Общественное движение в годы правления Николая I

1. Русское общество после восстания декабристов

Разгром декабристов сказался на жизни всего русского общества. И дело было не только в том, что оно потеряло многих своих энергичных и ярких представителей. Та лёгкость, с которой власть справилась с противниками, заставила усомниться в возможности ее свержения; та последовательная жестокость, с которой Николай I преследовал побеждённых, многих пугала и отталкивала от общественной деятельности. Противостоять власти казалось делом безнадёжным.

И всё-таки некоторое время возникали кружки, пытавшиеся продолжить дело декабристов: в 1827 г. — кружок братьев Критских, в 1831 г. — кружок Н.П. Сунгурова. Эти кружки были похожи как по составу своих участников (студенты Московского университета или его недавние выпускники, мелкие чиновники), так и своими устремлениями: развернуть широкую революционную пропаганду, взбудоражить народ и общество и, в конце концов, поднять восстание. Фактически деятельность кружков ограничивалась антиправительственными разговорами. Этого, впрочем, хватило для их разгрома и наказания участников — заключения в крепость, отправки на каторгу, в солдаты и т.д.

Создание серьёзной организации, подобной декабристской, в то время было нереально: власть — слишком сильна; общество — слишком напугано и разочаровано в возможностях выступлений. Сторонники перемен искали новые пути борьбы с “проклятой действительностью” или использовали средства, которые раньше имели второстепенное значение. Так, важную роль начинают играть периодические издания,

особенно “толстые” журналы, в которых наряду с публицистикой печатались научные труды и художественные произведения: “Московский телеграф” Н.А. Полевого, “Телескоп” Н.И. Надеждина, “Библиотека для чтения” О.И. Сенковского.

В условиях жёсткой цензуры приходилось действовать осторожно. Например, авторы журналов боролись с устаревшими, по их словам, литературными течениями или пропагандировали новые философские идеи и т.д. Однако при кажущейся отвлечённости журнальных статей в них постоянно ощущалось стремление настроить читателей на то, чтобы они критически воспринимали окружающую действительность, жили сознательно, а не по указке начальства. Нередко это делалось очень талантливо.

О Н.А. Полевом, издателе "Московского телеграфа", одного из самых популярных в 1830-е гг. XIX в. журнала, позже писали: "Зная вкусы публики, Полевой уничтожал своих врагов язвительными статьями, на ученые возражения он отвечал шуткой, а на скучные рассуждения — дерзостью, вызывавшей громкий хохот. Трудно себе представить, с каким любопытством следила публика за ходом этой полемики. Казалось, она понимала, что, нападая на авторитеты литературные, Полевой имел в виду и другие".

"Московский телеграф" был закрыт в 1834 году, после того, как Полевой поместил язвительную рецензию на трагедию Н.В. Кукольника "Рука всевышнего Отечество спасла". Между тем, это в высшей степени верноподданническое и патриотическое произведение, посвященное смутным временам XVII века, вызвало восторг у самого Николая I. В обществе после этого ходила эпиграмма:

«Рука всевышнего три чуда совершила:

Отечество спасла,

Поэту ход дала

И Полевого уходила…»

Велика была роль салонов. В конце 1820-1830-х гг. они всё в большей степени теряли свой аристократический характер, превращаясь в чрезвычайно важное явление общественной жизни.

В Москве и Петербурге, в гостиных графини Е.П. Растопчиной и князя В.Ф. Одоевского, в более скромных покоях А.П. Елагиной и Д.Н. Свербеева, поэтессы Каролины Павловой, во многих других местах собирались писатели, ученые и общественные деятели самых разных направлений.

Салоны представляли собой как бы нейтральную территорию, где можно было обменяться мыслями, а не сплетнями, как прежде, сойтись в жарком споре с идейным противником, ощутить себя духовно свободным человеком. Эти салоны имели еще и другое значение - , они были “школой для начинающих молодых людей… Юноши, только что сошедшие со студенческой скамейки, получали доступ в лучшее общество, где им было хорошо и свободно, благодаря удивительной простоте и непринужденности, царившей в доме и на вечерах” (К.Д. Кавелин). И в этом отношении салоны успешно противостояли воспитанию, которые насаждал Николай I. В тот или иной литературный салон можно было попасть в определенный день: у Елагиных, например, собирались в воскресенье, а П.Я. Чаадаев принимал по понедельникам. Специального приглашения при этом не требовалось; постоянные посетители салона могли приводить с собой своих друзей.

Совершенно особенную роль в эту эпоху начинают играть университеты — особенно Московский, который становится одним из самых значительных центров общественного движения. Огромное значение при этом имело живое общение профессоров со студентами. Очень точно писал по этому поводу И.А. Гончаров, сам учившийся в Московском университете в 1830-х годах: “Наука может быть вовсе отменена, кафедра её закрыта… Но если бы она не закрылась, ограничение профессорского слова, духа и смысла его лекции едва ли было бы возможно. Профессор сумел бы дать понять себя, а слушатели сумели бы угадывать недосказанное, как читатели умеют читать между строк”.

А.И. Герцен и другие студенты физико-математического факультета добрым словом поминали профессора физики и сельского хозяйства М.Г. Павлова. Впрочем, по словам Герцена, физике у него было научиться трудно, а сельскому хозяйству вообще невозможно. Профессор привлекал другим: он “встречал студентов в дверях университета вопросом: “Ты хочешь знать природу? Но что такое природа? Что

такое знать?..” Ответы на эти вопросы он и давал на своих лекциях: чрезвычайно увлекательно и пластично он объяснял своим слушателям сущность процесса познания, рисовал перед ними цельную картину окружающего мира.

Историко-философский факультет, на котором училось большинство членов кружка Н.В. Станкевича, в свою очередь, мог похвалиться Н.И. Надеждиным, читавшим здесь эстетику. Искусство в своем развитии представало перед его слушателями явлением не менее цельным и гармоничным, чем природа в изображении М.Г. Павлова.