5. Первобытное общество

Условия жизни требовали от человека в первую очередь накопления знаний об окружающей природе. На примере аборигенов Австралии, бушменов, огнеземельцев и т.п. видно, что члены раннеродовой общины обладали солидным запасом знаний (прикладная география, ботаника, зоология, минералогия, метология и т.п.). Австралийцы - аранда не только различали следы, но и, осмотрев нору и понюхав воздух, могли точно сказать есть там животное или нет. Умение свободно ориентироваться на местности требовало хорошего знания звездного неба. Один из современных исследователей рассказывал, что первое сообщение о запуске искусственного спутника земли он получил от бушмена, обратившего внимание на появление новой звезды.

Еще сравнительно недавно считалось, что языки «диких» племен обладают очень незначительным, иногда в несколько сотен слов, словарным запасом. Однако изучение их показало, что лексикон даже наиболее отставших в своем развитии племен, например, аборигенов Австралии, насчитывает не менее 10 тысяч слов. Выяснилось, что в этих языках имеются и обобщающие понятия. Так у аборигенов Австралии имеются обозначения не только для разных видов деревьев, рыб или змей, но и абстрактное представление о рыбе, змее, дереве вообще. Но нет обозначения для растения или животного. Устная речь народов развитых стран в отличие от письменности так же состоит из не очень большего количества слов. Разговорные фразы лаконичны.

Аборигены умели пользоваться шинами при переломах костей, останавливать кровь с помощью паутины, золы, жира игуаны, высасывать кровь и прижигать ранку при укусе змеи, лечить простуду баней и т.п. По некоторым данным им даже были известны противозачаточные средства. Лечение часто завершалось приказом идти на работу, а это уже психотерапия.

Абстрактные представления более ограничены. У Австралийцев имелось только три, у бушменов четыре, у огнеземельцев пять обозначений численных понятий. Чтобы сказать пять, австралийцы говорили три и два, всякое число свыше десяти – «много». Зачатки деления возникли, судя по всему раньше, чем сложение и вычитание.

Большие расстояния приблизительно измерялись днями пути, меньшие – полетом стрелы или копья, еще меньшие – длинной конкретных предметов, чаще всего частей тела отсюда английский фут или русский локоть. Похоже измерялось и время. Так огнеземельцы делили его на 8 сезонов: «обвисание кожи» т.е. голод, «появление птиц» и т.д.

Даже у наиболее отсталых племен имелась сравнительно развитая система оповещения. Так, яганы передавали сообщения клубами дыма, разжигая и быстро гася огонь. Один клуб дыма – болезнь, два – важная неожиданность, три – смерть, четыре – находку выброшенного на берег кита и приглашение всех на пир. Письменности, разумеется, не было совсем, хотя даже у австралийских аборигенов появились зачатки пиктографии («пикфе» - рисовать, «графо» - пишу), так создавалось рисуночное письмо, нанесение примитивных изображений для передачи или запоминания мыслей.

В музыке песенная форма, по всей видимости, предшествовала инструментальной. По крайней мере, огнеземельцам, певшим несложные песни, не бело известно ни одного музыкального инструмента. Но вообще инструментальное сопровождение тоже появилось очень рано. Это ударные приспособления из двух кусков дерева, может быть натянутого куска кожи, простейшие щипковые инструменты прототипом которых была, вероятно, тетива лука, различные трещотки, свистелки – прототипы флейты.

Наскальные рисунки первобытных людей стремились передать звериную сущность человека, а не очеловечить животное подобно современным живописцам.

Примечательно, например, замечание австралийских этнографов А.Джолли и Ф.Роз по поводу австралийских аборигенов, которых традиционно считали прирожденными ворами. «Является ли австралийский абориген вором по своей природе? Когда австралийский абориген находится в туземном госпитале, за ним постоянно приходится следить, иначе все лучшее из того питания, что он получает, раздается друзьям или родственникам. Неиспорченный туземец не может себе представить, как он будет прятать от родичей про запас продукты питания. Когда он убивает кенгуру, то делится мясом со всеми, а если его сосед убьет кенгуру, то он может взять себе мяса столько, сколько захочет в любое время. Но если туземец применяет этот принцип к своему хозяину, то его немедленно обвиняют в воровстве. Закон туземца и закон нетуземца друг другу противоречат». Для ранних этапов человеческой истории характерно повсеместное распространение правил взаимопомощи. Следы этой традиции мы встречаем и сегодня, особенно на крайнем севере. В любой дом можно придти в любое время дня и ночи. Извинения и отказ от еды не принимаются. Любой путник может попасть в такую ситуацию, поэтому жители каждого дома готовы с радостью принять незваного гостя. Мы воспринимаем такой поступок как традиционное гостеприимство, а он покоится на обычае первобытных охотников оказывать помощь соплеменнику. Возможно, ли гоняясь за зверем нести за собой на плечах многодневный запас продовольствия. Как памятник этому обычаю стоят и сегодня на лесных тропах охотничьи избушки. Нужно – пользуйся, не нужно – сохрани для другого, имеешь излишек - оставь здесь же в избушке. /Р.Итс Века и поколения. Л., 1986 С. 224-225/.

Было бы странно предлагать корейцам или другим восточным народам перестать считать белый цвет траурным и перейти на более приемлемый с нашей точки зрения черный цвет. Нас, прибывших из Европ, не поняли бы индийцы, если бы мы предложили им очистить улицы их столичных городов от мирно шествующего рогатого скота. Туруханские кеты, покидая место захоронения близких, не оборачиваются на могилу, бросают прутик поперек дороги, приговаривая: «Чтобы больше не ходить нам этой дорогой» и нее посещают кладбищ. У русских иначе.

Впрочем, всегда можно возразить, что дикари кушали людей. Да, кушали, однако, не все племена. Мы привыкли рассматривать этот процесс с точки «мировой» т.е. европейской культуры. Все мы читали замечательную книгу Даниэля Дефо «Робинзон Крузо», где автор очень интересно описывал встречу Робинзона с дикарями: «после каждого боя победители приводят своих военнопленных сюда и здесь, по своему бесчеловечному обычаю, убивают и съедают их, так как они все людоеды… Возмущение этим зверствам вытеснило из моей души всякий страх… С омерзением отвернулся я от остатков этого страшного пиршества. Меня стошнило. Я чуть не лишился чувств. Мне казалось, что я упаду. » (М.: «Детская литература», 1972.С.144). Действительно тошнотворная сцена. Однако не следует забывать, Что книга эта была написана свыше 200 лет тому назад. А в XX веке в европейской цивилизованной Германии из жира умерщвленных жертв концентрационных лагерей будут делать мыло, а их пеплом - удобрять поля. Несчастные дикари до этого не додумались – они напрямую перерабатывали своих пленников в органические удобрения. А вот сцена освобождения Пятницы: «несчастный беглец был то того напуган огнем и грохотом выстрел, что потерял способность двигаться… Тут я заметил, что он весь дрожит; несчастный, вероятно, боялся, что, если он попадет мне в руки, я сейчас же убью его, как и тех дикарей…» Что же боялся Пятница? Можно предположить, что совсем не смерти от рук бедного Робинзона Крузо. Оговоримся, что о нравах туземцем вымышленного Дефо необитаемого острова мы знаем мало. Даниэль сам придумал этих кровожадных дикарей, поэтому мы просто мысленно перенесем Пятницу на реальную историческую почву – в племя каннибалов тупинамбо, жившего в середине XVI века на побережье Бразилии в районах, где сегодня расположены города Рио-Де-Жанейро (где все, как говорил Остап Бендер, ходят в белых штанах) и Салвадор.

Отправляясь в поход, тупинамба обязательно брали с собой веревки – вязать пленных. Напав на вражеское селение, воины старались, прежде всего, пленить взрослых мужчин, а не детей или женщин. Согласно их преставлениям пленный, после того как его связали, переставал быть чужаком и становился членом общины победителей, хотя и занимал в ней весьма своеобразное место. Тело пленника обмазывали медом и обклеивали самыми красивыми перьями – в подобный «костюм» наряжались порой шаманы (с.111).

Понятие «принести в жертву кому-то» не совсем точно соответствует сути представлений индейцев об этом процессе.

Пленник сам мыслился живым воплощением божества, поэтому его поедание оказывалось приобщением к силе предков, с которым сочеталась месть за гибель соплеменников.

Вступая в селение, пленник обещал его жителям различные части собственного тела. Бежать он почти не пытался, ибо в родном селении на него посмотрели бы как на труса, который не стремиться исполнить свой долг.

Бывало, что пленники, которых европейцы предлагали выкупить на свободу, отказывались, ибо полагали, что быть съеденным – наиболее благородная и достойная участь для мужчины. Живя в селении победителей, пленник пользовался почетом и ни в чем не испытывал нужды.

Вполне возможно, что дело не только в религиозных мотивах. Дело в том, что прародина племен тупи-гуарани (тупинамбо – одно из племен данной группы) - Амазония. Когда эти племена спустились на Бразильское нагорье, перед ними встал выбор: упростить социальную систему и уничтожить свои постоянные деревни, рассредоточиваясь по всей территории в сезон засухи подобно местным племенам, или придумать что-то иное. Так начались поиски «страны без зла» оправданные тем, что в конце пути переселенцы рано или поздно действительно находили подходящее для постоянного жительства место. Переселяясь в уже кем-то занятые земли, они должны были пробивать дорогу оружием, а по мере освоения их – вступать друг с другом в конфликты. Богатые ресурсами территории захватывали наиболее воинственные племена. Ритуальный каннибализм способствовал усилению воинственности.

Таким образом, если Пятница был из тупи-гуарани, вряд ли он бы обрадовался чудесному спасению от поедания и еще менее хотел бы вернуться домой, проведать старого отца – тот бы сказал ему все, что думает по поводу недостойного поведения своего сына. Кстати, вымышленный Робинзон выехал их Бразилии в 1659 году, шквал застиг его корабль возле экватора, направлялся он в Гвинею (Африка), т.е. его «необитаемый» остров теоретически находился недалеко от Бразилии, и, возможно, там могли жить тупи-гуарани. Отметим, что время, описываемое мною и Д. Дефо, почти идентично (XVI в. И 1659г. – т.е. II-я половина XVII в.).

Согласитесь, интересно сравнить точку зрения на дикарей человека века просвещения и, спустя столетия сопоставить ее со взглядом на проблему современных ученых.

Создание фантастических, но, по-своему логичных религиозно-мифологических концепций, и свободное оперирование в этих случаях отвлеченными понятиями характерно для многих первобытных народов южной Америки. О духовной жизни «дикарей» европейцы судили по их примитивной материальной культуре. Но нам не следует забывать, что научная общественность Европы не верила в то, что пещерная живопись создана руками художников древнекаменного века. Ученые того времени просто не могли допустить, Что дикари могли заниматься интеллектуальной деятельностью. А если мы вспомним, как поступили с дикарями острова Робинзона Крузо (их просто вырезали поселенцы), то становится понятно почему в XVII – XVIII вв. дикаря считали интеллектуальным недоноском. В этом случае избиение «диких» людей превращалось в благородный акт распространения цивилизации на нецивилизованные территории. Это было необходимо для самооправдания.

Давайте вспомним, что свободного времени у дикаря было больше (одна треть его времени – праздники, т.е. примерно 4 месяца в году) чем у нас с вами. Любая интеллектуальная деятельность требует полной самоотдачи сил и времени. Поэтому представление о духовной сущности человека и мироздания было различным у юноши и старика – шамана. Для рядовых членов племени – мифы только отчеты о событиях, тогда как для старого поколения – скорее иносказания. Преследуя шаманов, европейцы духовно обезглавливали местных жителей, что способствовало их ассимиляции.

Материал, из которого создавались произведения искусства у разных народов, во многом влияет на нашу оценку их уровня культурного развития. Яркие перья индейцев воспринимаются как символ их культурной отсталости. Однако по сложности изготовления и художественному совершенству украшения из перьев ничуть не уступают произведениям современного искусства. У амазонских индейцев, например, существовали специалисты высокого класса, умевшие менять цвет перьев по своему усмотрению, обрабатывая их специальными веществами, знавшие, как сохранить яркость красок, чтобы они не выгорели. Одним из важнейших составов для обработки перьев получали из ядовитых выделений кожных желез древесной лягушки, которую очень трудно поймать (так как живет в дуплах высоко от земли). Что касается техники скрепления перьев друг с другом – то ее трудоемкость и тщательность исполнения поразительны. В музее этнографии выставлено изображение вожди племени мундуруку в праздничном наряде из перьев. За более чем 150 лет множество людей брало эти украшения в руки, их упаковывали, перевозили и снова вынимали на свет, но даже крошечные перышки длиной 1-2 сантиметра остались на своих местах, а краски совсем не поблекли…

С древних времен отношение человека к добытым им трофеям не укладывалось только в рамки простого меркантилизма. Животное, которое он убивал зачастую в опасной для своей жизни схватке, было для него и пропитанием, и мистическим источником силы. Шаманы и ведуны научились обрабатывать останки животных и «переносить» на трофей силу и мощь дикого зверя. Стремление сохранить, показать потомкам добытые трофеи прошло через тысячелетия и сохранилось до сих пор. Средневековые умельцы воспроизводили головы и туловища копытных из дерева, увенчивая их настоящими рогами животных. Первые европейские таксидермисты набивали чучела древесными опилками. В XIX веке, когда трофейная охота в Европе стала популярной не только среди знати, старое трофейное искусство пробудилось к новой жизни, и вновь стал востребованным «шаман» нашего времени, мастер, который в состоянии так обработать трофеи, чтобы они выглядели как живые и напоминали о прошедшей охоте, о связанных с ней переживаниях. По всему миру работают тысячи таксидермистов, но, как и в любом искусстве, лишь немногие становятся большими мастерами.

Трофейная охота всегда связана с сильными эмоциями, выбросом адреналина в кровь. Однако часто причина переживаний кроется не в удачном достижении цели или упущенных шансах, а во вполне реальной возможности стать жертвой зверя. Охотники ежегодно гибнут или оказываются покалеченными во время сафари в Африке и не в ней одной. За 30 с лишком лет мне довелось много охотиться и добыть тысячи зверей, в том числе и из великой африканской «большой пятерки». Я многому научился и готов поделиться своими наблюдениями и выводами по поводу того, почему одни животные убегают от охотника, а другие могут и напасть.

Все животные «очерчивают» себя двумя невидимыми «магическими» кругами, внутри которых находятся «зона спасения» – внешний круг и «зона нападения» – внутренний круг. Наличие и размер «зоны спасения» достаточно легко проверить. Например, если вы начнете подходить к спокойно пасущемуся гну или, если уж на то пошло, просто к бездомной кошке на улице, они будут наблюдать за вами до определенного момента. Когда вы переступите критическую черту, животное отбежит на некоторое расстояние и станет продолжать наблюдение. Это может повторяться до тех пор, пока животное не устанет от вашей назойливости и не убежит прочь.

Наблюдатель легко заметит, что расстояние, на которое животное допускает вас, прежде чем отбежать, каждый раз остается примерно одинаковым. Это расстояние и будет соответствовать радиусу круга, определенного как «зона спасения» для данного животного. Другими словами, это самое маленькое расстояние до животного, при котором оно чувствует себя комфортно в присутствии человека. Для каждого вида и даже особи оно индивидуально, потому что размеры данной зоны диктуются не только генами, но жизненным опытом животных – те, которых не беспокоят, не слишком пугливы. Место распространения животного так же сказывается на величине «зоны спасения». Например, зверь, живущий в густых зарослях буша, вполне резонно полагается на свою неподвижность и маскирующие свойства местности и поэтому позволяет человеку подойти на сравнительно близкое расстояние прежде чем попытается скрыться. То же самое животное, очутись оно на открытой местности, убежит, не дожидаясь вашего приближения.

Размеры «зоны нападения» определить значительно сложнее. Во-первых, следует отметить, что «зона нападения» находится не просто в «зоне спасения», она находится глубоко внутри нее и также может изменяться по размеру.

Животное будет реагировать на человека в любом случае и в любое время согласно своим зонам «спасения» и «нападения». Если животное заметило человека, оно не допустит того, чтобы тот смог войти в «зону нападения». Оно попросту скроется, как только будет нарушена граница спокойствия. Этим и объясняется тот факт, что даже самые опасные животные далеко не всегда нападают на охотников.

В большинстве случаев нападения происходят тогда, когда человек (совсем не обязательно охотник) нарушает границу «зоны нападения» так, что животное не успевает этого заметить. В этом случае реакция животного будет чисто автоматической. Когда спасаться бегством уже поздно, нападение, пожалуй, является лучшим методом обороны! При таких обстоятельствах нападающее животное вовсе не имеет целью причинить вред человеку. Ему достаточно выдворить пришельца за пределы «зоны спасения».

Инстинктивное желание атаковать человека, нарушившего запретную границу, привела к тому, что многим животным была приписана не свойственная им агрессивность. Например, черный носорог вовсе не драчливое животное и предпочитает убежать от охотника. Причина его «агрессивности» кроется в том, что человеку удалось глубоко проникнуть за границу «зоны нападения» животных, обычно крепко спящих во время дневной жары в кустарнике.