3. Парадокс участия

Таким образом, одна из устойчивых тенденций международных отно­шений, существование которой (так же как и существование тенденции нарастающей взаимозависимости) признается сегодня всеми тео­ретическими направлениями международно-политической науки, состоит в росте числа и многообразия социальных субъектов, прини­мающих либо непосредственное участие в их функционировании, либо оказывающих существенное влияние на их состояние. Это касается традиционных международных акторов — государств и межгосударст-

венных институтов, и еще в большей мере таких относительно новых участников, как транснациональные корпорации, неправительственные организации, различного рода ассоциации, устойчивые группы (вплоть до мафиозных структур) и выдающиеся личности. Но, пожалуй, еще более впечатляющими являются те изменения, которые вносят сегодня в характер и состояние международных отношений различного рода временные объединения и «неорганизованные» частные лица.

Как не без оснований утверждает П. Аллан, «...наш мир, особенно мир политики, определяется, по крайней мере частично, факторами, относя­щимися к так называемой основной, или абсолютной, случайности, как в биологической теорий эволюции» (Аллан. 1996. С. 81). Впечатляющие изменения, которые вносит сегодня в характер и состояние международ­ных отношений все более широкое участие в них различного рода вре­менных объединений и «неорганизованных» частных лиц, связаны прежде всего именно с тем, что такое участие становится источником абсолютной случайности в этой сфере. То, что наблюдается в наши дни в международных отношениях, — это переход от ситуации риска, свойст­венной периоду «холодной войны», к ситуации сомнения (Николсон. 1996. С. 133—134)¹. Отсюда сформулированный М. Николсоном «пара­докс участия», в соответствии с которым рост открытости международ­ной системы и увеличение числа и многообразия ее участников, выра­жающиеся, в том числе, в свободе передвижений, обменов и взаимодей­ствий частных лиц различных государств, вносят беспорядок в международные отношения, увеличивают их хаотичность. «Чем меньше количество участников системы и степень их разнородности, тем более упорядоченной оказывается сама система и легко предсказуемыми — последствия отдельных действий. Если же система начинает пополнять­ся все новыми членами (а именно это мы и понимаем здесь под участи­ем), то предсказуемость, а заодно и совершение эффективных действий становятся все более трудными» (Николсон. 1996. С. 136).

Проблемы, связанные с возрастанием роли случайности в между­народных отношениях и парадоксом участия выглядят еще более

«Ситуация риска, — пишет Майкл Николсон, — это ситуация, в которой распреде­ление вероятности различных возможных вариантов является в определенной мере объ­ективным. В этом случае проблема выбора не представляет особой сложности. Ситуация сомнения—это, наоборот, такая ситуация, в которой не существует какой-либо объек-ивной основы распределения вероятности. Здесь уже сделать выбор намного сложнее. Это тем более справедливо, чем меньше мы представляем себе последствия различных возможных вариантов выбора...» (НиколсонМ. Влияние индивида на международную" Стему Размышления о структурах // М. Жирар (рук. авт. колл.). Индивиды в между народной политике / Пер. с фр. М., 1996. С. 134).

сложными в свете тех перемен, которые происходят в ценностных ори-ентациях личности. В наши дни наблюдается быстрое распространение феномена аномии — утраты индивидом какой-либо базы самоиденти­фикации, потери общих нормативных и ценностных ориентиров. Про­явлением этого феномена становятся все более многочисленные и раз­нообразные социальные девиации: рост преступности, неясность жиз­ненных целей, сознательное пренебрежение духовными ориентациями в пользу неумеренных материальных целей, а также связанные с этим социальный хаос и снижение предсказуемости политических процессов (см. об этом: Покровский. 1995. С. 50—51). Однако парадокс участия не ограничивается только аномией. Другими его полюсами становятся униномия — принадлежность к крайне узкой базе идентификации, лишающая индивида гибкости в его социальных отношениях, и плюрииомия — расплывчатая принадлежность к нескольким базам самоидентификации (см. об этом: Эрман. 1996. С. 48). Можно вполне согласиться с замечанием Ж. Эрмана, согласно которому «нашему вре­мени свойственна ярко выраженная плюриномия, господствующая в условиях, в которых «новейший» индивид отказывается от жесткой однолинейной принадлежности, и стремится прожить несколько жизней, когда всемирный триумф капитализма, отрывающего культурную идентификацию от территориально-географической основы, порождает нечто вроде социальной шизофрении» (там же).

Сегодня уже остается все меньше сомнений в том, что международ­ная политика, как сложная система соперничества и согласования интересов и ценностей возрастающего числа и многообразия ее участ­ников, остается сферой неуверенности и риска, многократно усилива­емых вторжением в нее «обычного» человека. Это выдвигает повышен­ные требования к компетентности и профессионализму «творцов меж­дународной политики» и актуализирует необходимость интенсивной исследовательской, образовательной и просветительской работы в оо-ласти международно-политических знаний. В то же время обоснованная критика неумеренного энтузиазма, односторонне интерпретирующего феномены институализации прав человека, расширения гуманитарной деятельности международных организаций и «вторжения» в сферу международных отношений конкретного индивида с его стремлениями к «прямому» решению касающихся его вопросов и проблем, — решению, не опосредованному государственными структурами или же бюрократическими механизмами, межправительственных организаций, — не должна заслонять другую сторону рассматриваемой проблемы. Несмотря на все его недостатки, процесс интернационализации прав человека имеет необратимый характер. Уже сегодня гарантии и защита индивидуальных прав и свобод становятся предметом

регулирования международного права, переставая быть исключительно внутригосударственной компетенцией. Устанавливая стандарты в сфере прав человека, международное сообщество рассматривает их как своего рода ориентиры, к которым следует стремиться, подчеркивая, что нынешнее состояние в данной сфере не может считаться терпимым (Офуатеи-Коджое. С. 179).

Учитывая возрастающую роль нетрадиционных участников на международные отношения, приведенное выше определение междуна­родного актора должно быть уточнено. В наши дни в роли междуна­родного актора могут выступать любая социальная общность или ин­дивид, если они имеют ту или иную степень автономии при принятии ими своих решений, если они оказывают определенное влияние на международные отношения, а также если их действия или намерения учитываются другими акторами (прежде всего, но не исключительно, государствами и их правительствами) при выработке собственной международной (мировой) политики.

Растущая взаимозависимость приводит к развитию функционального и институционального международного сотрудничества, участниками которого выступают различные предприятия, фирмы, административные структуры и граждане приграничных зон соседних государств, а также регионы и отдельные города различных стран (ВгаШагй, ЩаНН. 1988. Р. 53—55). В первом случае (функциональное трансграничное взаимодействие) речь идет об установлении контактов и обменов между представителями сопредельных государств, в основе которого лежит общность интересов и потребностей и которое нередко устанавливается как бы стихийно, т.е. помимо официальных договоренностей между государствами (а иногда и вопреки им). Таковы, например, отношения между жителями приграничных районов России и Китая или отношения между сопредельными районами стран СНГ, жители которых фактически игнорируют запреты и ограничения властей на взаимную торговлю. Примером второго (институционального сотрудничества локального характера) выступают достаточно представительные международные организации, формирующиеся вне национально-государственных рамок (Ассоциация породненных городов; Совет коммун Европы и т.п.). Кроме того, в федеративных государствах наблюдается феномен своего рода фрагментации внешней политики, когда руководство субъектов федерации в стремлении более полно отстоять свои интересы устанавливает прямые связи на международной арене и тем самым как бы нарушает прерогативы суверенного государства, частью которого данный субъект является. Иногда развитие какой, по выражению канадского исследователя П. Сольдатоса, «суб­национальной дипломатии» происходит с согласия соответствующих государств и осуществляется в рамках международного права: так, Квебек уже с 1882 г. имеет своего генерального представителя во Франции (ВгаШагй, ЩаНН. 1988. Р. 54). В других случаях наблюдается конфликт центральных и местных властей — проблема, которая была особенно характерной для постсоветской России на первых этапах ее государственности, но продолжает сохранять свою актуальность и по настоящее время.

Указанные примеры вновь возвращают нас к центральному для проблемы участников международных отношений вопросу: какой из типов этих участников — государство, международные организации, или же «параллельные' участники», («акторы вне суверенитета») — будет определять содержание и характер международных отношений в обозримом и более отдаленном будущем? Как мы могли убедиться, по данному вопросу существует множество точек зрения, крайние из которых отдают предпочтение либо традиционным (прежде всего, го­сударству), либо нетрадиционным участникам. Важно, однако, под­черкнуть, что сторонники как одного, так и другого из этих полюсов избегают детерминистских подходов. Поэтому существо полемики перемещается в методологическую плоскость: что считать основой для выводов? Поиск специфических факторов, оказывающих влияние на поведение акторов, и изучение той роли, которую играют те или иные из этих факторов в эволюции международных отношений? Или же анализ традиционных и нетрадиционных акторов с целью определения главных и второстепенных из них с точки зрения как состояния, так и тенденций указанной эволюции? Споры продолжаются, и острота их усиливается по мере нарастания признаков изменения привычного международного порядка, исключающих однозначные ответы на вышеприведенные вопросы. Вместе с тем не вызывает сомнений то обстоятельство, что указанные изменения во многом зависят от целей, которые ставят перед собой международные акторы, и от избираемых ими средств их достижения.

ЛИТЕРАТУРА .

1. Аллан П. Сложность, случайность и индивид в теории международной политики // М. Жирар (рук. авт. колл.). Индивиды в международной политике / Пер. с фр. Мч 1996.

2. Бурлацкий Ф.М., Галкии АЛ. Социология. Политика. Международные отношения. М., 1974.

3. Бутрос-Гали Б. Укрепление потенциала Организации Объединенных Наций // Ми­ровая экономика и международные отношения. 1993. № 4.

4. Зайцева О. О методологии изучения международных организаций // Мировая эко­номика и международные отношения. 1992. № 6.

1. Козырев А.В. ООН — демократия против тоталитаризма // Мировая экономика и международные отношения. 1990. № 12.

2. Най Дж.С (мл.). Взаимозависимость и изменяющаяся международная политика // Мировая экономика и международные отношения. 1989. № 12.

3. НестеренкоА.Е. Потенциал ООН // Международная жизнь. 1990. № 5.

4. Николам М. Влияние индивида на международную систему. Размышления о струк­турах // М. Жирар (рук. авт. колл.). Индивиды в международной политике / Пер. с фр. М., 1996.

5. Мопбриалъ Т. де. Память настоящего времени. М., 1997.

10. 0(]щатеи-Код,жое. ООН и защита индивидуальных и гражданских прав // Между­народный журнал социальных наук. 1995. № 11.

11. Покровский Н.Е. Проблема аномии в современном обществе. М., 1995.

12. Устав Организации Объединенных Наций и Статут Международного Суда. М., 1989.

13. Четкое МА. Государственность как атрибут цивилизации: кризис, угасание или воз­рождение? // Мировая экономика и международные отношения. 1993. № 1.

14. Эрман Ж. Индивидуализм и системный подход в анализе международной политики // М. Жирар (рук. авт. колл.). Индивиды в международной политике / Пер. с фр. М., 1996.