Рекомендуемая литература:

1. Социология. Основы общей теории.: Учебник для вузов / Отв. ред. академик РАН Г.В. Осипов, действительный член РАЕН Л.Н. Москвичев. М.: Издательство НОРМА. 2005. – 912 с. С.69 -95.

2. История теоретической социологии в 4-х томах / Под ред. Ю.Н. Давыдова. М.: Ака­демический Проект: Гаудеамус, 2010.

3. Момджян К.Х. Введение в социальную философию. – М.,1997.

4. Кравченко А.И. Основы социологии и политологии: учеб. пособие для вузов./ А.И. Кравченко. — М: Ака­демический Проект, 2010.

5. Руткевич М.Н. Общество как система: Социологические очерки. СПб.: «Алетейя». 2001.

6. Сорокин П.А. Общедоступный учебник социологии. М: Наука. 1994.

7. Система гуманитарного и социально-экономического знания. Учебное пособие для студентов высших учебных заведений. / Под ред. д.ф.н. С.А. Хмелевской. – М.: ПЕР СЭ, 2001. – 752 с.

Дополнительная литература.

1. Арон Р. Этапы развития социологической мысли. – М., - 1993.

2. Гидденс Э. Стратификация и классовая структура // Социологические исследования – 1992. - № 11.

3. Дюркгейм Э. Социология. Ее предмет, метод, предназначение. – М., 1995.

4. Луман Н. Понятие общества // Проблемы теоретической социологии. СПб, 1994.

5. Парсонс Т. Система современных обществ. М., 1997.

6. Шилз Э. Общество и общества: Макросоциологический подход. Американская социология. М., 1972.

Дополнительные материалы к Разделу 2.

2.1. Классические философские тексты.

Дюркгейм Эмиль

(1858 – 1917)

Если попытаться мысленно установить идеальный тип общества, сплоченность которого проистекала бы исключительно из сходств, то надо представить его себе как абсолютно однородную массу, части которой не отличаются друг от друга и, следовательно, не прилажены друг к другу, — словом лишены всякой определенной цели и организации. Это была бы настоящая социальная протоплазма, зародыш, отку­да возникли все социальные типы. Мы предлагаем назвать охаракте­ризованный таким образом агрегат ордой.

Правда, еще не наблюдали доподлинно общества, которое бы во всем соответствовало этим признакам. Однако можно постулировать его существование, так как низшие общества, т. е. те, которые наиболее близки к этой первобытной стадии, образованы путем простого повто­рения агрегатов этого рода.

Первобытные общества — излюбленное место механической соли­дарности.

Действительно, коммунизм — необходимый продукт этой /перво­бытной/ особой сплоченности, поглощающей индивида в группе, часть в целом. Собственность, в конце концов, это только распространение личности на вещи. Значит, там, где существует только коллективная личность, собственность также не может не быть коллективной. Она сможет стать индивидуальной только тогда, когда индивид, выделив­шись из массы, станет также личным, отдельным существом, не только в качестве организма, но и как фактор социальной жизни...

Совсем иная структура свойственна обществам, где преобладает органическая солидарность.

Они строятся не повторением однородных и подобных сегментов, но посредством системы различных органов, каждый из которых имеет специальную роль и которые сами состоят из дифференцированных частей. Социальные элементы здесь не одной природы, и в то же время они расположены неодинаково. Они не расположены в линейный ряд, как кольца у кольчатых, не вложены одни в другие, но скоординирова­ны и субординированы вокруг одного центрального органа, оказываю­щего на остальную часть организма умеряющее воздействие. Сам этот орган не имеет уже того характера, что в предыдущих случаях, ибо, если другие органы зависят от него, то и он, в свою очередь, зависит от них. Несомненно, он также находится в особом и, если угодно, приви­легированном положении; но оно порождено сущностью исполняемой им роли, а не какой-нибудь внешней по отношению к его функциям причиной, не какой-нибудь сообщенной ему извне силой. Поэтому он вполне человеческий и мирской; между ним и другими органами раз­личия только в степени...

Этот социальный тип по своим принципам настолько отличается от предыдущего, что может развиваться только в той мере, в какой этот последний исчез. Индивиды в самом деле группируются здесь уже не в соответствии со своим происхождением, но в соответствии с особой природой социальной деятельности, которой они себя посвящают.

... Общество — не простая сумма индивидов, но система, образо­ванная их ассоциацией и представляющая собой реальность... наде­ленную своими особыми свойствами. Конечно, коллективная жизнь предполагает существование индивидуальных сознаний, но этого не­обходимого условия недостаточно. Нужно еще, чтобы эти сознания были ассоциированы, скомбинированы, причем скомбинированы опре­деленным образом. Именно из этой комбинации проистекает социаль­ная жизнь, а потому эта комбинация и объясняет ее.

Дюркгейм Э. О разделении общественного труда.

Ме­тод социологии. Л.-М., 1991. С. 166-173, 493.

Парсонс Толкотт

(1902-1979)

В виду своей особой заинтересованности проблемами интеграции социальных систем социология, естественно, склонна придавать осо­бое значение условиям стабильности. Однако не менее важны и про­цессы изменений, которые являются предметом такого же основопола­гающего теоретического анализа, как и процессы, посредством кото­рых поддерживаются порядок и устойчивость. Одним из источников изменения служит распространение отклоняющегося поведения, рав­но как и разрастание различного рода конфликтов, причем большинство конфликтов содержит в качестве существенных ингредиентов то, что может быть с полным основанием названо отклоняющимся поведе­нием. Впрочем, имеется также и целый ряд других источников изме­нения, которые отчасти свойственны самой социальной системе, а от­части связаны с состоянием и способами взаимозависимости различ­ных ее компонентов.

Хотя темпы роста народонаселения отнюдь не независимы от со­циальных систем, они, как это с очевидностью вытекает из опыта большинства стран современного мира, могут стать наряду с климати­ческими изменениями, истощением природных ресурсов и многими другими явлениями того же порядка чрезвычайно важным, относи­тельно независимым фактором. На другом полюсе, пожалуй, важней­шие из всех факторов изменения коренятся в культурных системах. Макс Вебер, как никто другой из социологов, показал значение вели­ких религиозных движений как для дифференциации основных типов обществ, так и для создания... важного стимула к определенным видам изменения, что особенно наглядно проявилось в случае аскетического протестантизма, внесшего решающий вклад в развитие общества со­временного индустриального типа. Другим особо важным культурным источником изменения в наше время является развитие науки, кото­рое, понятно, так же как и развитие религии, представляет собой составную часть социального процесса.

Парсонс Т. Общий обзор // Американская

социоло­гия. М., 1972. С. 376-377.

Грушин Б. А.

(род. 1929)

Какое же общее определение масс можно дать... Очевидно следу­ющее: массы — это ситуативно возникающие (существующие) соци­альные общности, вероятностные по своей природе, гетерогенные по составу и статистические по формам выражения (функционирова­ния)... При всех его недостатках оно, как кажется, вполне, удовлетво­рительно выполняет две основные функции: во-первых, позволяет провести надежные, четкие границы между массами и группами, во-вторых, проливает достаточно света на основные характеристики того особого типа общественного сознания, носителем которого являются массы и которое, собственно, совпадает с массовым сознанием.

Грушин Б.А. Массовое сознание.

М., 1987. С. 234-235.

Ортега-и-Гассет Xосе

(1883-1955)

В современной общественной жизни Европы есть — к добру ли, к худу ли — один исключительно важный факт: вся власть в обществе перешла к массам. Так как массы, по определению, не должны и не могут управлять даже собственной судьбой, не говоря уже о целом обществе, из этого следует, что Европа переживает сейчас самый тя­желый кризис, какой только может постигнуть народ, нацию, культу­ру. Такие кризисы уже не раз бывали в истории; их признаки и послед­ствия известны. Имя их также известно — это восстание масс.

Чтобы понять это грозное явление, условимся, что такие слова, как «восстание», «массы», «общественная власть» и т.п., мы не будем толковать в узко политическом смысле. Общественная жизнь далеко не исчерпывается политикой; у нее есть даже прежде политики и другие аспекты — интеллектуальный, моральный, экономический, религиоз­ный и др., она охватывает все наши общие привычки, вплоть до моды на одежду и развлечения.

Быть может, мы лучше всего уясним себе это историческое явле­ние, если начнем с одного внешнего факта нашей эпохи, который просто бросается в глаза... Я назову его «скоплением» или «скученно­стью». Города переполнены людьми, дома — жильцами, отели — при­езжими, поезда — пассажирами, кафе — посетителями, улицы — прохожими, приемные знаменитых врачей — пациентами, курорты — купальщиками, театры — зрителями (если спектакль не слишком ста­ромоден). То, что раньше было так просто — найти себе место, теперь становится вечной проблемой...

Что же мы видим, что нас поражает? Мы видим толпу, которая завладела и пользуется всеми просторами и всеми благами цивилиза­ции... Индивиды, составляющие толпу, существовали и раньше, но не в толпе. Разбросанные по свету в одиночку или мелкими группами, они вели раздельную, уединенную жизнь. Каждый из них занимал свое место — в деревне, в городе, в квартале большого города.

Теперь они появились все вместе, и куда ни взглянешь, всюду видишь толпу... Массы внезапно стали видны, они расположились в местах, излюбленных «обществом». Они существовали и раньше, но оставались незаметными, занимая задний план социальной сцены; теперь они вышли на авансцену, к самой рампе, на места главных действующих лиц...

Толпа — понятие количественное и видимое. Выражая ее в терми­нах социологии, мы приходим к понятию социальной массы. Всякое общество — это динамическое единство двух факторов, меньшинств и массы. Меньшинства — это личности или группы личностей особого, специального достоинства. Масса — это множество людей без особых достоинств. Это совсем не то же самое, что рабочие, пролетариат. Масса — это средний, заурядный человек. Таким образом, то, что раньше воспринималось как количество, теперь предстает перед нами как ка­чество; оно становится общим социальным признаком человека без индивидуальности, ничем не отличающегося от других, безликого «об­щего типа».

Ортега-и-Гассет X. Восстание масс.

Сб.: Перев. с исп. /М., 2002.-с.15-18/ .

Ленин Владимир Ильич

(1870-1924)

Классами называются большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного произ­водства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформ­ленному в законах) к средствам производства, по их роли в обществен­ной организации труда, а следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают. Классы, это такие группы людей, из которых одна может себе присва­ивать труд другой, благодаря различию их места в определенном укла­де общественного хозяйства.

Ленин В. И. Великий почин //

Полн. собр. соч. Т. 39. С. 15.

Аристотель

(384-322 до н.э.)

Человек по природе своей есть существо политическое, в силу чего даже те люди, которые нисколько не нуждаются во взаимопомощи, безотчетно стремятся к совместному жительству.

Аристотель. Политика// Сочинения.

В 4 т. М., 1984. Т. 4. С. 455.

Карл Маркс, Фридрих Энгельс

... начиная с Макиавелли, Гоббса, Спинозы, Бодена и других мыс­лителей нового времени, не говоря уже о более ранних, сила изобража­лась как основа права; тем самым теоретическое рассмотрение полити­ки освобождено от морали, и по сути дела был выдвинут лишь постулат самостоятельной трактовки политики.

Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая

идеология//Соч. Т.З. С. 314.

Достоевский Федор Михайлович

(1821-1881)

— Это бунт, — тихо и потупившись проговорил Алеша.

— Бунт? Я бы не хотел от тебя такого слова, — проникновенно сказал Иван. — Можно ли жить бунтом, а я хочу жить. Скажи мне сам прямо, я зову тебя — отвечай: представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им наконец, мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот того самого ребеночка, бившего себя кулачонком в грудь, и на неотомщенных слезках его основать это здание, согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях, скажи и не лги!

— Нет, не согласился бы, — тихо проговорил Алеша.

— И можешь ли ты допустить идею, что люди, для которых ты строишь, согласились бы сами принять свое счастье на неоправданной крови маленького замученного, а приняв, остаться навеки счастливы­ми?

— Нет, не могу допустить. Брат, — проговорил вдруг с засверкав­шими глазами Алеша, — ты сказал сейчас: есть ли во всем мире суще­ство, которое могло бы и имело право простить? Но существо это есть, и оно может все простить, всех и вся и за все, потому что само отдало неповинную кровь свою за всех и за все. Ты забыл о нем, а на нем-то и созидается здание, и это ему воскликнут: «Прав ты, господи, ибо открылись пути твои».

Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы// Собр. соч.

Л., 1991. Т. 9. С. 276.

Конституция Российской Федерации

Каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними.

Конституция РФ, ст. 28

Бердяев Николай Александрович

(1874-1948)

Свобода совести - и прежде всего религиозной совести - предпо­лагает, что в личности, есть духовное начало, не зависящее от общества. Этого коммунизм, конечно, не признает. Мы увидим в следующей главе, что для него царство кесарево и царство Божье совпадают и отождествляются. Поэтому в коммунизме на материалистической ос­нове неизбежно подавление личности. Революционная коммунистиче­ская мораль неизбежно оказывается беспощадной к живому конкрет­ному человеку, к ближнему. Индивидуальный человек рассматривает­ся, как кирпич нужный для строительства коммунистического обще­ства, он есть лишь средство.

В коммунизме есть, здоровое, верное и вполне согласное с христианством понимание жизни каждого человека, как служение сверхличной цели, как служение не себе, а великому целому. Но эта верная идея искажается отрицанием самостоятельной ценности и достоинства каждой человеческой личности, ее духовной свободы. В коммунизме также верная идея, что человек призван в соединении с другими людьми регулировать и организовывать социальную и космическую жизнь. Но в русском коммунизме эта идея, нашедшая себе самое радикально выражение у христианского мыслителя Н. Федорова, приняла почти маниакальные формы и превращает человека в орудие и средство революции. Все эти извращения определяются не столько социально экономической системой коммунизма, сколько его ложным духом. Свобода духа отрицается не экономикой, которая бессильна в отношении к духу, а духом же, духом враждебным свободе. Воинствующий духоборческий материализм коммунизма есть явление духа, а не материя, есть ложная направленность духа. Коммунистическая экономика сама по себе не может быть нейтральна. Это коммунистическая религия, а не экономика, враждебна христианству, духу, свободе. Правда и ложь так перемешаны в коммунизме, что именно потому, коммунизм есть не только социальный феномен, но и феномен духовный. В идее бесклассового, трудового общества, в котором каждый работает для других и для всех, для сверхличной цели, не заключается отрицание Бога, духа, свободы и даже наоборот, эта идея более согласна с христианством, чем идея, на которой основано буржуазное капиталистическое общество. Но соединение этой идеи с ложным миросозерцанием, отрицающим дух и свободу, ведет к роковым результатам.

Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизм

М., 1991. С. 13

Соловьев Владимир Сергеевич

(1853-1900)

Нравственное требование подчинения плоти духу встречается с обратным фактическим стремлением плоти подчинить себе дух, вслед­ствие чего аскетический принцип двоится: требуется, во-первых, огра­дить духовную жизнь от захватов плотского начала и, во-вторых, по­корить область плоти, сделать животную жизнь лишь потенцией или материей духа. В силу неразрывной внутренней связи и непрерывного взаимодействия между духовной и плотской сторонами человеческого бытия, как единого процесса, эти два требования — самосохранения духа от плоти и осуществления духа в плоти — не могут исполняться в совершенной отдельности — они неизбежно переходят одно в другое: дух фактически может ограждаться от захвата плоти лишь на ее же счет, следовательно, отчасти осуществляясь в ней, а вместе с тем осу­ществление духа возможно только при непрерывных актах самосохра­нения его от продолжающихся плотских покушений на его самостоя­тельность.

Весь этот процесс представляется в трех главных моментах: 1) внутреннее саморазличение духа от плоти, 2) реальное отстаивание духом своей независимости и 3) достигнутое преобладание духа над природой, или упразднение дурного плотского начала, как такого. Первый момент, определяющий человека в отличие от животных, есть нечто данное, именно в чувстве стыда; третий, как следствие духовного совершенства, когда оно будет уже достигнуто, не может быть прямым предметом нравственного требования или предписания в настоящем: нельзя хотя бы нравственно настроенному и совершенствующемуся, но еще не совершенному человеку предъявлять в виде категорического императива: будь сейчас же бессмертным или нетленным! В области этики остался, таким образом, лишь второй момент; и наш нравствен­ный принцип получает следующее ближайшее определение: подчиняй плоть духу, насколько это нужно для его достоинства и независимо­сти. Имея окончательную, уповаемую целью быть полным господи­ном физических сил своей и общей природы, ближайшею, обязатель­ною своею целью ставь: не быть по крайней мере закабаленным слугой бунтующей материи, или хаоса.

Плоть есть бытие, не владеющее собою, всецело обращенное нару­жу — пустота, голод и ненасытность, — бытие расплывающееся во внешности и кончающееся распадением; в противоположность этому дух есть бытие по внутренним определениям, вошедшее в себя, само­обладающее и действующее наружу собственною своей силою, не пе­реходя во внешность, не теряясь и не разрешаясь в ней. Следовательно, самосохранение духа есть прежде всего сохранение его самообладания. Это есть главное во всякой истинной аскезе.

Так как тело человеческое (в своем анатомическом строении и физиологических отправлениях) не имеет самостоятельного нравст­венного значения, а может служить выражением и орудием как для плоти, так и для духа, то нравственная борьба между этими двумя сторонами нашего существа происходит и в области телесной, или органической жизни — борьба за власть над телом.

<…> Долгое время думали, а многие опять начинают думать, что вы­сшая добродетель или святость состоит в аскетизме, в «умерщвлении плоти», в подавлении естественных влечений и привязанностей, в воз­держании и бесстрастии. Мы видели, что в этом идеале, несомненно есть истина, так как ясно, что высшая, или духовная, сторона в чело­веке должна преобладать над низшею, или материальною, и усилия воли в этом направлении, как акты духовного самосохранения, суть первое условие всякой нравственности, — нельзя, однако, первое ус­ловие превращать в последнюю цель. Человек должен укреплять дух и подчинять ему плоть не потому, чтобы в этом была цель его жизни, а потому, что, только освободившись от рабства слепым и злым материальным влечениям, может человек служить как следует правде и добру и достигнуть своего положительного совершенства.

Правила воздержания укрепляют в исполняющем их человеке силы духа, но для того, чтобы этот сильный дух имел нравственное значение, т.е. был не злым, а добрым, нужно, чтобы власть над собст­венной плотью соединялась в нем и с положительным, благожелатель­ным отношением к другим существам. Без этого условия господство аскетического начала, даже на почве истиной религии, приводит к ужасающим последствиям, как показала история. Служители средне­вековой церкви, мучившие и сжигавшие еретиков, евреев, колдунов и ведьм, были по большей части люди в аскетическом смысле безупреч­ные, но односторонняя сила духа, при отсутствии жалости, делала их воплощенными дьяволами. Такие горькие плоды средневекового аске­тизма достаточно оправдывают реакцию против него, которая в обла­сти философской этики привела к господству альтруистического нача­ла нравственности.

Это начало имеет свой глубокий корень в нашей природе, именно в виде чувства жалости, общего человеку с другими живыми существа­ми. Если чувство стыда выделяет человека и противопоставляет его другим животным, то чувство жалости, напротив, связывает его со всем миром живущих, и притом в двояком смысле: во-первых, потому, что оно принадлежит человеку вместе со всеми другими живыми сущест­вами, а во-вторых, потому, что все живые существа и должны стать предметами этого чувства для человека.

Соловьев В.С. Оправдание добра. М., 1996. с. 92-93, 100-101.