39. А.Рапопорт. Конфликт – консенсус как поле для «рефлексивной» политики

Оценивая современную ситуацию, можно констатировать, что после распада Советского Союза Российская Федерация осталась существенным крупным государственным образованием с поликультурным составом населе­ния, не менее пестрым, чем в СССР. По сути, те же проблемы, что привели к распаду Союза, встали теперь перед Россией. И потому раскрытие темы, как ее формулирует в заглавии своей монографии Лариса Рубан, оказывает­ся закономерным образом сопряжено с анализом ряда конкретных проблем именно такого рода, весьма настоятельных с точки зрения необходимости со­хранения государственной целостности Российской Федерации и предотвра­щения ее распада, а также с поиском оптимальных путей их разрешения.

В основе концепции данного научного исследования — диалектическая оппозиция "конфликта" и "консенсуса", причем не в качестве взаимоисклю­чающих состояний вообще, а в качестве фаз процесса взаимодействия, т.е., соответственно, фазы нарушения равновесия и фазы его восстановления. Та­кое видение предмета соответствует системному подходу.

Главное достоинство монографии Л.С.Рубан заключается в основательно­сти подхода автора к изучаемой проблеме: ею освоен колоссальный фонд на­учной литературы по затронутой теме, при этом поражает своей широтой и глубиной демонстрируемое знание опыта, накопленного и североамерикан­ской, и западноевропейской, и российской социологией и политологией.

Отличительной чертой, в частности, североамериканской социологической и социально-политической науки является ее преимущественно эмпириче­ская направленность, и автором использованы все основные достижения американской социологической школы на данном направлении. Большую роль в обеспечении научного качества и конкретно-социологической фундированности работы сыграли авторские мониторинговые социологические ис­следования, которые велись на протяжении десяти лет — с 1988 по 1998 г., причем это были масштабные лонгитюдные (т.е. выясняющие в данных точ­ках социального пространства состояние одних и тех же параметров неоднократно) опросы, проводившиеся в течение трех периодов: в 1991-1992, в 1995 и в 1996-1998 гг., — что позволяет проследить динамику конфликта как про­цесса и выделить его основные тенденции и направления.

В работе сочетаются наблюдение над системой в целом (т.е. над всем фрагментом социума как системой) и отслеживание динамики развития инди­вида в процессе социализации (и ресоциализации); таким образом строится со­циологическая перспектива, но одновременно строится и перспектива психо­логическая — и прослеживается соотношение между ними. Социализация вы­ступает при этом не только как следствие, результат развития конфликта или консенсуса, но и как механизм формирования конфликтных или консенсусных отношений в обществе. Этот социологический (социологическо-психологический) синтез — самая сильная сторона данного научного иссле­дования, средоточие его теоретической и прикладной значимости.

Охарактеризованная методология непосредственно применена к исследо­ванию как конфликтной, так и консенсусной (стабильной) модели социума. (Стабильная модель исследуется на примере развития конфликта-консенсуса в межэтнических отношениях в Астраханской области.) Мы же здесь чуть подробнее остановимся лишь на первой из двух конструируемых в моногра­фии моделей — конфликтной.

Характеристика конфликтной модели развития, содержащаяся в специаль­ной, самой объемистой главе монографии, развертывается на примере процес­са, включающего в себя чеченский кризис 1990-х годов (вместе с попытками его разрешения военными средствами), — процесса, рассматриваемого весьма обстоятельно и при этом трактуемого как "триада политической девиации": речь идет о "криминализации" (а) политического режима, (б) массового поли­тического сознания и (в) самого конфликта. Стремясь осмыслить весь этот проблемный комплекс в научном плане с позиций философии, социологии, психологии, права и истории, автор шаг за шагом воссоздает историю кон­фликта (восходя и к его истокам), вдумывается в его психологическое и по­литическое содержание и направленность, оценивает в правовом аспекте, прослеживает сам процесс его возникновения и урегулирования. Столь впе­чатляюще предметное исследование конфликтной модели развития доверша­ется детальным прогнозом всевозможных вариантов будущего течения собы­тий и тщательным анализом таких вариантов. (Здесь еще следует отметить богатейшую историографию, позволяющую говорить о тщательной историо­графической проработке данной проблематики.)

Нелишне отметить, наконец, и то, что подробный анализ происходящих процессов и связанных с ними проблем включает характеристику геополити­ческой и военно-стратегической ситуации, на основании которой (характери­стики) автор формулирует — отнюдь не прибегая к категорично-безоговорочному тону — рекомендации практически-политического свойства.

Как всякий распад системы управления, поддерживающей существо­вание организационного единства, внезапный распад Советского Союза со­провождался кризисами. Достаточно напомнить хотя бы о резких переменах в экономике с их неизбежными последствиями (такими, как массовая безра­ботица, катастрофическое падение жизненного уровня), о практически одно­моментном роспуске существовавших органов безопасности, резком росте преступности, вспышках конфликтов, сопровождающихся насилием...

Кризисное развитие с особенной остротой и резкостью проявилось на Кавказе — в полиэтничном регионе с перенасыщенной насилием историей, на протяжении девятнадцатого столетия полностью присоединенном Россий­ской империей и в двадцатом столетии унаследованном сначала Советским Союзом, а затем — в большей своей части — Российской Федерацией. (Неза­висимые государства — Республики Грузия, Армения и Азербайджан — также весьма сильно вовлечены в рассматриваемую турбулентную кризисную ситуацию.) В своей монографии Л.С.Рубан стремится раскрыть основные ди­намические детерминанты кризиса в регионе и значение всего связанного с ним проблемного узла для Российской Федерации.

Роспуск централизованной власти где бы то ни было — и это представля­ется неизбежным — немедленно воспринимается как вакуум власти и стиму­лирует амбиции соседних государств, в особенности, относительно расшире­ния ими своей "сферы влияния". По отношению к Кавказу эти соседи "самоидентифицировались" как исламские государства, граничащие с рес­публиками бывшего Советского Союза. Наиболее откровенной в своих амби­циях была Турция. Автор напоминает (см. с. 94) о заявлении президента Демиреля о том, что Турция (этот главный соперник России времен Империи) готова взять на себя политическую ответственность за положение дел на всем обширном пространстве от Адриатики до китайской границы.

Соответственно, первым аспектом ситуации, которую автор пытается ана­лизировать, становится аспект геополитический, воспринимаемый прежде всего с точки зрения Российской Федерации, однако не только: здесь также весьма ярко — и, насколько я могу судить, справедливо и верно — представ­лены ценности и чаяния народов Кавказа. В свете всестороннего и непред­взятого анализа предстает вполне убедительным утверждение, что сохранение прочных связей всей "живой мозаики Кавказа" с Российской Федерацией отвечает жизненным интересам как России, так и народов Кавказа.

Что касается самих народов Кавказа, то они, как показывается в книге, подвержены воздействию как центробежных, так и центростремительных сил. Действительно, с одной стороны, например, интеграцию в регионе поощря­ет, способствует ей пережившая не одну эпоху идея освобождения от "российской зависимости" (зависимости сначала от Российской империи, за­тем — от системы, созданной большевиками). С другой стороны, после ис­чезновения централизованного управления усиливаются межэтническая враж­да и конфликты по поводу перераспределения ресурсов. Те изменения границ внутри региона, которые неоднократно производила советская власть, маневрируя в интересах бюрократического контроля, оборачиваются ныне одним из препятствий для мирной интеграции. Другое серьезное препятствие — неудов­летворительность системы транспортных коммуникаций в одном из самых гористых районов мира, являющемся естественной границей между Европой и Азией.

Следующая тема, которая, по сути, является главной в монографии, обо­значена термином "криминализация", и ее раскрытие в соответствующей главе реализуется в виде описания и анализа процесса, состоящего (о чем уже упоминалось выше) из трех компонентов — криминализации режима, массового сознания и самого развертывающегося конфликта; Чечня, являв­шаяся (вкупе с Ингушетией) автономной республикой в составе бывшей РСФСР, предстает теперь как центральная точка кавказского кризиса, одно­стороннее же провозглашение ее независимости президентом Дудаевым и во­енный ответ федеральных властей — как акты, ускорившие кризисное разви­тие событий.

В данной связи возникают "законные", на взгляд рецензента, вопросы, на которые он не находит в книге ответов — ибо автор, по-видимому, такими вопросами не задается.

Как могла бы быть определена "криминализация"? (Автор, по всей веро­ятности, не видит нужды в подобном — специальном — определении, считая смысл термина и его адекватность реальности самоочевидными и не нуж­дающимися в раскрытии и обосновании.) Безусловно, криминальным актом, вообще говоря, можно назвать акт, совершаемый вопреки закону. Но — ка­кому именно? В результате, например, революции могут быть аннулированы прежние законы и приняты новые. Значит ли это, что некоторые действия, "преступные" согласно старому закону, могут быть квалифицированы новым законом как легитимные? А сама революция? Она всегда незаконна по определению? Если так, то, выходит, любые действия, признававшиеся законны­ми при свергнутом режиме, должны будут расцениваться как законные все­гда, в то время как те, что были признаны легитимными лишь при новом режиме, останутся по определению криминальными?

Автор благоразумно обходит подобные квазиметафизические вопросы. Криминализация режима, установленного Дудаевым, определяется в книге как создание жестокой репрессивной диктатуры, неограниченно прибегаю­щей по собственному произволу к принуждению и репрессиям независимо от того, что могло бы быть разумно расценено как "закон". Из такой — пусть и отвлекающейся от поставленных выше вопросов — трактовки автором своего же собственного термина и обозначаемых этим термином реалий (как можно было бы заметить по данному поводу) логически следует, что и большевист­ский режим был, собственно говоря, "криминализирован" с самого начала, когда его отличительными признаками стали массовые репрессии, пытки, высылки и т.д.

Но такое заключение, понятно, не вытекает из анализа работы Л.С.Рубан, оно вообще с конкретной проблематикой монографии непосредственно не связано, и в этом смысле нет никакой необходимости так уж настойчиво привлекать к нему внимание. Только все же, думается, ситуация в Чечне могла бы получить более полное освещение, если бы были упомянуты источ­ники идеологического становления Дудаева, которое, по-видимому, восходит (во-первых) к некоторым традициям горских народов, по-своему возвеличи­вающим насилие (вспомним "идеологическое" высказывание Дудаева: "Мужчина без оружия — это мужчина без чести"), но также (во-вторых) и к привычкам, сформировавшимся за три поколения большевистской диктату­ры, возвеличивающим нескончаемую борьбу, возвещаемую хотя бы, напри­мер, в девизе "кто — кого"...

Как бы то ни было, трактовка значения термина "Криминализация" в применении к режиму, как мы попытались показать, страдает некоторой дву­смысленностью вследствие неполноты проработки и обоснования.

Подобной двусмысленности уже нет в трактовке значения того же терми­на применительно к массовому сознанию. Тут не возникает вопроса о легитимности. Когда население становится практически сплошь милитаризован­ным и в меру этой милитаризованности более ожесточенным, вопрос о легитимности или нелегитимности уже неадекватен ситуации.

Наиболее тяжким и разрушительным для социума последствием этой "сплошной милитаризации" становится появление целого поколения молодых людей, чьей един­ственной профессией и единственной приверженностью является приобретение на­выков разрушения и насилия. И что еще хуже, "совершенствование" в этой профес­сии оказывается единственным источником сознания собственного достоинства. Что же будет с таким поколением?..

В трактовке значения термина "Криминализация" применительно к "самому конфликту" двусмысленность является вновь. Остается без ответа, хотя бы имплицитного, вопрос: если какие-то формы вооруженного кон­фликта могут быть расценены как "криминальные", то, стало быть, какие-то иные его формы могут быть расценены и как "легитимные"? Каков крите­рий? Мы уже столкнулись с аналогичными проблемами при попытках стро­гого определения "легитимных" и "нелегитимных" режимов. Те же проблемы возникают и при попытках выделить различия между "легитимными" и "нелегитимными" вооруженными силами, "легитимным" и "нелегитимным" убийством и т.д. По мнению рецензента, было бы более убедительным иден­тифицировать "криминализацию" политического конфликта с "милитари­зацией" (как следствием распада закона) или же с какими-то (или даже все­ми) формами социального конфликта, когда предпосылкой и/или назреваю­щим последствием конфликта является ситуация аномии. По-видимому, это и имело место в Чечне и, подобно "инфекции", распространилось по всему Кавказу — в результате одностороннего провозглашения независимости Чеч­ни режимом Дудаева и военного ответа федеральных властей.

Значительная часть монографии посвящена геополитической и военно-стратегической ситуации на Кавказе: анализируются экономические интересы государств, граничащих с регионом, приводятся данные о вооруженных силах этих государств в сравнении с Российской Федерацией, существенное внимание уделено их геополитическим ориентациям, а также интересам западных держав, НАТО и т.д.

Этот материал не будет здесь рецензирован — по двум причинам: первая — недостаток у рецензента компетентности; вторая — отсутствие необходимого интереса.

Недостаток компетентности не требует никакого объяснения. Недостаток же инте­реса — если бы попытка рецензирования все же была предпринята — затушевывал бы, затемнял ту точку зрения, те позиции, с которых здесь ведется изложение.

Я не верю в то, что геополитический анализ, и особенно оценка военных потен­циалов государств, вовлеченных в блоки, вносит позитивный вклад в формулирование политики, связанной с кризисом на Кавказе. Эра "классических" межнациональных войн уже закончилась. Если бы разразилась крупная война, в которую были бы вовле­чены Россия и ее противники — традиционные ли, потенциальные или предполагае­мые, — такая война вряд ли развертывалась бы по схеме войн двадцатого столетия — подобно тому, как войны столетия девятнадцатого были далеки от схем, по которым велись войны в донаполеоновской Европе, с их городами-крепостями и парадными сражениями. Устаревание военной науки восемнадцатого столетия с убийственным сарказмом изобразил Толстой в "Войне и мире", где выведена фигура немецкого ге­нерала Пфуля, который с безупречной — и никому не нужной — математической строгостью демонстрировал совершенство некоторых маневров пехоты в сражении. Как "мастерство" генерала Пфуля относится к военному искусству девятнадцатого столетия, точно так же знания и навыки военных профессионалов столетия двадца­того, вместе с их гражданским окружением, относятся к военным доктринам и воен­ной "науке" ядерного века.

В первой части последней главы (глава называется "Влияние чеченского кризиса на соседние регионы") автор обращается к вопросам, имеющим в наш век важнейшее социальное значение. Здесь рассматриваются, например, последствия массовой миграции с Северного Кавказа и из Закавказья в юж­ные края и области России; оцениваются социально-экономические условия юга России в свете анализа массового социального сознания, прослеживается развитие конфликтных ситуаций в отношениях между мигрантами и местным населением. Все выводы и оценки подтверждены тщательно отобранными и компетентно проанализированными данными, в значительной своей части полученными — что имело чрезвычайно важное значение для монографии в целом — в результате исследования массового сознания через опросы обще­ственного мнения.

Монографию завершают рекомендации, адресованные местному руково­дству, а также центральному руководству Российской Федерации. Здесь автор уделяет особое внимание двум главным аспектам существующего положения: (а) последствиям массовой миграции в южные края и области России и (б) ситуации, какую создали одностороннее провозглашение суверенитета Чеченской Республикой и ускоренная этим актом разрушительная двухлетняя война (которая и теперь еще формально не окончена, но находится в стадии прекращения огня и ожидания переговоров, которые должны состояться).

Те из упомянутых рекомендаций, что связаны с демографической ситуа­цией, достаточно конкретны, чтобы их могли выполнить существующие вла­сти. Рекомендации эти подчеркнуто сосредоточены на императиве разреше­ния текущих конфликтов и создания социальной среды, способствующей смягчению межэтнических предубеждений и вражды. Ввиду отсутствия пре­цедентов затруднительно оценить их потенциальную эффективность; во вся­ком случае, они представляются чрезвычайно разумными.

Рекомендации, связанные с политической ситуацией вокруг Чечни, менее определенны. Ясно, конечно, что попытки сокрушить борьбу за независимость — хотя бы она и квалифицировалась как неконституционная и представлялась неразумной — военными средствами (что все-таки было бы во многом равносильно тому, как если бы США попытались переиграть свою военную кампанию во Вьетнаме, или СССР — в Афганистане) были бы, несомненно, достойны осуждения как по прагматическим, так и по этическим соображениям. Еще менее определенны позитивные рекомендации. Одно автор утверждает с полной определенностью: в существующей ситуации ни переговоры, лишь формально ориентированные на соглашение, ни угрозы, основываемые на очевидном дисбалансе сил, не вели бы к разрешению проблем.

Можно, без сомнения, согласиться с автором в том, что необходим пере­вод конфликта из сферы прямой конфронтации в иную плоскость, а для этого требуется исправление не отдельных людей, а всего общества. Излагая вслед за автором точку зрения профессора А.Г.Здравомыслова (см. с.234), можно сказать: нужна новая, рефлексивная политика, основанная не столько на концепции рационального человека и рационального поведения, сколько на понимании значения глубоких национальных чувств, а равно и на осозна­нии угрозы массовых психологических заражений бациллами национализма.

Подчеркну в заключение: эту книгу необходимо прочитать каждому, кого волнует судьба России, — россиянину или иностранцу, — особенно же тем, кто имеет доступ к рычагам власти.