Культура XIX века в ее своеобразии Одухотворение разных сфер человеческого бытия и его пределы

До сих пор мы употребляли слова «цивилизация» и «культура» почти как синонимы, что тоже вполне характерно для XIX века. Но и если говорить о собственно культуре в ее современном аксиологическом понимании, облагораживание человеком своей среды и самого себя, – осознается в XIX веке, и в качестве задачи и в качестве ценности. Проникновение духа во все сферы человеческого бытия, одухотворение жизни начинает все более высоко цениться, все более пристально изучаться, все более видеться в качестве возможности организованного содействия культурному развитию человека и общества (через просвещение, воспитание, искусство). Впрочем, для таких сфер бытия, как быт и хозяйство, производство и потребление, политика и право, наука, образование, – культурные сдвиги являются одновременно и цивилизационными. Цивилизованность и культурность во многом совпадают там, где речь идет об изменении качества жизни, обработки среды обитания, оформления отношений между людьми. Они почти совпадают там и тогда, где и когда цивилизованное выступает и как гуманное, гуманизирующее, хотя бы в роли средства, служащего сохранению и развитию собственно культуры. А. С. Кармин, говоря о XIX веке, как о поре зрелости европейской культуры Нового времени, отмечает, что в эту пору общество в разных странах «осознает необходимость сделать просвещение более доступным для широких слоев населения. Развивается сеть школ и профессиональных учебных заведений, расширяется контингент студентов университетов и институтов. Общеобразовательный и культурный уровень масс быстро повышается. Грамотность становится общей культурной нормой» ¹⁵.  Кармин далее справедливо пишет о культурном значении использования такого открытия цивилизации как электричество. Сначала газовое, а потом электрическое освещение, например, изменили фон и тон жизни европейских городов. Электрификация создала дополнительные условия для функционирования культуры. Очевидно, культурную роль играло вообще изменение городской, да и сельской среды, в части строительства (не всякого, но в том числе и дорожного), архитектуры, интерьеров зданий, оформления ландшафта. Но эти же и другие цивилизующие действия повели к тому, что не сразу осозналось в качестве «стандартизации» жизни, чрезмерного, и порой грубого, утилитаризма в производственной, бытовой и иных ее сферах. Те мыслители, которые увидели это, начали выражать серьезные опасения, говоря о судьбах культуры. Известный английский эстетик, едва ли не первый теоретик и практик дизайна, У. Моррис в конце XIX века в лекции «Полезная работа и бесполезный труд» говорил, что «Принуждать человека изо дня в день выполнять одну и ту же работу без малейшей нужды изменить ее или от нее избавиться – значит превращать жизнь в тюремное заключение» ¹⁶.  Моррис видел в изменении характера производства и труда, условий производства, – то, что делало (с его точки зрения) невозможным наслаждение работой и отдыхом, то, что уродовало участников производства и его продукцию. Промышленная Англия XIX века в его глазах стала прокопченными задворками мастерских с ужасными фабричными районами, безобразной архитектурой (точнее, строительством без элементов искусства). Моррис обращал внимание на обеднение ближайшей к человеку среды обитания: на уничтожение природы в городах и возле них, на безобразие стандартных интерьеров домов, безобразную (хотя и дешевую) утварь в них, на общий стандартный комфорт, при уничтожении памятников культуры прошлого, Моррис был убежден в том, что уродливое окружение, уродливые вещи чрезвычайно воинственны; они активно действуют в сторону исчезновения уникальности, индивидуальности, творчества, вкуса, культуры. Моррис утверждал, что сделать людей культурными в такой безобразной среде нельзя.