Так ненужно и глупо

Страдал бессонницей.

Общение с самим собой в этом трудном состоянии в виде внутреннего диалога сформирует и галлюцина­торного оппонента — «черного человека», с которым поэт общается как с посторонним, ведущим себя само­стоятельно, активно и все более вызывающе: «на кровать садится», «спать не дает» и т. п., то есть как с реальным человеком.

Постепенно назревает даже конфликтная ситуация, которая заканчивается эмоциональным взрывом:

Я взбешен, разъярен,

И летит моя трость Прямо к морде его,

В переносицу

Звон разбитого стекла приводит к полному вос­становлению нормальных, привычных связей с миром, к трезвой» оценке ситуации:

... Месяц умер,

Синеет в окошке рассвет.

Ах ты, ночь!

Что ты, ночь наковеркала?

Я в цилиндре стою.

Никого со мной нет.

Я один...

И разбитое зеркало...

Таковы основные моменты общения человека с самим собой с помощью реального физического зер­кала. Но нас больше интересует, в плане нашего исследования, другое зеркало — зеркало психическое, которое существует внутри нас и отражает совсем другую «физиономию», глубинные черты нашего внут­реннего мира, нашего «Я», раскрывающего причины и истоки социально-нравственного нашего лица.

Развитие и совершенствование рефлексии как индивидуального «психического зеркала»

Исторически развитие рефлексии у человека сравнимо с основными моментами ее развития у каждого из нас. Активное - внимание, удерживаемое на начальных эта­пах преимущественно внешним миром, постепенно, с расширением человеческой деятельности, все более часто обращается к явлениям внутреннего мира. Вна­чале это была непроизвольная оценка наличного само­чувствия, ощущений в различных; состояниях и дей­ствиях. Со временем; это послужило основой для мысленного предвосхищения и проигрывания пред­стоящих действий, межличностных отношений. Прак­тика сформировала, в конце концов, специализиро­ванные функциональные системы, обеспечивающие психологические механизмы общения. Речь, как инст­румент, опосредствующий процессы общения, значи­тельно интенсифицировала способность субъективно оценивать явления внешнего мира и свои собственные переживания и состояния. Развитие общественной жизни, постепенная эмансипация человека, рост его самостоятельности, независимости, потребность в по­нимании, оценке самого» себя еще более усилило процессы рефлексии.

«Интимизация» мышления, рост значения внутрен­него мира личности по сравнению с внешним нашли отражение в истории развития языка. Согласно Окс­фордскому словарю, в староанглийском языке насчи­тывалось всего 13 слов с приставкой self (сам), причем половина из них обозначала объективные отношения. Количество таких слов (самолюбие, само­внушение, самопознание и т. п.) резко возрастает со второй половины XVI века. Параллельно в язык входят слова, описывающие внутренние чувства и переживания. В XVII веке появляется слово «характер», обозначающее человеческую индивидуальность, а также термины, относящиеся к моральному облику («долг» как внутренняя моральная обязанность и пр.).

В средние века человеческие переживания обычно описывались как бы «извне», подчеркивался их ре­зультат или моральное значение. В конце XVI—на­чале XVII века в английском языке появляются «интроспективные» термины: аversion («отвращение»), dissatisfaction («неудовлетворенность»), discomposure («расстройство») и т.п. В XVIII веке широкое распространение получают слова, обозначающие внут­ренние психические состояния, настроения, объеди­няющиеся общим термином fillings («чувства»). Если раньше человек описывался в «вещественных терминах», то теперь, наоборот, вещи начинают опи­сываться по вызываемым ими психологическим ас­социациям: занятный, скучный, увлекательный и т. п.

Аналогичным образом эволюционировали и другие языки. Обогащение психологического словаря и осо­бенно рост его «интроспективности» говорят о том, что люди начали придавать большее значение способам вы­ражения своих переживаний, более тонко их различать.

Интенсификация внутренней жизни индивида соз­дает условия для более полной рефлексии. Следую­щий шаг в ее развитии — переход к автокоммуни­кации. Эти важные моменты развития самосознания, появившиеся с выделением и осознанием человеком своего внутреннего «Я», замечают и осмысливают выдающиеся мыслители и художники. «Ты знаешь, я очень люблю говорить сам с собой. Я нашел, что самый интересный человек среди моих знакомых — я сам»,— утверждал С. Киркегор. У Л. Н. Толстого общение с собой не ограничивается «собеседованием». Последнее служит лишь средством, опорой в процессе самосовершенствования. «Невольно, как только я остаюсь один,— писал он,— и обдумываю самого себя, я возвращаюсь к прежней мысли — мысли об усовер­шенствовании; но главная моя ошибка — причина, по которой я не мог спокойно идти по этой дороге,— та, что я усовершенствование смешивал с совершен­ством. Надо прежде понять хорошенько себя и свои недостатки и стараться исправлять их, а не давать себе задачей — совершенство, которого не только не­возможно достигнуть с той низкой точки, на которой я стою, но при понимании которого пропадает на­дежда на возможность достижения»

(Толстой Л. Н. Собр. соч. В 22 т. М., 1985. Т. 21. С. 124.)

С тех пор как человек осознал себя как «Я», он обращается к исследованию противоречивых сторон этого явления. Прежде всего обратило на себя внимание то обстоятельство, что организующая и направляющая роль «Я» в различных обстоятельствах человеческого поведения и жизни бывает неодинако­вой. Важными вехами в понимании психической струк­туры «Я» и общения человека с самим собой следует считать концепции актуального поведения, в свое время разработанные немецким психологом Нарциссом Ахом и, главным образом, австрийским психиатром Зигмундом Фрейдом. Исследовательские подходы этих авторов были различны, но не противоположны. Н. Ах пытался экспериментально — психологическими мето­дами — выявить существо организующих процессов в якобы пассивно протекающем потоке сознания. Усилия Фрейда были направлены на объяснение казавшихся непонятными поступков, для чего им использовались как клинические наблюдения, так и методика провоцирования и истолкования странных, необычных яв­лений в содержании сознания. Оба ученых были убеждены, что нашли нечто сходное, а именно скры­тые, неосознанные процессы, входящие в психологи­ческую структуру «Я» и управляющие деятельностью и содержанием сознания. Если Н. Ах постулировал существование «детерминирующих тенденций», то Фрейд — «бессознательное». В этих феноменах каж­дый из них видел ключ к объяснению психической деятельности человека, представлявшейся им как (73) непрерывное изменение и столкновение влечений, фрагментарно и завуалированно отражающихся на поведении и сознательном переживании.

Наибольшее распространение - и признание получи­ла теория 3. Фрейда-. По этой теории (психоанализ) «психический аппарат» человека должен, прежде всего, заниматься не с внешними, а с внутренними раздра­жителями. Потребности организма, формирующиеся в той или иной его части, постоянно порождают их, генерируя энергию раздражения, от которой для приобретения равновесного состояния необходимо «избавиться». Фрейд считал в связи с этим, что, во-первых, равновесие организма тем выше, чем ниже уровень накопившегося раздражения, причем снижение этого уровня сопровождается чувством удовлет­ворения, а повышение —чувством недовольства. Ак­тивность психического аппарата, деятельность кото­рого подчинена принципу «удовольствия — неудоволь­ствия», определяется динамикой мотивационных конфликтов. Разрешение этих внутриличностных конфлик­тов происходит в соответствии с иерархией составляю­щих «Я» компонентов. Поиску удовлетворения потреб­ности («Оно») противостоит моральный контроль («Сверх-Я»), а примирением их через достижение компромисса занимается механизм приспособления к реальности («Я»).

Как считал 3. Фрейд, «Я» является «несчастным существом», которое служит трем господам и вслед­ствие этого подвержено тройной угрозе: со стороны внешнего мира, со стороны вожделений «Оно» и со стороны строгости «Сверх-Я». Таким образом, единая человеческая личность оказалась разделенной на три антагонистические части, извечно конфликтующие меж­ду собой. По мнению» 3. Фрейда, возможная относи­тельная гармония между «Я», с одной стороны, и «Оно», «Сверх-Я» силами внешнего мира — с другой, устанавливается только благодаря действию защитных механизмовю В соответствии с этими взглядами все внутренние, инстинктивные побуждения, которые уг­рожают благополучию» «Я», тревожат, беспокоят его,— вытесняются». От неугодных внешних стимулов «Я» избавляется путем их отрицания, ради сохранения сложившейся структуры «Я».

Психоанализ не коснулся и не мог коснуться воп­роса активного личностного осмысления внутренних (74) побуждений и внешних стимулов, выбора одного из них в качестве мотивов поведения. По словам В. В. Столина, «в рамках» классического психоанализа принципиально невозможно описать процесс сознательного взвешивания мотивационных детерминант (См.: Столин В. В. Самосознание личности. М., 1983. С. 127.). Согласно же современным представлениям, личность проявляется, образуется, когда она овладевает и своими пот­ребностями, и своими способностями, а не влечется за ними (См.: Абульханова-Славская К. А. Деятельность и психоло­гия личности. М., 1980. С. 328.), то есть феномены, открытые Фрейдом и нашедшие объяснение в его теории, относятся к под­структурам сознания еще внеличностного происхож­дения, образовавшимся в период перехода наших предков от «стадных» форм существования к инди­видуализированным формам. Они присутствуют в психике в качестве ее глубинных слоев, основы восприятия жизненного опыта человека, но не они определяют, в конечном итоге, его поведение. На наш взгляд, следует признать тот факт, что первичным фундаментом нашего «Я», базовой основой психики является со­держание долговременной памяти человека, багаж знаний и жизненных впечатлений, который накапли­вается в процессе индивидуального существования. Материалом для этого служит не только внешний мир, но и - внутренняя жизнь самого человека, впи­тавшая и отразившая опыт его социального общения, реализацию способностей и возможностей, запросы, личностные притязания. Деятельная и непрерывная работа, работа сознания по укреплению своего фунда­мента достаточно четко определена еще В. Гумбольд­том: «...вобрать в себя посредством всех орудий своей восприимчивости всю ту массу материала, какую предлагают ему весь мир вокруг него и его внутреннее существо; преобразовать все это своими самодеятель­ными силами и тем самым привести «Я» и природу во всеобщее, живое и гармоничное отношение взаимо­действия» (Фон Гумбольдт В. Язык и философия культуры. М.. 1985 С. 162.).

Более подробно и оригинально эту как бы бес­страстную работу психики по запечатлению непрерыв­но поступающей информации представил в одном из своих произведений Андрей Платонов. «...В человеке,—(75) пишет он,— еще живет маленький зритель — он не участвует ни в поступках, ни в страдании — он всегда хладнокровен и одинаков. Его служба — это видеть и быть свидетелем, но он без права голоса в жизни человека и неизвестно, зачем он одиноко существует. Этот угол сознания человека день и ночь освещен, как комната швейцара в большом доме. Круглые сутки сидит этот бодрствующий швейцар в подъезде человека, знает всех жителей своего дома, по ни один житель не советуется со швейцаром о своих делах. Жители входят и выходят, а зритель-швейцар про­вожает их глазами. От своей бессильной осведомлен­ности он кажется иногда печальным, но всегда веж­лив, уединен и имеет квартиру в другом доме. В случае пожара швейцар звонит пожарным и наблюдает сна­ружи дальнейшие события» (Платонов А. Чевенгур //Дружба народов. 1988 № 3, с.116).

Выразительная эта аналогия зафиксировала многие важные моменты ра­боты сознания, однако, эту картину необходимо допол­нить данными психофизиологических экспериментов. Иначе она оказывается не совсем точной. Дело в том, что на самом деле «бодрствующий швейцар» может не замечать в каких-то случаях входящих в дом посетителей, например, если они, выражаясь тем же условным языком, не достигают определенного роста. И тогда «хозяин», даже не догадываясь о на­личии в доме таких пришельцев, с неудовольствием констатирует лишь нарушения привычного порядка в том или ином углу дома.

То есть это все еще психические явления, отно­сящиеся к подсознанию, точнее, к так называемому подсознательному восприятию. В качестве одного из его проявлений выступает так называемое «защитное восприятие» — способность человека реагировать на эмоционально-значимые раздражители (слуховые, зри­тельные и пр.), сила которых настолько невелика, что они не отражаются в сознании. Считается, что такое «бессознательное распознавание» необходимо для того, чтобы освободить более высокие уровни сознания от тех источников раздражений, которые могут вызвать излишнюю тревогу и беспокойство. Специальными исследованиями установлено, что в некоторых случаях такого рода воздействия могут слу­жить причиной неосознаваемых действий или же ма­териалом для формирования сюжетов сновидений.

Образно, на примере платоновской аналогии, это можно представить так, что в вестибюле дома имеется еще и другой «служитель», который проявляет больше пристрастия к «входящим» и распределяет их по тому, какое впечатление они производят, приятное или не­приятное, значимы или нет они для «хозяина дома». Первых поселяют в ближних помещениях, так чтобы они были всегда под рукой, вторых же направляют в дальние углы, чтобы они не портили общее настрое­ние в доме, вспоминают их реже, а часто и вообще о них забывают. Исследуя закономерности функцио­нирования этих психических явлений, В. Н. Мясищев обнаружил их очень сильную связь с эмоциональ­ной сферой. В эксперименте, определяя устойчи­вость памяти, ее зависимость от воздействия раз­личных факторов, школьникам показывали картины. Точность запоминания зависела от их эмоционального отношения к содержанию этих картин — положитель­ного, отрицательного или безразличного. При положи­тельном отношении они запомнили все 50 картин, при отрицательном — только 28, а при безразличном — всего 7. Замечен был также еще один характерный момент. Структура эмоциональной памяти отличается тем, что с трудом поддается контролю сознания. Так, например, человек, напуганный или искусанный в дет­стве собакой, пугается затем при неожиданной встрече с каждой собакой. С трудом осознает, с чем связано это чувство, но практически не может от него изба­виться. Данный пример свидетельствует, на наш взгляд, о том, что сознание и подсознание достаточно тесно связаны, причем подсознание действует автономно только в случаях, когда сознание отключено. И если прямое воздействие сознания на подсознание затруд­нено, то все действия подсознания могут быть под­контрольны при определенных условиях.

Таким образом, можно заключить, что программы отношений «Я» к воспринимаемому начинают дейст­вовать активно уже с самого низкого уровня восприя­тия, а само содержание «Я» определяется качествен­ным составом «поселившихся в доме жильцов». Осо­бенно велико значение морально-этического содержа­ния «Я». За ним справедливо признается решающая роль в психических структурах. Тот же Гумбольдт, например, пишет: «Чем больше человек привык жить в сфере идей и чувств, тем сильнее и тоньше его интеллектуальные и моральные силы, тем более он стремится избрать такое внешнее положение, которое дало бы больше пищи его внутреннему «Я», или, по крайней мере, найти такие стороны в ситуациях, в которые ввергает его судьба. Неизмеримо преиму­щество в величии и красоте, обретаемое человеком, неизменно стремящимся к тому, чтобы его внутреннее бытие всегда было на первом месте, чтобы оно всегда являло собой первоисточник и конечную цель всей его деятельности, а все телесное, внешнее - составляло бы только его оболочку и орудие» (Фон Гумбольдт В. Язык и философия культуры. С. 39).

Опираясь на платоновские образы, можно сказать, что отношения между рассматриваемыми подструкту­рами психики аналогичны отношениям двух типов «жильцов» (приятные и неприятные). Они постоянно ведут между собой дискуссию, стараясь завлечь и самого хозяина дома («Я») на свою сторону. И бед­ный «хозяин»- действительно всю жизнь мучается тем, что время от времени идет на поводу у той или иной группы «жильцов».

Дискуссии между «жильцами» есть не что иное, как внутренний диалог личности с собой, в который в повседневной жизни оказывается погруженным каждый здоровый человек. «Все наши мечты и размыш­ления,— пишет исследователь М. Джослинг,— это фор­мы внутреннего диалога типа - «с одной стороны.., с другой стороны», туда и обратно. Пока мы воспри­нимаем побочные продукты внутреннего диалога как предельную реальность, мы в основном не осознаем этот процесс и то, как мы связаны временем и энер­гией, которые мы на это тратим. Мы не замечаем, что без конца делим наш жизненный опыт на две или больше ролей, конфликтующих между собой, по­тому что, по крайней мере, одна из них фиксируется идеальным «что должно случиться». Мы не знаем, что, стараясь избежать болезненных последствий этого разделения, стараясь сложить все снова, все, чего мы достигаем, это создание ложного единства: мы идентифицируемся с одной ролью и с убийственной серьезностью воспринимаем ее как само собой разу­меющуюся, а за дополнительные роли как будто и (78)не отвечаем. Большая часть того, что дзен называет «относительным разумом», или «малым разумом», а западная психология зовет «эго», происходит из лож­ного концептуального единства этого незавершенного

диалога».

Использованная нами аналогия с «жильцами в доме» конечно же значительно упрощает реальную сложность процессов. На самом деле программы об­работки поступающей в мозг информации неизмеримо сложнее, да и количество их гораздо большее. Кроме того, в самом процессе хранения информация пере­рабатывается, организовываясь и переорганизовываясь в различные системные блоки. Диалог человека с самим собой—это и есть один из основных спо­собов организации информационного материала, про­цесс его подготовки как для обеспечения собственных действий, так и для анализа результатов последних. Способность к постоянному внутреннему диалогу, порождаемому многообразием вариантов всевозмож­ных способов действий, является одним из основных свойств человеческой психики. Человек всегда находит оппонента в самом себе, и это обстоятельство, бе­зусловно, определяет содержание и способы нашего мышления и деятельности.

Писатели, пожалуй, прежде психологов обратили внимание, что в экстремальных ситуациях внутрен­ний диалог с самим собой приобретает крайне кон­фликтный характер. Оппонирующий двойник личности вольно или невольно может даже проецироваться в пространстве, тем самым демонстрируя максимальную степень отчужденности. Вспомним, например, злове­щего «черного человека» Есенина или двойников Ивана Карамазова и трудное его общение с ними.

Как мы уже установили, в подобных ситуациях срабатывает эффект «психического зеркала», проеци­рующего свою внутреннюю оппонирующую программу в виде визуализируемого двойника. Чаще всего в роли такого «психического зеркала» выступает со­весть. В контексте нашего исследования совесть можно определить как способность личности осуществлять моральный самоконтроль, то есть способность самостоятельно (79) формулировать для себя нравственные обязан­ности и требовать от себя их выполнения, произво­дить самооценку совершаемых поступков с точки зрения их приемлемости и соответствия принятым правилам и нормам.

Содержанием категории совесть выступает знание (субъективное осознание) личностью своего морального долга и ответственности перед другим человеком, перед коллективом или обществом. Предполагается, что все требования к себе со стороны общества лич­ность познает и усваивает в процессе воспитания.

Совесть проявляется как в форме рационального осознания нравственного значения совершаемых дей­ствий, так и в форме эмоциональных переживаний, так называемых «угрызений совести».

Высшей мерой развития совести считается созна­тельность. Она означает выбор человеком поступков и жизненных целей на основе понимания действи­тельного общественного смысла нравственных требо­ваний, коренных интересов людей, знания социально-исторических законов, то есть совесть выступает уже как одно из главных, стержневых выражений нравственного самосознания личности.

Во многих европейских языках слово «совесть» этимологически значит «совместное знание», а в рус­ском языке оно происходит от слова «ведать» — знать». Примечательно, что форма этого «сознания» такова, что оно выступает как долг и ответственность человека, прежде всего, перед самим собой. Руковод­ствуясь личной совестью, человек судит свои поступки как бы от своего собственного имени.

С учетом вышесказанного можно говорить о том, что совесть, самосознание—это наиболее общая, высшая программа регулирования поведения и дея­тельности человека. Она направлена на консолидацию и повышение надежности связей человека с обществом и тем самым определяет жизненную устойчивость самой личности. Французский философ Д. Дидро описал эту диалектику взаимосвязи и взаимозависи­мости личности и общества еще более 200 лет тому назад. Приведем наиболее характерный фрагмент из этого описания: «...управляющая вселенной вечная мудрость связывает личный интерес существа с общим благом его системы, причем так, что ему не удается достичь одного, не пожертвовав другим, плохо обойтись (80) со своими ближними, не причинив вреда себе. В этом смысле можно сказать о человеке, что он сам себе заклятый враг, поскольку он держит свое счастье в своих руках, и что он может его лишиться, только упустив из вида счастье общества и всего того, частью чего он является. Добродетель (как слагаемая сове­сти.—Л. Г.), самая привлекательная, самая совер­шенная из красавиц, украшение и основа человеческих дел, опора общества: связующее звено общений и дружбы, счастье семей, гордость страны; добродетель, без которой все приятное, нежное, великое, блестящее и прекрасное ослабевает, увядает; добродетель, это полезное для всего общества и в более общем смысле благотворное для всего рода человеческого качество, таким образом, представляет собой реальный интерес и составляет действительное счастье каждого существа в отдельности.

Итак, человек может быть счастлив, лишь будучи добродетельным, при отсутствии же добродетели он несчастен» (Дидро Д. Соч. В 2 т. М., 1.986. Т. 1.С.163).

Многочисленные обратные связи, поступающие из общества, как бы контролируют «благополучие со­вести» отдельной личности, проявляясь, в конечном счете, сознанием ее защищенности и самоценности или наоборот, чувством незащищенности и ущерб­ности, несостоятельности и т. п. О силе воздействия нравственных регулятивов на самочувствие личности хорошо сказал наш современ­ник писатель Д. А. Жуков. Касаясь, в частности, характерных черт русского национального характера, он пишет: «Русский человек, если он в ладу с собственной совестью, необорим. Он может быть и жесто­ким во имя дела, к которому прикипел душой. Но стоит ему почувствовать вину, душевный разлад, как угрызения совести начинают опустошать его, застав­ляют искать наказания и даже гибели» (Жуков Д. Портреты. М.. 1984. С. 92.).

В каком-то смысле представление о соотношении основных структур нашей психики, сознания и само­сознания, уровней подсознания могут дать разрабаты­ваемые в настоящее время теории, в которых мозг рассматривается как самопрограммируемый суперкомпьютор (Цехмистро И. З. Поиски квантовой концепции физиче­ских оснований сознания. Харьков, 1981. С. 176.). В качестве носителей кодов (регуляторов) верхнего уровня (как, например, совесть и т. п.) мозг, как суперсистема, содержит паттерны, которые могут взаимно исключать друг друга, самоподдерживаться, быть нейтральными. Каждый из этих кодов осущест­вляет верхнеуровневый контроль над нижнеуровневым процессорным центром, который, в свою очередь, контролирует функционирование тела, и, кроме того, отвечает за создание новых, кодов верхнего уровня. Эти новые коды конструируются мозговыми процес­сорами в согласии с причинными квантово-механическими законами на локализованных персональных данных, то есть, каждый новый код образуется (в соответствии с директивами от текущего верхнеуровневого кода) путем интегрирования информации, идущей от внешних стимулов и от блоков кодиро­вания, хранящих ее в своей памяти.

Этот причинный процесс конструирования с необ­ходимостью создает, в соответствии со свойствами квантово-теоретических законов, не один новый код, а суперпозицию многих, с их собственными квантово-механическими весами. Личностное, человеческое мыш­ление создает образ физического мира путем выбора одного кода из множества суперпозированных кодов. Этот выбор почти полностью определяется действием общих квантово-теоретических законов в условиях локализованных личных данных.

Таким образом, процесс селекции управляющих программ личностного поведения даже с точки зрения квантовой механики имеет как причинно-личностный, так и стохастически-неперсональный аспекты.

Э. Морэн, - французский ученый, много и плодо­творно .занимающийся проблемой человеческого соз­нания, исследуя детерминацию психики, вопросы со­отношения духа и мозга, также рассматривает мозг человека как гиганскую «мега вычислительную» си­стему. Однако, пытаясь более точно определить и понять характер связи, существующей между биофизи­ческими явлениями самоорганизации телесного суще­ства и самыми высокими проявлениями его духа, он вводит такие инструменты последнего, как язык, понятия, логика. Морэн считает, что с помощью этих средств «машина мозга» способна развивать и пре­образовывать «вычисления» в «размышления», ткань человеческой мысли. Вот как представляет он это взаимодействие, характер и содержание связи различ­ных мозговых структур: «Сознание реагирует на ус­ловия своего образования и потенциально способно контролировать и доминировать над тем, что его производит, и распространять свой контроль за эти пределы (как йоги, которые сознательно контролируют биение своего сердца)». Именно с этой точки зрения, пишет далее Морэн, мы только и можем понять связь материальных, биофизических уровней нашего суще­ства с духовными его образованиями. Сознание через эту связь как бы присутствует в вычислениях, при­водящих в действие каждую клетку, будь то клетка печени, сердца или нервов, в межполивычисленин, которое обеспечивает организаторскую межполиклеточную деятельность; в возникновении возникновения возникновений, осуществляющих появление новых качеств на каждом уровне качеств, становящихся основой для развития высших уровней. «И тогда,— приходит к выводу Морэн,— из специфических и диф­ференцированных межполивычислений, происходящих в невроцеребральном аппарате, развиваются вычис­ления вычислений, петлевые межвычисления, в кото­рых химико-электрические процессы, кодирование, коммуникации, вычисления и, наконец, размышления взаимно генерируют друг друга и производят в этом же самом процессе рекурсивную, организационно-производительную целостность мозг— дух. Исходя из этого, можно понять медитации, трансформации, метаморфозы, которые производят в единой цепи и молекулярные взаимодействия, и ассоциации идей» (Морэн Э. Дух и мозг //Современная: наука: познание челове­ка М., 1988. С. 74; там же. С. 75).

Итак, рассмотрев самые общие модели функцио­нирования человеческого мозга, содержание его струк­турных образований, характер связи между ними, отдельные, наиболее существенные элементы челове­ческого «Я», основные его уровни и подсистемы, с известной долей уверенности можно сделать следую­щий вывод. Рефлексия, содержание процесса общения с собой с точки зрения психофизиологии и кибернетики представляет собой взаимодействие личност­ных программ, выражающих, интегрированную леятельность нашего собственного духа, нашей мысли и чувства. Отправляясь от этих моделей, есть воз­можность яснее представить процессы самоформирования основных личностных программ, то есть про­цессы самоформирования «Я» во всех его уровнях.