6. "Божественная комедия" Данте как синтез средневековой литера­туры и переход к литературе эпохи Возрождения

1. Время и цель создания "Божественной комедии". Объясните на­звание произ­ведения.

2. Начертите план Ада с распределением грешников по его кругам.

3. Средневековые традиции в поэме: клерикальный характер сю­жета и жанра, троичность структуры поэмы и загробного мира, алле­горизм сюжета и образов, ре­лигиозная символика.

4. Черты нового мировоззрения и поэтики в произведении: пере­оценка гре­хов (сцены с Франческой да Римини и Паоло ("Ад", песнь 5, 73-142), с Улиссом ("Ад", п. 26, 76 – 142), с Франциском Ассизским ("Рай", 11, 43 – 117); интерес к человеку, не отождествляемому с его грехами (Фарината "Ад", п. 10), папа Николай III ("Ад", п. 19), Уголино ("Ад", п. 32-33); интерес к миру при­роды, труда, быта, к поли­тической жизни Италии.

Литература: 9, 25 (157-163), 30 (354-374), 39 (55-78, 130-139), 62 (81-198).

Тексты для анализа.

Данте Алигьери. Из "Новой жизни"

(Перевод А. Эфроса)

XXIII

Я размышлял над жизнью моей брен­ной

И познавал, как непрочна она,

Когда Любовь на сердце потаенно

Заплакала, шепнув душе смятенной,

Унынием и страхом сражена:

"Наступит день, когда умрет ма­донна!"

И отшатнулся я изнеможенно

И в дурноте глаза свои смежил,

И кровь ушла из жил,

И чувства понеслись в коловращенье,

И вот воображенье,

Презрев рассудком, в дреме многосонной,

Явило мне безумные черты,

Взывающих: "Умрешь, умрешь и ты!"

И я узнал еще о дивном многом

В том буйном сне, который влек меня:

Я пребывал в стране неизъясненной,

Я видел донн, бегущих по дорогам,

Простоволосых, плача и стеня,

И мечущих какой-то огнь нетленный.

Потом я увидал, как постепенно

Свет солнца мерк, а звезд – сиял сильней;

Шел плач из их очей,

И на лету пернатых смерть сражала,

И вся земля дрожала,

И муж предстал мне, бледный и согбенный,

И рек: "Что медлишь? Весть ли не дошла?

Так знай же: днесь мадонна умерла!"

XXVI

Столь благородна, столь скромна бывает

Мадонна, отвечая на поклон,

Что близ нее язык молчит, смущен,

И око к ней подняться не дерзает.

Она идет, восторгам не внимает,

И стан ее смиреньем облачен,

И кажется: от неба низведен

Сей призрак к нам, да чудо здесь яв­ляет.

Такой восторг очам она несет,

Что, встретясь с ней, ты обретаешь радость,

Которой не познавший не поймет,

И словно бы от уст ее идет

Любовный дух, лиющий в сердце сладость,

Твердя душе: "Вздохни…" – и воздохнет.

Из "Божественной комедии"

(Перевод Михаила Лозинского)

Из песни V

"О ласковый и благостный живой,

Ты, посетивший в тьме неизреченной

Нас, обагривших кровью мир земной;

Когда бы нам был другом царь все­ленной,

Мы бы молились, чтоб тебя он спас,

Сочувственного к муке сокровенной.

И если к нам беседа есть у вас,

Мы рады говорить и слушать сами,

Пока безмолвен ветер, как сейчас.

Я родилась над теми берегами,

Где волны, как усталого гонца,

Встречает По с попутными реками.

Любовь сжигает нежные сердца,

И он пленился телом несравнимым,

Погубленным так страшно в час конца.

Любовь, любить велящая любимым,

Меня к нему так властно привлекла,

Что этот плен ты видишь нерушимым.

Любовь вдвоем на гибель нас вела;

В Каине¹ будет наших дней гаситель".

Такая речь из уст у них текла.

………………………………………

Тот страждет высшей мукой,

Кто радостные помнит времена

В несчастии; твой вождь тому пору­кой.

Но если знать до первого зерна

Злосчастную любовь ты полон жажды,

Слова и слезы расточу сполна.

В досужий час читали мы однажды

О Ланчелоте сладостный рассказ;

Одни мы были, был беспечен каждый,

Над книгой взоры встретились не раз,

И мы бледнели с тайным содроганьем;

Но дальше повесть победила нас.

Чуть мы прочли о том, как он лоб­заньем

Прильнул к улыбке дорогого рта,

Тот, с кем навек я скована терзаньем,

Поцеловал, дрожа, мои уста,

И книга стала нашим Галеотом!²

Никто из нас не дочитал листа".

Дух говорил, томимый страшным гнетом,

Другой рыдал, и мука их сердец

Мое чело покрыла смертным потом,

И я упал, как падает мертвец.

Из песни XXVI

"О братья, - так сказал я, - на закат

Пришедшие дорогой многотрудной!

Тот малый срок, пока еще не спят

Земные чувства, их остаток скудный

Отдайте постиженью новизны,

Чтоб, солнцу вслед, увидеть мир без­людный! ³

Подумайте о том, чьи вы сыны:

Вы созданы не для животной доли,

Но к доблести и славе рождены".

Товарищей так живо укололи

Мои слова и ринули вперед,

Что я и сам бы не сдержал их воли.

Кормой к рассвету, свой шальной полет

На крыльях весел судно устремило,

Все время влево уклоняя ход.⁴

Уже в ночи я видел все светила

Другого остья, и морская грудь

Склонившееся наше заслонила. ⁵

Пять раз успел внизу луны блес­нуть⁶

И столько ж раз погаснуть свет заемный,

С тех пор, как мы пустились в дерзкий путь,

Когда гора, далекой грудой тем­ной,⁷

Открылась нам; от века своего

Я не видал еще такой огромной.

Сменилось плачем наше торжество:

От новых стран поднялся вихрь, с на­лета

Ударил в судно, повернул его

Три раза в быстрине круговорота;

Корма взметнулась на четвертый раз,

Нос канул книзу, как назначил Кто-то,⁸

И море, хлынув, поглотило нас".

А. С. Пушкин. «И дале мы пошли – и страх обнял меня».

I

И дале мы пошли – и страх обнял меня.

Бесенок, под себя поджав свое копыто,

Крутил ростовщика у адского огня.

Горячий капал жир в копченое корыто,

И лопал на огне печеный ростовщик.

А я: "Поведай мне: в сей казни что сокрыто?"

Вергилий мне: "Мой сын, сей казни смысл ве­лик:

Одно стяжание имев всегда в пред­мете,

Жир должников своих сосал сей злой старик

И их безжалостно крутил на вашем свете".

Тут грешник жареный протяжно возо­пил:

"О, если б я теперь тонул в холодной Лете!

О, если б зимний дождь мне кожу остудил!

Сто на сто я терплю: процент неимоверный!" –

Тут звучно лопнул он – я взоры потупил.

Тогда услышал я (о диво!) запах скверный,

Как будто тухлое разбилось яицо

Иль карантинный страж курил жаровней сер­ной.

Я, нос себе зажав, отворотил лицо.

Но мудрый вождь тащил меня всё дале, дале –

И, камень приподняв за медное кольцо,

Сошли мы вниз – и я узрел себя в подвале.

II

Тогда я демонов увидел черный рой,

Подобный издали ватаге муравьиной.-

И бесы тешились проклятою игрой:

До свода адского касалася вершиной

Гора стеклянная, как Арарат остра, -

И разлегалася над темною равниной.

И бесы, раскалив, как жар, чугун ядра,

Пустили вниз его смердящими когтями;

Ядро запрыгало – и гладкая гора,

Звеня, растрескалась колючими звездами.

Тогда других чертей нетерпеливый рой

За жертвой кинулся с ужасными словами.

Схватили под руки жену с ее сестрой,

И заголили их, и вних пихнули с криком, -

И обе, сидючи, пустились вниз стрелой…

Порыв отчаянья я внял в их вопле диком;

Стекло их резало, впивалось в тело им –

А бесы прыгали в веселии великом.

Я издали глядел – смущением томим.

С. П. Шевырев. Чтение Данте

Что в море купаться, то Данте читать:

Стихи его тверды и полны,

Как моря упругие волны!

Как сладко их смелым умом разбивать!

Как дивно над речью глубокой

Всплывешь ты мыслью высокой:

Что в море купаться, то Данте читать.

В. Я. Брюсов. Данте в Венеции

По улицам Венеции, в вечерний

Неверный час, блуждал я меж толпы,

И сердце трепетало суеверней.

Каналы, как громадные тропы,

Манили в вечность; в переменах тех

Казались дивны строгие столпы,

И ряд оживших призрачных строений

Являл очам, чего уж больше нет,

Что было для минувших поколений.

И, словно унесенный в лунный свет,

Я упивался невозможным чудом,

Но тяжек был мне дружеский привет…

В тот вечер улицы кишели юдом,

Во мгле свободно веселился грех,

И был весь город дьявольским сосудом.

Бесстыдно раздавался женский смех,

И зверские мелькали мимо лица…

И помыслы разгадывал я всех.

Но вдруг среди позорной вереницы

Угрюмый облик предо мной возник.

Так иногда с утесов глянут птицы, -

То был суровый, опаленный лик,

Не мертвый лик, но просветленно-страстный.

Без возраста – не мальчик, не старик.

И жалким нашим нуждам непричастный,

Случайный отблеск будущих веков,

Он сквозь толпу и шум прошел, как властный.

Мгновенно замер говор голосов,

Как будто в вечность приоткрылись двери,

И я спросил, дрожа, кто он таков.

Но тотчас понял: Данте Алигьери.

Анна Ахматова. Данте

Он и после смерти не вернулся

В старую Флоренцию свою.

Этот, уходя, не оглянулся.

Этому я песнь свою пою.

Факел, ночь, последнее объятье,

За порогом дикий вой судьбы.

Он из ада ей послал проклятье

И в раю не мог ее забыть, -

Но босой, в рубахе покаянной,

Со свечой зажженной не прошел

По своей Флоренции желанной,

Вероломной, низкой, долгожданной.

Н. А. Заболоцкий. У гробницы Данте

Мне мачехой Флоренция была.

Я пожелал покоиться в Равенне.

Не говори, прохожий, об измене,

Пусть даже смерть клеймит ее дела.

Над белой усыпальницей моей

Воркует голубь, сладостная птица,

Но родина и до сих пор мне снится,

И до сих пор я верен только ей.

Разбитой лютни не берут в поход,

Она мертва среди родного стана,

Зачем же ты, печаль моя, Тоскана,

Целуешь мой осиротевший рот?

А голубь рвется с крыши и летит,

Как будто опасается кого-то,

И злая тень чужого самолета

Свои круги над городом чертит.

Так бей, звонарь, в свои колокола!

Не забывай, что мир в кровавой пене!

Я пожелал покоиться в Равенне,

Но и Равенна мне не помогла.