернуться сюда завтра?

В. – Да.

Э. – Тогда мы принесем хорошую веревку.

В. – Правильно.

Молчание.

Э. – Диди.

В. – Да.

Э. – Я больше не могу так.

В. –

Э. – Что если нам расстаться? Может, все пошло бы лучше.

В. – Мы завтра повесимся. (Пауза.) Если только не придет Годо.

Э. – А если он придет?

В. – Мы будем спасены.

Владимир снимает шляпу, которую он взял у Лакки, смотрит внутрь, шарит там рукой, трясет ее, надевает.

Э. – Ну что, идем?

В. – Подними брюки.

Э. – Что?

В. – Подними брюки.

Э. – Снять брюки?

В. – ПОДНИМИ брюки.

Э. – Ах, да

Он поднимает брюки. Молчание.

В. – Ну что, идем?

Э. – Идем.

Они не двигаются.

Том Стоппард. Розенкранц и Гильденстерн мертвы (1965)

<…> Два человека, в костюмах елизаветинской эпохи, проводят время в местности, лишенной каких бы то ни было характерных признаков.

Оба хорошо одеты – шляпы, плащи, трости и все остальное.

У каждого – по большому кожаному кошельку. Кошелек Гильденстерна почти пуст. Кошелек Розенкранца почти полон. Дело в том, что они играют в орлянку. Происходит это следующим образом: Гильденстерн достает монету из кошелька, подбрасывает ее и дает ей упасть. Розенкранц разглядывает ее, определяет, что выпало, произносит «орел» – ибо так оно и есть – и опускает ее в свой кошелек. Потом процесс повторяется.

Судя по всему, они занимаются этим уже довольно долго. Постоянное выпадание «орла» – вещь невероятная, но Розенкранц ничем не выдает своего удивления, да он его и не чувствует. Впрочем, он достаточно милый человек, чтобы быть несколько смущенным тем обстоятельством, что ему перепадает так много денег его друга. Это его как-то характеризует. Гильденстерн весьма заинтересован необычностью происходящего. Его не волнуют деньги: он пытается понять смысл, подоплеку, что ли, происходящего. Отдавать себе отчет, но при этом не впадать в панику – его характерная черта. Гильденстерн сидит. Розенкранц стоит (все его движения связаны с монетами и тем, куда они падают).

<…> Гильденстерн, исследуя глубину сцены, бросает через плечо еще две монеты, одну за другой. Розенкранц объявляет каждую из них «орлом».

Гильденстерн (задумчиво). Теория вероятности, как кто-то остроумно заметил, исходит из предположения, что если бы шесть обезьян (удивляясь самому себе)... если бы шесть обезьян...

Розенкранц. Играем?

Гильденстерн. Были бы что?

Розенкранц. Так ты играешь?

Гильденстерн (понимая). А, да. (Кидает монету). Закон средних чисел, если я правильно понимаю, означает, что шесть обезьян, будучи подброшены вверх достаточно высоко, должны примерно так же часто шлепнуться на спину, как и...

Розенкранц. Орел. (Он подбирает монету).

Гильденстерн. Что даже на первый взгляд не является глубокой мыслью. Даже без обезьянок. То есть на это никто не поставит. То есть я-то, может, и поставлю, но кто другой... (Кидает монету).

Розенкранц. Орел.

Гильденстерн. ...Не так ли? (Бросает монету).

Розенкранц. Орел.

Сцена повторяется.

Орел. (Смотрит на Гильденстерна, смущенно смеется). Скучновато малость, а?

Гильденстерн. Скучновато?

Розенкранц. Ну...

Гильденстерн. А как насчет нервотрепки?

Розенкранц (наивно). Нервотрепки?

Небольшая пауза.

Гильденстерн. Видимо, закон сокращения прибылей. Что-то мне нехорошо. (Делает над собой усилие; достает монету, высоко ее подбрасывает, довит, накрывает ладонью, переворачивает, подносит к глазам, разглядывает монету - и передает ее Розенкранцу). Ладно, это был последний шанс... если мои расчеты верны.

Розенкранц. Восемьдесят пять подряд – это же бьет все рекорды.

Гильденстерн. Не дури. Розенкранц. Зуб даю.

Гильденстерн (гневно). И только это? И это все?

Розенкранц. То есть?

Гильденстерн. Новый рекорд? И это все, что тебе приходит в голову?

Розенкранц. А что, собственно...

Гильденстерн. Никаких вопросов? Ни на секунду?

Розенкранц. Но ты же сам их бросал. Гильденстерн. Ни тени сомнения? Розенкранц (огорченно, агрессивно). Слушай, я выиграл – да или нет?

Гильденстерн (приближаясь к нему, спокойнее). А если б ты проиграл? Если б все шло против тебя, восемьдесят пять раз подряд, одна за одной, как сейчас?

Розенкранц (бессмысленно). Восемьдесят пять подряд? Решка?

Гильденстерн. Да! Что б ты тогда подумал? Розенкранц (растерянно). Ну-у... (Весело). Я бы сначала хорошенько проверил твои монеты.

Гильденстерн (отходя). А-а, гора с плеч. Можно по крайней мере рассчитывать на личную заинтересованность как на предварительный фактор... Это уже кое-что. Твоя беззаботность просто изумительна, если бы не... (Он внезапно оборачивается к нему и протягивает ладонь). Дай руку.

Розенкранц пожимает ему руку. Гильденстерн тащит его к себе.

(Напряженно). Мы играем в орлянку уже... (Освобождает его так же резко). Не в первый же раз мы бросаем монеты!

Розенкранц. Конечно нет – довольно давно, сколько я помню.

Гильденстерн. То есть сколько?

Розенкранц. Забыл. Постой – восемьдесят пять раз!

Гильденстерн. Да?

Розенкранц. Я так полагаю, кой-чем надо обладать – чтоб такой результат.

Гильденстерн. Ты так полагаешь? И это все? И никакого страха?

Розенкранц. Страха?

Гильденстерн (в ярости швыряет монету наземь). Да, страха! Такая, знаешь, щелка, сквозь которую мозги заливает светом!

Розенкранц. Орел... (Опускает ее в кошелек).

Гильденстерн садится подавленный, достает монету, бросает ее, она падает между ног; смотрит на нее, поднимает и кидает ее Розенкранцу; тот опускает ее в кошелек. Достает другую, подбрасывает, ловит, накрывает ладонью, переворачивает, открывает, смотрит и кидает ее Розенкранцу; тот опускает ее в кошелек. Достает третью монету, подбрасывает, ловит правой рукой, переворачивает ее на тыльную сторону запястья левой, взмахивает им (запястьем), ловит левой, поднимает левую ногу, швыряет под нее монету, ловит ее, переворачивает и кладет ее себе на макушку, где она и остается. Подходит Розенкранц, разглядывает монету и опускает ее в кошелек.

Боюсь...

Гильденстерн. Я тоже. Розенкранц. Боюсь, что сегодня не твой день.

Гильденстерн. Боюсь, что как раз мой.

Небольшая пауза.

Розенкранц. Восемьдесят девять. Гильденстерн. Должно же это означать что-нибудь еще, кроме перераспределения капитала. (Размышляет). Список возможных объяснений. Первое: я сам хочу этого. На дне моего подсознания я играю в орлянку против самого себя, используя монеты без решки во искупление своего невспоминаемого прошлого. (Бросает монету).

Розенкранц. Орел.

Гильденстерн. Второе: время остановилось намертво, и поэтому выпавший в тот миг орел повторяется в девяностый раз... (Бросает монету, разглядывает, передает ее Розенкранцу). Но в целом сомнительно. Третье: божественное вмешательство; иными словами, благоволение свыше, ниспосланное ему, – см. притчу о детях Израилевых – или же кара свыше, ниспосланная мне, – см. притчу о жене Лота. Четвертое: эффектное подтверждение принципа, согласно которому каждая отдельная монета, подброшенная в отдельности (бросает монету), с той же вероятностью упадет как орлом, так и решкой, и поэтому нет оснований удивляться в каждую отдельную единицу времени, когда это происходит. (Это происходит - он кидает монету Розенкранцу).

<…> Гильденстерн (спокойным тоном). Где была ошибка, так это когда мы сели на корабль. Конечно, здесь можно передвигаться, менять направление, крутиться на месте; но все это не влияет на ту главную силу, которая неотвратимо, как ветер или течение, несет нас...

Розенкранц. Они охотились за нами, а? С самого начала. Кто бы мог подумать, что мы такие важные птицы?

Гильденстерн. Но почему? Неужто все только ради этого? Неужто весь этот балаган сводится только к двум нашим маленьким смертям? (С тоской). Кто мы такие?

Актер. Вы Розенкранц и Гильденстерн. Этого достаточно.

Гильденстерн. Нет – этого недостаточно. Не иметь никакой информации – и такой конец – и даже сейчас не получить объяснения...

Актер. Ну, наш опыт подсказывает, что большинство вещей кончается смертью.

Гильденстерн (страх, мстительность, презрение). Ваш опыт – актеров!

Он выхватывает стилет из-за пояса актера и приставляет его концом к горлу актера; актер пятится, Гильденстерн наступает, говоря более спокойно.

Я говорю о смерти – а этого опыта у вас нет – и этого не сыграешь. Вы умираете тысячью случайных смертей – но в них нет той вытесняющей жизнь силы – и ничья кровь не стынет. Потому что, даже умирая, вы знаете, что вернетесь, только переменив шляпу. Но никто не приходит после смерти – и никаких аплодисментов – только тишина и поношенные вещи – и это – смерть.

И он всаживает стилет по рукоятку в горло актеру. Актер стоит с выпученными от ужаса глазами, хватается за рану, после того как стилет оттуда вытащен; издает слабый стон, падает на колени, потом вытягивается. Пока это происходит, Гильденстерн - взвинченный, почти в истерике – круто оборачивается к остальным актерам.

Если нам что на роду написано – то и ему тоже – и если именно это наша судьба, то она и его судьба – и если нет никакого объяснения для нас, то и для него его не будет.

Актеры наблюдают за тем, как 1-й актер умирает, – делают они это с некоторым нтересом. Наконец, 1-й актер замирает, вытянувшись. Некоторое время – тишина. Потом актеры начинают аплодировать с большим восхищением, 1-й актер встает, отряхивается.

Актер (скромно). О, довольно, господа, довольно – не льстите мне, – это было вполне заурядно.

Актеры продолжают его поздравлять. Он приближается к Гильденстерну, который стоит как вкопанный со стилетом в руке.

А вы как думали? (Пауза). Видите – вот то, во что они и верят, – и то, чего ждут.

Он подставляет руку под стилет Гильденстерна. Гильденстерн медленно нажимает концом лезвия на его ладонь, и... лезвие уходит в рукоятку; актер улыбается и прячет стилет.

На минуту вам показалось, что я – смошенничал.

<…> Свет понемногу меркнет, погружая убитых – в правом углу сцены – в темноту.

(Умирая среди других умирающих, трагично, романтично). И так все кончается – банальностью: свет светит, пока есть жизнь; но когда приходит зима твоих дней, темнеет рано.

Гильденстерн (измученный, опустошенный, но – нетерпеливо, жестикулируя). Нет, нет... это не для нас, это не так. Умирание не романтично, и смерть – это не игра, которая скоро кончится... Смерть – это не то что... Смерть – это не... Это отсутствие присутствия... ничего больше... бесконечное время, в течение которого... нельзя вернуться... это дверь в пустоту... которой не видишь... и когда там поднимается ветер, он не производит шума...

Глубина сцены окончательно погружается в темноту. Видны только Гильденстерн и Розенкранц, который нерешительно хлопает – в тишине.

Небольшая пауза.

Розенкранц. Значит, все, видимо. А?

Ответа не следует. Он оборачивается и смотрит в зал.

Солнце опускается. Или земля поднимается. Как утверждает модная теория. (Небольшая пауза). Что одно и то же. (Пауза). К чему было все это? И когда началось?

Пауза. Ответа нет.

Чего нам тут торчать, а? Я имею в виду, никто не придет и силком не потащит... Обождать придется... Мы еще молоды... в соку... у нас еще годы.

Пауза. Молчание.

(Кричит). Мы же ничего дурного не сделали! Никому! Правда?

Гильденстерн. Я не помню.

Розенкранц берет себя в руки.

Розенкранц. Ну что ж. Мне все равно. С меня хватит. Говоря откровенно, так даже легче.

И он исчезает из виду. Гильденстерн не замечает этого.

Гильденстерн. Наши имена, выкрикнутые на каком-то рассвете... распоряжения... приказы... должно быть, был момент, тогда, в самом начале, когда мы могли сказать – нет. Но мы как-то его упустили. (Оглядывается и видит, что он один). Розен – –? Гильден – –? (Овладевает собой). Ладно, в следующий раз будем умнее. Вот вы меня видите, а вот вы – (И исчезает).

Немедленно вслед за этим вся сцена озаряется светом; в глубине сцены видны тела актеров – примерно в тех же позах, в каких они были оставлены; все это –последняя сцена «Гамлета». Тела: Король, Королева, Лаэрт, Гамлет. Горацио поддерживает Гамлета. Здесь же Фортинбрас и два посла из Англии.

Посол. Этот вид зловещ.

И английские вести опоздали;

Бесчувствен слух того, кто должен был

Услышать, что его приказ исполнен:

Что Розенкранц и Гильденстерн мертвы.

Чьих уст нам ждать признательность?

Горацио. Не этих,

Когда б они благодарить могли;

Он никогда не требовал их казни.

Но так как прямо на кровавый суд

Вам из похода в Польшу, вам из Англии

Пришлось поспеть, пусть на помост высокий

Положат трупы на виду у всех,

И я скажу незнающему свету,

Как все произошло. То будет повесть

Бесчеловечных и кровавых дел,

Случайных кар, негаданных убийств,

Смертей, подстроенных в нужде лукавством,

И, наконец, коварных козней, павших

На головы зачинщиков. Все это

Я изложу вам.

При этих словах пьеса заканчивается, что сопровождается угасанием света и звуками музыки.