Издательство: Bundeszentrale fur politische Bildung, Bonn, 1997

Перевод:

Светлана Курбатова,

Константин Костюк

Оглавление

Введение: политика и мораль

1. Исторические типы политической этики

2. Политическая этика как часть практической философии

2.1. Политика как практика

2.2. Политика как посредническая интеракция

2.3. К вопросу обоснованности политической этики

2.4. Масштабы политической этики: цели – институты – действия

2.4.1. Цели: мир – свобода – справедливость

2.4.2. Этическое значение институтов

2.4.3. Этика политического действия: разумность

2.5. Совесть в политике

3. Интересы – общественное благо – чувство общности

3.1. Интересы и всеобщее благо

3.2. Конфликт и компромисс

3.3. Справедливость: добродетели граждан – структуры – институты

3.3.1. Справедливость как добродетель

а) справедливость обмена или договора: принцип двусторонности

б) правовая справедливость: лояльность и чувство солидарности

в) справедливость распределения или разделения: справедливость против каждого

3.3.2. Социальная и политическая справедливость

а) социальная справедливость

б) от социальной к политической справедливости

3.4. Плюрализм – базовые ценности – чувство общности

3.4.1. Смена ценностей

3.4.2. Дискуссия о базовых ценностях как вопрос консенсуса

3.4.3. Чувство общности

4. Этика политического спора

4.1. Власть – право – насилие

4.2. Добродетели в политическом споре

4.2.1. Мужество (стойкость)

4.2.2. Благоразумие

4.2.3. Политический стиль

4.3. Сопротивление и гражданское неповиновение

5. Этика международной политики

5.1. Международная политика между конкуренцией интересов и солидарностью

5.2. Международный порядок мира и права

5.3. Международная социальная справедливость

Список литературы

Схема: Измерения политической этики

Схема: Измерения справедливости

Введение: Политика и мораль

Отношение политики и морали - неисчерпаемая тема. Даже те, кого политика интересует мало, сразу инстинктивно чувствуют, что это та сфера действия, в которой люди имеют особую власть для принятия решений, касающихся нас. Подозрение и опасение, что "те там, наверху" используют свою власть себе в выгоду и нам в убыток, всегда скрыто присутствуют и легко находят себе пищу. Существует не мало людей, которые выразительно обосновывают своё презрение к "грязному бизнесу» с моральной точки зрения. Но заинтересованные в политике лица и сами политики тоже постоянно используют понятия и аспекты морали в политических дискуссиях. В качестве аргументов они приводят такие высокие ценности как свобода, справедливость и благосостояние. Используя их, они клеймят недостатки и спорят с политическим противником. При помощи понятий морали противника можно особенно сильно задеть, возможно, даже дисквалифицировать. Собственная позиция всегда должна выглядеть в особенно хорошем свете, когда речь идет о социальной справедливости или о политике "для людей в стране". Средства массовой информации, особенно телевидение и бульварная пресса, усиливают сегодня тенденцию к сведению политических спорных вопросов к драматическим и морализирующим лозунгам; как будто бы речь более не идет о проблеме, как нужно финансировать обеспечение старости, а об "угнетении класса пенсионеров" или о предстоящей "войне поколений".

Эта моральная окраска политических дискуссий была бы не возможна, если бы политические вопросы не были одновременно и в большой степени моральными вопросами; однако тут необходимо сразу добавить, что мы понимаем под моралью. Ибо наши постоянные морализирующие суждения о политике находятся в бросающемся в глаза контрасте по отношению к возрастающему безразличию к вопросам морали в плюралистическом обществе. Даже сами понятия морали охвачены этим безразличием. Взаимопонимание на основе общих понятий, не говоря уже о масштабах, становится все сложнее, и поэтому различные политические группы в политическом споре часто говорят на разных языках. Однако очевидно, что одновременно увеличивается моральная окраска политических проблем. Таким образом, общество и политика наталкиваются на границы, которые обостряют политические конфликты, усиливают неуверенность, беспомощность и страх. Стоит только вспомнить спор о "перестроении социального государства"; о связанных с ним опасениях эрозии солидарности и общественного сознания; беспомощности, страхе и протесте в "обществе риска" по поводу трудно прогнозируемых опасностей, связанных с техническим использованием новых научных знаний (химия, атомная энергетика, генные исследования); о споре по поводу начала и конца человеческой жизни и его правовой защиты (дискуссия об абортах и эвтаназии); о страхе перед глобальной климатической катастрофой и о не решенных международных проблемах, таких, как "взрыв населения", массовая нищета, гражданские войны и бедствия беженцев.

Наше благополучное общество, кажется, разрывается между беззаботным наслаждением достигнутым, страхом за имущество, моральным возмущением по поводу скандального положения в мире, оцепенением и пессимизмом перед почти не прогнозируемыми опасностями. Социологические исследования, показывают, что эти позиции распределены по различным социальным группам. Но остается открытым вопрос, выработано ли общее сознание ценностей относительно свободного политического порядка. Опирающийся на ценностный порядок конституционный патриотизм прежней ФРГ никогда не был особенно сильным, и он питался скорее экономико-социальными успехами, чем политически-демократическим сознанием. Однако он растет, и не только со времени объединения, с его новыми вопросами к нашему политическому самосознанию, поставленному под вопрос неуверенностью и разногласием по поводу оснований ("базовых ценностей") общего порядка.

Цель и тезис изложения

На фоне этого постановка цели данной книги может быть сформулирована достаточно скромно. Здесь не может и не должна вестись дискуссия о решении обозначенных проблем. Наше издание должно только внести свой вклад в объяснение терминов и понятий отношений политики и морали. Однако такой вклад кажется необходимым и полезным.

В свете латинского происхождения понятия (mores = традиции, обычаи, законы, жизненный уклад) под моралью мы понимаем то, что имеет в обществе значение нравственно хорошего, что имеют ввиду, требуют и чем в определенном смысле также живут. Под этикой мы понимаем философскую дисциплину, которая методически и систематически занимается вопросами нравственно хорошего, т.е. размышления о морали. Таким образом, мораль первична, и только затем следуют размышления о ней, т.е. этика. Этика не может предшествовать морали, но она ни в коем случае не избыточна. Как мыслящие люди мы должны обеспечить себе основания для наших поступков, и особенно в ситуации неуверенности.

Данная работа называется "малая этика" не только из-за её небольшого объёма, который позволит прочитать её также и сильно занятым людям (учителям и политическим деятелям, журналистам и политикам и всем, заинтересованным в политике). Название должно также отразить, что мы ограничимся основными вопросами и не исходим из намерения сказать что-то новое в научной дискуссии о политической этике.

В строгом значении понятий мы, собственно, должны говорить об этике политики, так как речь как раз идет не о политизированной, поставленной на службу политике этике, а, наоборот, о вопросе, мотивированы ли и каким образом в политике этические принципы (основы), нормы (законы и правила) и добродетели (установки и диспозиции отношений). Однако при этом мы хотели бы предостеречь себя от опасности, в идеалистической манере предъявлять извне к политике и политикам высокие и красивые требования, которые разобьются о противоречивую, а порой даже злую действительность, и затем стекут, как с гуся вода. Во многом речь идет о том, чтобы ответить на вопрос, какие этические требования соответствуют сфере, устройству и способам действия, которые мы обозначаем собирательным понятием политика. Из понимания политики должна развиться принадлежащая к ней политическая этика. При этом мы попутно пришли к выводу, который сформулирован здесь как тезис: политика всегда имеет также и моральную сторону и поэтому должна удовлетворять этическим масштабам; однако она не может состоять только из морали и не может определяться только исходя из этических соображений.

Предварительные различия

Существует отказ от морали в политике, точнее, политиками; но существует также и отказ от политики в морали, точнее, моралистами. В политике, как и в любой сфере деятельности человека, имеются специфические моральные конфликты, дилеммы между противоречивыми требованиями, которые необходимо знать прежде, чем говорить об отказывании морали. Существуют, наконец, завышенные моральные требования к политике, которые ставятся с хорошими намерениями, но могут привести к плохим последствиям.

Существует отказ от морали политиков. Существуют недобросовестные средства в политической борьбе, унижение, оскорбление, клевета на противников. Существует менталитет обслуживания себя, который приводит к обогащению за счет общественного имущества. Существует характерный отказ от общественной службы, от сложного задания. Существует политическая ложь, намеренно неверная информация. Существует также достаточно уже сложно оцениваемые пограничные случаи использования собственного информационного преимущества в политико-тактических расчетах против конкурентов или манипулирование повесткой дня во время ведения собрания или деловым распорядком в целях собственной выгоды. Существуют пограничные случаи реальной дилеммы, в которых политики прибегают к дипломатической лжи.

В подтверждение этого приведем известный пример: 4 марта 1946 года Уинстон Черчилль произнес перед Коллегией Вестминстера в Фултоне, США, свою знаменитую речь против Сталинской экспансионистской политики в центральной восточной Европе, где он говорил о железном занавесе, который прошел через средину Европы, и где он призывал к политике силы для защиты от коммунистической угрозы. Речь вызвала бурю возмущения в США, полностью нацеленных в те времена на разоружение и мир и общность с Советским Союзом. Президент Трумэн, который пригласил Черчилля для произнесения речи, попал под значительное давление, его популярность была и без этого не велика. Одной реакцией его было приглашение Сталина произнести речь в США, которое тот отклонил. С другой стороны Трумэн утверждал, что содержание речи Черчилля не было ему заранее известно. Это было чистой ложью, поскольку, конечно же, они заранее обсуждали тон речи, и это было намерением Трумэна произвести в США поворот американской политики против коммунизма при помощи авторитета Черчилля.

Имеются примеры политической лжи с тяжелыми последствиями. Можно вспомнить о противоречивых обоснованиях политики США в отношении Вьетнама в шестидесятые годы, которая в 1971 году была раскрыта в публикации "Документы Пентагона" в Нью-Йорк Таймс.

Наши ключевые слова и примеры позволяют понять, что способы действия в зависимости от контекста могут быть по-разному оценены с моральной точки зрения. Личное обогащение кажется с моральной точки зрения более тяжким преступлением, чем использование дипломатической лжи; но последняя политически может иметь более значительные последствия. Далее мы не должны забывать о том, что отказ от морали имеет место не только в политике, но и во всех социальных сферах. Этика не метательный снаряд и не боеприпасы, говорит испанский философ ФЕРНАНДО САВАТЕР, и на вопрос, почему политики имеют такую плохую репутацию, он отвечает: поскольку они очень похожи на нас (1993, стр. 130). Только в политике такой отказ непосредственно касается общественности, и поэтому необходимо позаботиться о том, чтобы в открытой критике его можно было открыть, указать, проконтролировать, по возможности также ограничить и устранить.

Существует также другая сторона морализирующей оценки политики. В открытой дискуссии существует вид морального возмущения и обвинения, который не занимается обсуждением за и против проблемных вопросов, а в сознании собственных хороших намерений ставит под сомнение намерения противника. Так в экологической дискуссии для некоторых участников является само собой разумеющимся, что во всем безобразии виновата "заинтересованность промышленности в прибыли". При этом не ставится вопрос, кто это - "промышленность", и что, возможно, заинтересованность в прибыли правомочна и нужна. Так же с полным правом можно выдвинуть противоположный тезис: виной тому - покупательский интерес граждан. Однако для анализа проблемы этого не достаточно, поскольку раз речь идет о вине, необходимо аналитически рассмотреть причины, и затем, могут ли быть изменены эти причины и кем, и, наконец, что для этого может сделать политика. Только после этого имеет смысл задать вопрос с точки зрения морали, боятся ли политики и насколько, непопулярных шагов, но также, готовы ли граждане и отдельные заинтересованные группы идти вместе с ними и переосмыслить свои ценностные приоритеты. Если этого не происходит, если имеет место только морализирование, мы совместно с ГЕРМАНОМ ЛЮББЕ вынуждены говорить о смещении силы суждения убеждениями и намерениями. С политической точки зрения это заводит в тупик.

Такие "положительные убеждения" могут привести к завышенным моральным требованиям к политике. Тогда ожидается решение проблемы таким образом, что политика будет непосредственно проводить мораль, что она будет вынуждать людей к моральному поведению даже в тех сферах, где это проблематично и наталкивается на границы. Политика не может непосредственно улучшить мораль людей, и создать "нового человека", как думали идеологи нашего века. Её задачей является создание и улучшение внешних условий человеческого взаимодействия, защищая на этом пути также мораль человека.

Существуют прямо-таки классические примеры того, как политика, когда она хочет непосредственно победить или даже устранить моральные недостатки, легко добивается противоположности желаемого. Одним из известнейших примеров может послужить американская политика запрета на торговлю и употребление алкоголя в общественных местах в двадцатые годы. Была надежда с помощью этого ограничить употребление алкоголя и, возможно, даже избавиться от других связанных с этим моральных недостатков. Для исполнения соответствующих законов государство в лице огромного аппарата полиции и судов должно было сильно стараться, что ему так и не удалось, "получить контроль над проблемой". Совсем наоборот, криминальность в обращении с алкоголем росла при помощи известных феноменов черного рынка, нелегального импорта, подкупа чиновников, развития структуры организованной преступности. В начале тридцатых годов государство пошло на попятную и прекратило политику запрета.

Такие попытки еще можно понять, возможно, они даже симпатичны. Невыносимыми становятся завышенные моральные требования к политике в том виде, в каком они встречаются нам в тоталитарных идеологиях и системах нашего века. Они выступают с требованием, устранить или суметь устранить напряжение межу политикой и моралью. "Народное единство" национал-социалистов было попыткой собрать все возможные блага у вождя и его движения, в то время как с противниками боролись как с сутяжниками, как с аутсайдерами, в конце концов, как с отбросами общества и ликвидировали их многообразными способами. Одобряя нечеловеческую практику, и даже преступления во имя "высоких целей", государство одновременно поколебало моральные убеждения среднего гражданина, который уже точно не знал, где право и где бесправие.

Аналогичным образом "социалистическая мораль", как она проповедовалась в ГДР, сбивала с толку моральные убеждения граждан, прежде всего тех, которые непосредственно находились на службе у режима. Достаточно вспомнить о дискуссиях, которые мы должны сегодня вести об оценке сотрудничества со «Штази» или о поведении солдат-пограничников, которые с чистой совестью полагали, что могут и даже должны стрелять в беглецов.

В другой, и, как мне кажется, новой форме мы встречаем сегодня завышенные требования к политике, переоценку ее возможностей, что негативно отражается на общественности и выражается в жалобах и морализировании. Так, некоторые авторы, которые принимают теорию "общества риска" (УЛЬРИХ БЕК), считают спецификой этого общества, что его развитие не может больше управляться из его политического центра действий. Политика следует за развитием, инспирированным другими силами, наукой, техникой и промышленностью, она может только пытаться ограничить вред и склонна поэтому приуменьшать или даже скрывать опасности. Возможно в качестве описания состава действий и тенденций это и верно; но не ново. Уже досовременные европейские общества показывают, что они не управлялись из политического центра, даже в абсолютистские времена; тем не менее, "развитие" тогда шло слишком спокойно. Со времени научно технической и индустриальной революции, а также с начала развития, которое обозначается как модернизация, стало совершенно невозможно управлять и контролировать этот процесс центрально. Вся борьба политических сил вокруг решения социального вопроса с середины 19 века является, если можно так выразиться, попыткой последующего ограничения ущерба. Хотя политика в этом процессе обучения развила способность обеспечивать больше осторожности и предупредительных мер против опасностей посредством новых институтов, например, социального государства, но там, где она брала на себя смелость, как, например, в форме коммунистической идеологии и господства, управлять и формировать все общество, она терпела крушение при плачевных сопутствующих обстоятельствах. Свободная, соответствующая плюралистическому обществу политика всегда может устанавливать только рамочные условия для развития. Она не может ни остановить, ни управлять научно-техническим развитием, а только способствовать ему и ограничивать по правовым аспектам. Она не может также определять реакцию людей на это развитие, их систему ценностей и их интересы.

Для свободного общества это само собой разумеющиеся отношения. Мы не должны ожидать от политики того, чего она не может, иначе наше отношение к политике и установки большинства участвующих в политике общественных сил будут также неверны, как и наши политически-моральные утверждения. Мы должны знать, что обществом нельзя управлять централизовано. Люди всегда живут с опасностью открытого, неясного будущего. Тем не менее, это существенное обстоятельство, ввиду относительно резко увеличившейся опасности, требует также повышенных политически-моральных усилий в предвидении развития и в ограничении рисков.

Основная ориентация

Вместе с этими вводными замечаниями мы дали также уже некоторые ценностные оценки. В нашем плюралистическом обществе автору с полным правом можно задать вопрос, какой основной ориентации он придерживается; откуда же он намеревается брать свои основания перед лицом нескончаемого спора серьезных специалистов об обосновании этики. Эта работа не претендует на то, чтобы дать окончательное или даже просто новое обоснование этики. Ее автор убежден, что политическая этика для демократически настроенного плюралистического общества должна оставить открытым спор об окончательном обосновании этики и, а скорее как раз поэтому, найдет широкую поддержку, что, однако не означает, что автор сам для себя не имеет последних обоснований. Их мы не обойдем стороной; но нашим намерением является избежать экстремальности политически неплодотворного, фундаменталистского заклинания ценностей с одной стороны и беспринципного прагматизма с другой, а также сохранить этический потенциал, который был достигнут институционным устройством политики в свободном конституционном государстве.

В долгую историю развития и обоснования этого порядка включены множество течений европейской мысли. Поэтому мы попытаемся этические традиции от греков до эпохи Просвещения, от АРИСТОТЕЛЯ до КАНТА, и сегодняшние попытки обновления и дальнейшего развития этих теорий сделать плодотворными для политической этики, без сокрытия границ, проблем и различий. Список литературы называет только авторов нашего времени, которые были привлечены в ходе подготовки данной работы. Ссылки в тексте даны только для дословных цитат. Кроме того, было бы не всегда возможно указывать определенных авторов высказываний и позиций. В попытке, подобной здесь представленной, всегда чувствуешь, что опираешься на многих авторов и находишься с ними в постоянном диалоге.

1. Исторические типы политической этики

Наши размышления об этических вопросах политики не могут начаться с нулевой точки. Мы находимся в определенном обществе, а на него накладывает свой отпечаток его история. Поэтому философское мышление всегда было и есть разговор мыслящих людей сквозь столетия. Это не означает, что вопросы и ответы всегда одинаковы. Человеческое общество изменчиво в своей истории, и таким образом изменяются также вопросы и ответы политической этики. Однако существуют основные вопросы, которые ставятся всегда, не смотря на то, что меняются формы вопросов и даже ответы. Поэтому попытка, сказать сегодня что-то о политической этике не может обойти стороной то, что об этом думают в нашей истории.

Однако здесь мы не можем дать обзор всей истории политической этики. Мы воспользуемся упрощенной типизацией, которую подробно обосновал ДОЛЬФ ШТЕРНБЕРГЕР в своей работе "Три корня политики" (1978). Мы используем эту типизацию не только потому, что она, не смотря на свое значительное упрощение, кажется нам хорошо аргументированной, но и потому, что она особенно подходит для нашей работы по двум причинам. Во-первых, у ШТЕРНБЕРГЕРА речь идет не о политической этике, а о понимании политики. Это очень близко к нашим намерениям, не привносить политическую этику в политику извне, а развить ее из понимания политики. ШТЕРНБЕРГЕР непосредственно показывает, что любой политический термин содержит одновременно этику политики. Во-вторых, он говорит об исторических "корнях" сегодняшних, действительных в наше время политических понятий. Ему важно не прошлое, а исходящее из его истории понимание настоящего.

ШТЕРНБЕРГЕР видит в нашем мире и в его мыслях и разговорах о политике три различных действительных "корня". Он называет в этой связи имена АРИСТОТЕЛЯ из классической Греции, МАКИАВЕЛЛИ из Эпохи Ренессанса и АВГУСТИНА из христианской поздней Античности, чьи теологические идеи ЛЕНИН, под руководством КАРЛА МАРКСА первым перенес в политику. Понятие аристотелевской политики он называет также антропологическим, поскольку тот основывает полис и его конституцию на общественной деятельности граждан, которые как разумные и владеющие языком живые существа стремятся на этом пути к своему человеческому совершенству, своему "счастью". Понятие политики МАКИАВЕЛЛИ он называет демонологичным, поскольку у него речь идет об искусственных средствах властителя, получении и сохранении власти, которые включают также хитрость и обман, насилие и войны. Марксистско-ленинское понятие политики он называет эсхатологическим, поскольку речь идет о подготовке и достижении хорошего конечного состояния.

ШТЕРНБЕРГЕР считает, что у АРИСТОТЕЛЯ и МАКИАВЕЛЛИ речь идет о совершенно разных вещах. АРИСТОТЕЛЬ определяет политическое как сферу общего жизненного порядка равноправных и свободных граждан. МАКИАВЕЛЛИ говорит о технике стремления к власти отдельных лиц, о сопротивлении, на которое он должен при этом рассчитывать, мягких и жестких средствах, которые он должен использовать. АРИСТОТЕЛЬ говорит о полисе, МАКИАВЕЛЛИ - о властителе, АРИСТОТЕЛЬ - о конституции, МАКИАВЕЛЛИ - о власти. АРИСТОТЕЛЬ описывает институты и законы, МАКИАВЕЛЛИ - предприятия и способы действия. АРИСТОТЕЛЬ говорит о смысле совместного сосуществования людей, МАКИАВЕЛЛИ - о средствах господства над людьми. Но все то, о чем идет речь у обоих, мы называем политическим.

Еще сложнее обстоит дело с понятие политики, если мы рассматриваем МАРКСА и ЛЕНИНА, у которых ДОЛЬФ ШТЕРНБЕРГЕР, и не только он один, видит в работе секуляризированную христианскую теологию, мышление священной истории. АВГУСТИН говорил о государстве бога и мира, о детях света и детях мрака, а также о конечной цели в спасении или гибели после исчезновения мира. Такие мотивы, перенесенные в политику, ШТЕРНБЕРГЕР видит у МАРКСА и ЛЕНИНА там, где политика понимается и приводится в действие как великое изменение плохих условий, как разоблачение властителей, как теория двух классов и как стратегия введения бесклассового конечного общества.

Далее, говорит ШТЕРНБЕРГЕР, можно попытаться объединить эти три понятия политики в рамках аспекта мира. Но даже это невозможно, так как речь идет о трех типах мира. Мир в духе политики Аристотеля означает урегулирование спора; мир в духе политики Макиавелли означает подавление спора, мир в духе ленинской политики означает избавление от спора. Первое является конституционным миром, второе - миром империалистов или гегемона, третье - так называемым абсолютным миром.

На примере различия трех понятий мира становится ясно, что каждое из этих понятий политики содержит, в сущности, политическую этику. Версия политики МАКИАВЕЛЛИ - причем остается неясным, считал ли так сам МАКИАВЕЛЛИ - содержит "этику" людей власти и государства власти. Захват, удержание и преумножение власти является целью политики, мораль тоже должна быть подчинена этой цели. Если того требует власть, мораль должна быть нарушена, проигнорирована; а где она полезна для получения власти, властитель может имитировать мораль. МАКИАВЕЛЛИ говорит сам: государь должен обладать качествами льва и лисицы. Это мораль циника или лицемера. В истории и практической политике не трудно найти множество примеров этого типа политической этики. С этой точки зрения ее можно назвать "реалистичной". Но в нашем столетии путем увеличения такой тип был доведен до абсурда, и самым ужасным образом именно немецкой политикой. Когда господство так называемой высшей расы становится целью политики, тогда в борьбе за это господство все позволено, даже ведущаяся без правового и морального сомнения война на уничтожение, даже целые фабрики уничтожения народов. ГИММЛЕР ясно сказал, остаться при этом "порядочным" не делает чести людям СС. Имеется множество свидетельств того, что эти деятели считали себя правыми. Гуманистически образованный античными авторами МАКИАВЕЛЛИ наверняка не мог представить себе таких последствий подчинения морали интересам власти. Она противоречит также разумным расчетам власти.

Эсхатологическое, марксистско-ленинское представление о политике основано на "этике" революции и революционных действий. Цели классовой борьбы, ликвидации классовых врагов, как это обычно называли, и достижение бесклассового общества, лишенного конфликтов и господства, оправдывает все средства террора, как мы это знаем из истории коммунизма: от единичных смертей по приказу, показательных процессов и "зачисток" до "Архипелага Гулаг". Согласно ЛЕНИНУ партия должна была располагать всеми средствами и методами борьбы, что и враг, и в соответствии с ситуацией она должна была быть готова использовать самое выгодное средство. Методы насилия и террор были рассчитаны в соответствии с ситуацией, и не были самоцелью. Он они были оправданы конечной целью. "Теперь все разрешено", уже в 1919 году писал "Красный Меч", орган советской Чека. Изначально, в гуманистических идеях МАРКСА об окончательном преодолении человеческой разобщенности, такая цель могла быть задумана даже идеально. Но желание достичь идеального конечного состояния политическими средствами извращает политику. Кто хочет создать рай на земле, пользуется средствами, которые делают ее адом. Средства коммунизма довели свою политическую цель, и, вместе с тем, свою политическую "этику" до абсурда.

Обозначенное ШТЕРНБЕРГЕРОМ как аристотелевское и антропологическое представления о политике в связи со свободолюбивыми идеями эпохи Просвещения, прежде всего, с момента провозглашения личных прав человека и демократии приобретают ясные очертания в свободолюбивом конституционном государстве. Оно может, конечно, иметь различные выражения, но основной концепцией его политической этики является мирное урегулирование конфликтов в рамках основанной на согласии свободолюбивой конституции. Политику здесь следует понимать и практиковать как общее, коммуникативное и одновременно связующее урегулирование, касающееся всех вопросов. Она должна представлять собой постоянный поиск компромиссов в конкуренции интересов, когда они выносятся в рамках и при помощи консенсуально достигнутого порядка политических институтов. Эта концепция считает людей способными разрешить неизбежную конкуренцию, избегая применения физической силы, посредством активизации высших человеческих возможностей (рассудка и языка, уживчивости и договора).

Эта концепция политической этики скромнее в своих целях, чем две другие, поскольку не стремится получить окончательные решения; и как раз, поэтому должна быть разборчива в средствах. Скромность цели соответствует историческому характеру человеческого общества. Его не нужно окончательно "приводить в порядок", гораздо чаще перед ним снова и снова встают новые ситуации и проблемы. Разборчивость в средствах полагается с одной стороны на разум и добрую волю людей, однако, с другой стороны она должна требовать ответственности за свои действия и поэтому одновременно установить определенную степень недоверия к политическим институтам и правилам. Таким образом, речь ни в коем случае не идет об идеализированной, недооценивающей политику этике. С точки зрения конституционной теории речь идет об ответственном управлении.

Однако ШТЕРНБЕРГЕР считает, что эта концепция политически ответственной этики берет свое начало в "корне" политического мышления АРИСТОТЕЛЯ. Но в Античности она еще не проявляется как полностью развитая. Большинство различных элементов нашей традиции сливается в ответственное управление только в Новое время. В еще одном типологизированном различении ХАНС МАЙЕР видит три традиции: греко-римскую, христианскую и традицию Нового времени. "Античность создала идею гражданской преданности государству. Христианство сделало политические действия подотчетными Богу и совести. Современность разделила власть и создала контролируемые сферы ответственности". (МАЙЕР 1990, стр. 73). Эти элементы находятся в напряженности и взаимно изменяют друг друга. Это имеет большое значение для нашей политической этики; она должна говорить как об ответственности за благосостояние, так и о совести и об институтах требующих подотчетности. Поэтому мы должны также задать вопрос о возможном значении других "корней" политического мышления для политической этики.

Хотя в своем различении ШТЕРНБЕРГЕР строго отделил друг от друга три "корня политики", чтобы ясно выделить их как типы. Но в историко-политической действительности они всегда перемешивались. Поэтому мы должны спросить, не были в начальное мышление МАКИАВЕЛЛИ и МАРКСА включены реальности, которыми мы не можем пренебречь в понимании политики свободолюбивого конституционного государства и искомой здесь этике.

Конституционное государство ни в коем случае не является только продуктом согласительного управления. На пути к сегодняшней форме существовало много радикальных общественных изменений, революций, длительных политических баталий. В рамках конституционного порядка непременно велась борьба за власть и участие во власти также и средствами Макиавелли. В конце концов, ввиду быстрого научно-технического развития этот порядок как раз сегодня постоянно находится перед напряженной альтернативой сохранения и изменения. Относительно этого конкурентные социальные силы определяют свои интересы в высшей степени различно и конфликтно. Таким образом, мы не должны воспринимать наш политический порядок как статический; политическая этика должна быть открытой для вопросов воли к переменам и для требований реформирования, впрочем, как раз потому, что для нас сегодня более не возможен наивный прогрессивный оптимизм.

В способности включать в себя элементы других политических концепций ШТЕРНБЕРГЕР видел преимущество, возможно лучше сказать, антропологическую правильность понимания политики, такой, как она лежит в основе конституционного государства. Она должна быть способна при определенных обстоятельствах вбирать в себя силы другого рода. "Везде, во всяком случае, в западной Европе на основе его гарантий основных прав и в сети его институтов, а также в соответствии с его правилами игры - поскольку эти три вещи составляют аутентичную конституцию - действуют политические партии, некоторые из которых имеют эсхатологическую, а некоторые даже "макиавеллевскую" окраску" (ШТЕРНБЕРГЕР I 1978, стр. 441). Однако это было приобретено с определенной степенью угрозы для конституции. Функционирование такого смешения, с одной стороны, зависит от того, что названные партии устанавливают готовность к сотрудничеству на основе своих идеологических притязаний, и с другой стороны от того, что конституционное государство само требовало верности. В международной системе конфликтов нашего времени тоже мог бы существовать Modus vivendi гетерогенных политических концепций, "поскольку полис, - как говорит АРИСТОТЕЛЬ, - по своему существу является множеством. Политическая логика не знает ни одного закона истории. Она не противопоставляет священному требованию и священному утверждению ничего кроме постоянной попытки урегулирования спора. Мы находимся посреди исторического эксперимента" (стр. 445).

Этот эксперимент, который ШТЕРНБЕРГЕР уже не имел возможности наблюдать, с крушением коммунизма перешел в новую захватывающую фазу. С "победой" западно-либеральной демократии мы находимся ни к коем случае не в конце истории, а в начале нового развития и противоборства. Внутренние проблемы нашего собственного и других демократически настроенных обществ все больше сливаются с региональными и глобальными проблемами государственных сообществ. Свобода и уверенность - с одной стороны, национальное самоопределение в многообразии - с другой, универсальные права человека - с одной стороны, своеобразие культур - с другой, экономическое развитие и социальная справедливость - с одной стороны, проблемы ресурсов и экологии - с другой являются ключевыми словами глубокой напряженности и сегодняшних конфликтов. В связи с этим мы снова должны задать вопрос, какой моральный потенциал предполагает понимание политики нашего порядка, как он приводится в действие и как он может содействовать развитию, по крайней мере, минимальных требований согласительной политической этики.