Прощание (фрагмент)

22 сентября 1881 г., «Фигаро».

... Я все слушал, я думал, что раз они говорят о ней с таким озлоблением, значит, они ее не знают; разумеется, кое в чем она действительно виновата, но ведь наряду с этим у нее есть свои сильные стороны, и они с лихвой вознаграждают за все дурное. Надо долгое время вариться в котле журналистики, чтобы понять и оценить ее.

Если бы какой-нибудь молодой писатель спросил мое мнение по этому вопросы, я бы ответил: «Бросайтесь очертя голову в прессу, как бросаются в воду, чтобы научиться плавать. В наши дни это единственная школа мужества. Там вы встречаете настоящих мужчин, там вы закаляетесь. К тому же это полезно с точки зрения самого ремесла: если вы будете писать каждый день статьи, на этой жесткой наковальне вы сможете выковать свой стиль». Я знаю, журналистику обвиняют в том, что она опустошает души, отрывает людей от серьезных занятий, от более высоких литературных задач. Да, она, конечно, опустошает людей, у которых ничего нет за душой, она отпугивает ленивых и сухих педантов, чье честолюбие не стоит большого труда удовлетворить. Но какое это имеет значение! Я не говорю о посредственностях, – те погрязают в прессе, как погрязли бы в торговой или нотариальной конторе. Я говорю о сильных, о тех, кто работает и кто чего-то добивается. Пусть они без страха идут в редакции газет: они вернутся оттуда, как солдаты возвращаются из похода, - израненными и закаленными; они будут знать свое дело, будут знать людей.

Разве лучшие из нас не прошли теперь сквозь эти испытания? Мы все – ученики прессы. Это она нашила нам первые галуны. Это она придала гибкость нашему стилю, она снабдила нас большею частью документальных материалов. Надо только быть достаточно стойким, надо самому воспользоваться ею, а не дать ей воспользоваться тобой. Это она должна нести тебя на своей спине.

.... Ремесло журналиста – самое последнее ремесло. Лучше уж подбирать на дорогах навоз, дробить камень, заниматься самой грубой и унизительной работой.

... Работая в прессе, порой вязнешь в трясине человеческой глупости и недобросовестности. Это отвратительная и вместе с тем неизбежная ее сторона. Тебя подкусывают, изводят, поливают грязью, а ты даже не можешь решить, что тому виной, – тупость людская или злоба. Тебе кажется, что справедливость окончательно умерла; мечтаешь затвориться где-нибудь в кабинете, так, чтобы тебя не тревожил уличный шум, и писать там, в тиши, вдали от людей, вполне бескорыстные произведения.

Но гнев и отвращение проходят, а пресса остается такою же всемогущей. Ты возвращаешься к ней, как к прежней любви. Она – это жизнь, действие, то, что пьянит тебя и торжествует над всем. Расставаясь с ней, нельзя поручиться, что покидаешь ее навсегда, ибо это некая сила, потребность в который ты всегда ощущаешь с той минуты, как ты измерил ее возможности. Даже если она вывозила тебя в грязи, даже если она была глупа и лжива, – она все равно остается одним из самых надежных, самых действенных средств борьбы, которыми располагает наш век, и тот, кто отважился взяться за стоящие перед этим веком задачи, не только не питает к ней злобы, но, напротив, обращается к ней за оружием всякий раз, когда надо вступить в бой.

Печатается по: Золя Э. Собр. соч.: В 26 т. - Т. 26. - М.: Худож. лит-ра, 1967. - С. 119-120.