1. 2. Гротеск, пародия, сатира в комической стихии романа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль».

Эпоха Возрождения дала миру множество знаменитых имен: писателей, скульпторов, художников, музыкантов. Художники-Гуманисты видели объект своего творчества в изображении человека, его чувств, умственных способностей и качеств, так как и сами художники этой выдающейся эпохи тоже были неординарными личностями. Можно даже сказать, что эпоха создавала человека нового времени, а человек создавал эпоху. Франсуа Рабле - представитель французского Ренессанса, хотя виднейшим представителем этой эпохи его сделало одно-единственное художественное произведение. Роман «Гаргантюа и Пантагрюэль» стал именно тем произведением, благодаря которому имя известного французского врача и ученого-энциклопедиста вошло в мировую историю литературы шестнадцатого столетия.

Роман Ф.Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» написан в переломную эпоху. Писатель выражает опыт времени через гротескно-гиперболическую фантастику, которая выполняет важную эстетическую функцию; она помогает воспроизвести универсальную картину мира, создавая для этого высокую степень образного обобщения.

Сатира - одна из самых ярких особенностей художественного гения реалиста Рабле, а гротеск – одно из орудий его сатиры. Гротеск – излюбленный литературный прием Рабле.

«Гротеск (франц. grotesque, итал. grottesco — причудливый, от grotta — грот) - тип художественной образности (образ, стиль, жанр), основанный на фантастике, смехе, гиперболе, причудливом сочетании и контрасте фантастического и реального, прекрасного и безобразного, трагического и комического, правдоподобия и карикатуры. Гротеск резко смещает «формы самой жизни», создавая особый гротескный мир, не допускающий ни буквального понимания, ни однозначной (как в аллегории) расшифровки. Гротеску свойственно стремление к целостному выражению кардинальных противоречий бытия, что и предопределяет резкое совмещение в нём полярностей. Сама форма гротеска таит в себе многозначительную содержательность: освящает вольность вымысла, обнаруживает «противоречивое единство» разнородного, разрушает общепринятые предрассудки.

Определяющие структуру образа принципы ренессансного гротеска — отношение к времени, к становлению и связанная с этим амбивалентность (двуединость), целостное и нерасчленённое изображение обоих полюсов становления: и нового и старого, и умирающего и рождающегося. Смех, вызываемый гротескным образом, также двуедин: весёлый, ликующий и — одновременно — насмешливый высмеивающий; он отрицает и утверждает, чем отличается от чисто сатирического смеха нового времени. Ренессансный гротеск выразил смеющуюся вольность народа, ощущение весёлой относительности и вечной «неготовности» бытия, его единства и неисчерпаемости, а также чувство исторических перемен.

Преувеличение, гиперболизм, чрезмерность, избыток являются основными признаками гротескного стиля. У Рабле гротеск имеет не только сатирическую функцию, материально-телесная стихия в «Гаргантюа и Пантагрюэле» носит положительный, жизнеутверждающий характер. В данном произведении Рабле широко использует прием гротеска.

Фантастическая страна Утопия, изображенная в романе Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль», расположена где-то во Франции. Об этом свидетельствуют описания Парижа и провинциальных городков, в которых живут простые трудолюбивые ремесленники и крестьяне. Роман Ф. Рабле написан в форме сказки-сатиры. Автор саркастически изображает каждого из представителей схоластической науки, религиозные распри и самих церковников, с жизнью которых был хорошо знаком еще со времени пребывания в монастырях. Рабле широко использует аллегорию для изображения как положительных, так и отрицательных общественных явлений. Опираясь на фольклорные источники, автор создал образы людей, жадных к знаниям и к самой жизни.

Огромный рост Грангузье, Гаргантюа и Пантагрюэля был олицетворением их безграничных знаний, чрезвычайной образованности, благородства чувств, искренности, доброты и способности на самопожертвование ради обиженных. Великаны-Короли создавали законы, направленные на благосостояние своего народа. Сатира и гиперболы Рабле не абстрактные, они опираются на реальную подпочву. В образах отображается и тогдашняя действительность, и исторические фигуры. В литературе периода Возрождения довольно распространенной была тема путешествий, в основе которых лежали реальные события. Рабле использует эту тему для своих сатирических аллегорий, которые иногда сменяются сугубо фантастическими описаниями.

Гротеск в романе Рабле выполняет важную эстетическую функцию: он помогает воспроизведению универсальной картины мира, создавая для этого высокую степень образного обобщения, которую не мог бы достичь еще не развитый натуралистический реализм. Формы и характер фантастической образности Рабле были обусловлены целым рядом внутренних и внешних, объективных и субъективных факторов.

Чудовищные несоразмерности, несуразицы, диспропорция роста, веселые нелепости, курьезы и неразбериха, разрывы в логической цепи, резкие переходы и неожиданные следствия - все это характеризовало формы художественного мышления в эпоху начавшегося великого брожения, ломки векового уклада, когда жизнь быстро рванулась вперед, и гротеск старого, на каждом шагу рождающего новое, как образная концепция бытия, вошел в литературу из самой действительности. Воплощением исторического оптимизма, непоколебимой веры в человека и его будущее, свойственных воззрениям гуманистов, явилась фантастически гиперболизированная сила и мощь королей-великанов - героев романа Рабле. Она же продиктовала Рабле вдохновенный апофеоз человека, картины "божественного", космического могущества людского рода, обращенные к очень отдаленному будущему. Образным проявлением характерного для ренессансного сознания стихийного антропологического материализма явилась в эпопее гиперболизация материального и телесного начала, фантастика материальной мощи и роста, буйного расцвета, избытка и игры материальных, телесных сил, где под стать образам королей-великанов и количество поглощаемой ими еды и выпитого вина, где знаменитая кобыла Гаргантюа, отмахиваясь своим хвостом от оводов, уничтожает целый лес.

Гротескно-комическая струя в романе Рабле выполняет несколько назначений. С одной стороны, она служит целям «заманивания» читателя, должна его заинтересовать и облегчить ему восприятие сложных и глубоких мыслей, положенных в основу романа. С другой стороны, она же маскирует эти мысли, смягчая их выражение, служит для книги щитом против нападок цензуры. В средние века обличье шутовства делало возможными очень смелые высказывания и профессиональным шутам разрешалось говорить, паясничая, то, что считалось недопустимым в устах кого-либо другого. На это назначение своей забавной манеры повествования Рабле указывает сам в предисловии, где он сравнивает свой роман с античными ларчиками, украшенными всякими «веселыми и потешными изображениями», а внутри таящими «тонкие снадобья», и предлагает «после тщательного чтения и зрелого размышления разломать кость и высосать оттуда мозговую субстанцию».

Частный случай гротеска Рабле — исполинские размеры Гаргантюа и всего его рода в первых двух книгах (начиная с третьей Пантагрюэль приобретает обычное человеческое обличье). Черту эту Рабле перенял из народной книги, но опять-таки она получила у него новое и притом сложное осмысление. Прежде всего это гиперболизированное выражение природных, стихийных влечений человеческой натуры, освобожденных от гнета средневековых аскетических норм, напоминающее тот разгул плоти, который несколько позже появится на картинах фламандских мастеров. Но в то же время здесь проступает замысел показать постепенное приобщение к культуре первобытных существ, не отравленных никакими предрассудками,— этих природных сил в человеческом образе, какими являются великаны Рабле.

М.Бахтин в своем труде «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса» пишет, что «Преувеличение, гиперболизм, чрезмерность, избыток являются, по общему признанию, одним из самых основных признаков гротескного стиля».

«Через весь роман проходит могучий поток гротескной телесной стихии - разъятое на части тело, обособленные гротескные органы (например, в Панурговых стенах), кишки и внутренности, разинутые рты, пожирание, проглатывание, еда и питье, акты испражнения, моча и кал, смерти, родовые акты, младенчество и старость и т.п. Тела смешаны между собою, с вещами (например, в образе Каремпренана) и с миром. Повсюду сквозит тенденция к двутелости. Повсюду подчеркнут родовой и космический момент тела» (М.Бахтин).

Рабле задумал и написал «Пантагрюэля» во время жары и засухи 1532 года. Люди тогда в буквальном смысле ходили «с разинутыми ртами». Абель Лефран полагает, что имя дьяволенка Пантагрюэля и его предательская роль пробуждать жажду неоднократно поминались в окружении Рабле и вызывали немало шутливых замечаний или проклятий. Жара и засуха сделали этот образ особенно популярным. Возможно, что отчасти поэтому Рабле и воспользовался им для своего романа.

Рабле разворачивает ряд типично гротескных образов отдельных чудовищно преувеличенных членов тела, совершенно заслоняющих остального человека. Дается, картина разъятого на части тела, но только отдельные части эти изображены в грандиозных размерах. Прежде всего изображаются люди с чудовищными животами (типичное гротескное преувеличение); к этой веселой расе пузатых принадлежат святой Пансар и Жирный Вторник. Святой Пансар (т.е. св. Пузан) – шуточное имя святого, которого обычно связывали с карнавалом. Характерно, что к расе пузатых отнесен и сам карнавал. Затем Рабле изображает невероятной величины горбы, чудовищные носы, исключительно длинные ноги, громадные уши. В результате перед нами образ грандиозного гротескного тела и одновременно целая серия карнавальных фигур (ведь в основу оформления таких фигур кладутся обычно те же гротескные мотивы).

Непосредственно перед этой галереей гротескных членов тела Рабле изображает космические пертурбации на небе такого же карнавального характера: например, «Сноп» из созвездия «Девы» переместился в созвездие «Весов». Но и эти космические образы Рабле непосредственно сплетает с телесным гротеском: звездные пертурбации эти были так трудны для понимания, что «астрологи обломали об них все зубы, а зубы-то у них, должно полагать, были ох какие длинные, коли могли они так далеко доставать!». Гротескный образ длинных до звезд зубов родился в результате реализации метафоры – «разгрызть» трудный астрологический вопрос».

Рабле дает длинное перечисление гигантов, предков Пантагрюэля. Здесь названо большое количество имен библейских, античных, средневековых и вымышленных гигантов. Рабле был отлично знаком с громадным материалом образов и легенд о гигантах. Образы гигантов и легенды о них тесно связаны с гротескной концепцией тела. «Большинство местных легенд о гигантах связывает различные явления природы и местного рельефа (горы, реки, скалы, острова) с телом гиганта и с его отдельными органами. Тело гиганта, таким образом, не отграничено от мира, от явлений природы, от географического рельефа. <…> великаны принадлежали к обязательному репертуару народно-праздничных карнавальных образов. <…> Таким образом, в первой главе гротескные образы тела сплетаются с космическими явлениями» (М.Бахтин).

При изображении человеческого тела в гротескно-фантастическом аспекте в телесный ряд вовлекается масса разнородных вещей и явлений. Здесь они погружаются в атмосферу тела и телесной жизни, вступают в новое и неожиданное соседство с телесными органами и процессами, снижаются и материализуются в этом телесном ряду. Например, для очистки желудка Пантагрюэль глотает, как пилюли, большие медные шары, «как те, что на памятнике Вергилия в Риме». В шарах заключены рабочие с орудиями и корзинами, производящие очистку желудка. По окончании очистки желудка Пантагрюэля вырвало — шары выскочили наружу. Когда рабочие вышли из этих пилюль на волю, Рабле вспоминает, как греки вышли из троянского коня. «Одну из этих пилюль можно видеть в Орлеане, на колокольне церкви св. Креста».

Еще более обширный круг вещей и явлений введен в гротескный анатомический ряд путешествия автора во рту Пантагрюэля. Во рту оказывается целый новый мир: высокие горы (зубы), луга, леса, укрепленные города. В одном из городов чума, вследствие тяжелых испарений, поднимающихся из желудка Пантагрюэля. Во рту более двадцати пяти населенных королевств; различаются жители «по ту» и «по сю» сторону зубов, как и в человеческом мире «по ту» и «по сю» сторону гор, и т. д. Описание обнаруженного во рту Пантагрюэля мира занимает около двух страниц. Этот гротескный образ имеет фольклорную основу.

Если в эпизоде путешествия во рту Пантагрюэля в телесный ряд был вовлечен географический и экономический мир, то в эпизоде с великаном Бренгнариллем в телесный ряд вовлекается бытовой и сельскохозяйственный мир. «Бренгнарилль, страшный гигант, за недостатком ветряных мельниц, которыми он обыкновенно питался, поглотил все сковороды, котлы, кастрюли, горшки и даже печи и печурки на острове. Вследствие этого под утро, в час пищеварения, он тяжело заболел несварением желудка, вызванным тем, что (как говорили врачи) пищеварительная сила его желудка, естественно приспособленная к перевариванию ветряных мельниц, не могла переварить вполне печей и жаровен; котлы и горшки переваривались довольно хорошо, о чем свидетельствовали мочевые осадки в четырех бочках его мочи, дважды выпущенной им в это утро». Бренгнарилль пользовался курортным лечением на «Острове Ветров». Здесь он глотал ветряные мельницы. Пробовали по совету местных специалистов по желудочным болезням подкладывать ему в мельницы петухов и кур. Они пели в его животе и летали, отчего у него сделались колики и судороги. Кроме того, лисицы острова вскочили ему в горло в погоне за птицами. Тогда, чтобы очистить желудок, ему пришлось поставить клизму из хлебных зерен и проса. Куры устремились за зернами, а за ними лисицы. Внутрь через рот он принял еще пилюли из гончих и борзых собак. Здесь характерна свойственная Рабле логика построения этого ряда. Процессы пищеварения, лечебные манипуляции, вещи домашнего обихода, явления природы, сельскохозяйственной жизни, охоты объединены здесь в динамический и живой гротескный образ. Создано новое и неожиданное соседство вещей и явлений. В основе этой гротескной логики Рабле лежит логика фольклорной реалистической фантастики. Так же в эпизоде с Бренгнариллем телесный ряд пересекается с рядом испражнений, с рядом еды и с рядом смерти.

Гротескная фантастика в изображении человеческого тела и совершающихся в нем процессов проявляется при изображении болезни Пантагрюэля, при лечении которой в его желудок спускают рабочих с заступами, крестьян с кирками и семь человек с корзинами для очистки желудка от нечистот.

В романе Рабле очень много чисел. И все они носят карнавальный и гротескный характер. «Достигается это разными средствами. Иногда Рабле дает прямое пародийное снижение священных чисел: например, девять вертелов для дичи по числу девяти муз, три триумфальных столба с карнавальными аксессуарами (в эпизоде с уничтожением шестисот шестидесяти рыцарей, причем и самое число рыцарей пародийно-апокалипсическое). Но таких чисел сравнительно немного. Большинство чисел поражает и вызывает смеховой эффект своим гротескным гиперболизмом (количеством выпитого вина, съеденной пищи и т.п.). Вообще у Рабле все количественные определения, выраженные числами, безмерно преувеличены и раздуты, хватают через край, нарушают всякое правдоподобие. В них нарочито нет меры. Далее, комический эффект вызывает претензия на точность (притом чрезмерную) при таких ситуациях, когда сколько-нибудь точный подсчет вообще невозможен: например, указывается, что Гаргантюа потопил в своей моче «двести шестьдесят тысяч четыреста восемнадцать человек». Но самое главное – в самой гротескной структуре раблезианских чисел (например, отрывок из рассказа Панурга о его турецких похождениях). Здесь есть и гротескное преувеличение, да еще с резким скачком (от шестисот сразу до тысячи трехсот), и снижающий объект подсчета (псы), и совершенная ненужность и чрезмерность точности, и невозможность самого подсчета, и развенчивающее точность слово «более».

Гротеск в произведении Рабле выполняет следующие функции:

1. Гротеск в романе Рабле выполняет важную эстетическую функцию: он помогает воспроизведению универсальной картины мира, создавая для этого высокую степень образного обобщения.

2. Стихия гротеска имеет народно-средневековый характер. Но эти моменты получают у Рабле новый смысл и новое назначение. Хаотическая форма его повествования отражает как бы выход человека Ренессанса на исследование действительности, предстающей перед ним во множестве аспектов, раскрывающейся с самых различных сторон, в зависимости от случайных, не подлежащих учету обстоятельств.

3. Благодаря гротеску автор создает более насыщенную систему образов произведения, повествование приобретает интересные и неожиданные повороты, в язык героев вносит сатирический оттенок, описание местности приобретает неповторимые черты, что, с литературной точки, зрения больше привлекает читателей.

4. Гротеск помогает автору «замаскировать» свои взгляды на политическую ситуацию в стране, на проблемы воспитания, на политику церкви, изложенные им в произведении в завуалированном виде, защитить себя и свое произведение от цензуры.

5. Гротескное описание внутренностей человеческого организма, физиологических процессов, происходящих в организме, точные анатомические описания наносимых человеческому телу повреждений и ран, отражают начало скачка развития медицины во время написания книги и профессиональные знания автора.

6. У Рабле гротескные образы тела связываются с космическими, с социально-утопическими и историческими мотивами, с мотивом смены эпох и исторического обновления культуры.

В разделе о Пушистых котах автор разоблачил алчных и жестоких чиновников-судей, деятельность которых основана на отрицательных человеческих чертах: «У нас здесь учат тому, чего сами никогда не учили!.. У нас здесь бьют и учат тому, чего сами никогда не учили!.. У нас здесь бьют и приказывают при этом смеяться!.. У нас здесь признаются в том, чего никогда не совершали, не творили и совершать-творить не думали!». Одним из наилучших разоблачительных эпизодов книги, направленных против схоластики, является эпизод со звонами, в центре которого стоит гротескная фигура немощного, старого схоласта, магистра Сорбонны Янотуса Брагмардо.

Речь старца к Гаргантюа относительно возвращения звонов - блестящая пародия на красноречие сорбонистов. Рабле в гротескной форме проводит мысль, что основой всего существующего является плоть, материя, что высочайшим критерием в оценке мира является близость к природе. То, что противостоит этому суждению,- отвратительное и безобразное. Важным эпизодом произведения является рассказ о пребывании путешественников на острове царицы Квинтэссенции, которая употребляла в пищу лишь абстракции, категории, мечты, шарады, антитезы и провеивала свое время через большое, красивое решето.

Франсуа Рабле высмеял лжезнания и полнейшую оторванность от реального мира. В борьбе со средневековой реакцией Франсуа Рабле использовал все возможные формы комического, среди которых - сатирический гротеск. Писатель всегда смеется, так как это - его испытанное оружие. Очень большим было влияние гениального французского сатирика на мировую литературу. У Рабле было чему учиться, ведь эрудиция писателя поражала современников. Он был одним из величайших гуманистов прошлого. Ценнейшими для нас являются его суждения о свободном обществе, в котором будет возможным существование гармонично-развитой личности, так как эта мечта была, есть и будет актуальной для представителей всех времен и народов.

Билет № 6

1. Мифы об Орфее, Геракле, Пигмалионе, Икаре, их философско-антропологический смысл.

2. М.М. Бахтин о смеховой стихии произведения Рабле.

1. 1) Какова история любви Орфея и Эвридики. Сын речного бога Эагра и музы песнопений Каллиопы (согласно другим версиям, сын Аполлона и музы серьезной поэзии Полигимнии), во всяком случае внук Зевса, считался одареннейшим певцом, создателем музыки. Искусство Орфея, его пение и игра на кифаре не только захватывало людей, но и зачаровывало растения и животных. Даже камни приходили в движение, чтобы лучше слышать певца. Был Орфей и среди участников похода аргонавтов. Когда жена Орфея Эвридика погибла от укуса змеи, боги, благосклонные к певцу, разрешили ему спуститься в подземное царство. Он растрогал хозяина его, Аида, своей музыкой, и тот отпустил умершую Эвридику на землю. Но, нарушив запрет, Орфей оглянулся на следующую за ним Эвридику, и за это та обречена была уже навсегда возвратиться в царство усопших. Это сделало Орфея женоненавистником.Согласно одной из версий, он был растерзан фракиянками или вакханками, которых наслал на него Дионис, ибо Орфей с не оказал ему долинного почтением. Музы собрали и похоронили разорванные части тела Орфея, а голова его приплыла на остров Лесбос. Этот миф был очень популярен в античности, а образы Орфея и Эвридики запечатлены на барельефах. Фигура легендарного певца оставила след в истории мирового искусства.Мотивы этого мифа отозвались на полотнах Тинторетто, Рубенса; сам Орфей, воплощавший могущество пения и музыки, побеждающий смерть, стал героем ряда опер и балетов. Своеобразно преломился миф в пьесе американского драматурга Теннесси Уильямса «Орфей спускается в ад».

6.2) ГЕРАКЛ И ЕГО ПОДВИГИ. Геракл самый знаменитый из потомков Зевса. Он — фигура общегреческого масштаба. Это подчеркивается и тем обстоятельством, что свои подвиги он совершает в разных частях Эллады. Зевс словно накапливал силы для рождения своего могучего сына, до него было 12 поколений, а он принадлежал к тринадцатому. У истоков этих поколений находится та самая нимфа Ио, которую преследовала Гера.Геракл родился от смертной женщины Алкмены, отличавшейся необыкновенной красотой. Увидев Алкмену, Зевс страстно возжелал ее. Все трое суток, пока Зевс находился в доме Амфитриона в объятиях Алкмены, солнце не поднималось над землей. Когда Алкмена собралась рожать, Зевс заявил, что тот, кто родится, будет царствовать над всеми людьми. Об этом он сообщил и Гере, что вызвало у нее приступ ревности. Она сделала все чтобы задержать роды. Он получил как жертва преследований Геры имя Геракл, что означает «совершающий подвиги из-за гонений Геры». Настоящее же его имя Алкид, т. е. сильный. Когда Гера замыслила умертвить младенца Геракла, натравив на него двух змей, Геракл задушил их. Во Флоренции, в галерее Уффици, помещено скульптурное изображение Геракла, душащего змей.Геракл вырос в лесах Киферона, сделался могучим юношей.Он сразил грозного кифернского льва и снял с него шкуру, которую набросил себе на плечи наподобие плаща. Меч Гераклу подарил Гермес, лук и стрелы — Аполлон, панцирь — Гефест, а одежду ему выткала сама Афина.После целого ряда бурных событий, Геракл, наказанный за ряд тяжких проступков из-за посланного ему Герой безумия, совершил по указанию Аполлона двенадцать знаменитых подвигов. Каждый из них составил сюжет одной из красочных новелл. В их числе было убийство чудовищного немейского льва, опустошавшего окрестности города Немея; уничтожение Лернейской гидры, чудовища с телом змеи и девятью головами дракона; поимка керинейской лаки; истребление стимфалийских птиц, обитавших вблизи города Стимфала, которые опустошали местность, преследовали животных и людей, разрывая их медными клювами; очистки от навоза скотного двора Авгия, владельца неисчислимых стад быков; укрощение критского быка, охваченного бешенством, и другие. Последний двенадцатый подвиг состоял в том, что он проник в подземный мир, одолел адского пса Кербера и привел его живым на поверхность.Совершил он и другие подвиги: победил великана Антея, оторвав его от земли, дававшей ему силы; отвоевал у смерти Алкестиду, жену фессальского царя Адмета (что послужило сюжетом трагедии Еврипида «Алкестида»); поразил насмерть орла, терзавшего печень Прометея. Завершающим деянием Геракла стал поход против гиганта Эврита, из которого он вернулся с прекрасной пленницей, дочерью Эврита Иолой. В своих подвигах Геракл — союзник богов. Смерть Геракла:Геракл становится мужем красавицы Деяниры. Однажды Геракл убивает кентавра Несса, который подарил Деянире смертельный яд, назвав его любовным зельем. Между тем Деянира ревнует мужа к красивой девушке Иоле,и просит надеть его хитон, пропитанный этим ядом,надев его,хитон с жгучей болью врастает ему в тело,Деянира понимает,что она натворила и накладывает на себя руки,Гера же пожалев его,женит его на своей дочери Гебе.

6.3)Смысл данного мифа в том, что истинная любовь может смягчать сердца богинь)Афродита, оживила статую Пигмалиона,он был искусным скульптуром и создал статую, такую красивую,ч то одевал её,дарил ей чветы, украшения, а на праздник Афродиты попросил, чтоб богиня даровала ему такую же жену, просить,чтоб статую оживили он не осмелился)но богиня,оживили статую, е назвали Галатея.

6.4) Дедал был искусным скульптором афин,величайшим художником,но у него подрастал племянник, в котором он видел будущего соперника, и действительно мальчик был очень талантлив, даже больше,чем Дедал и Д. скинул его со скалы, о преступлении узнали и он вынужден был бежать на о. Крит , где и построил знаменитый лабиринт Миносу,на о. был его сын Икар,когда он хотел уйти с острова Минос его не отпускал, и тогда он задумал другой план побега:он сделал крылья, облепив их воском, и наказал сыну,чтоб он не опускался низко и не поднимался слишком высоко, а то растает воск.Но Дедал поднялся слишком высоко и умер. Смысл:Миф о Дедале и Икаре указывает на то, что уже в глубокой древности люди стали думать о том, как овладеть способом передвигаться не только по земле и по воде, но и по воздуху. Характерно, что величайшим достижением мифического художника Дедала считались не его статуи и воздвигнутые им здания, а именно сделанные им крылья. Миф о Дедале создался в Афинах - важнейшем центре торговли, промышленности, искусства и науки древней Греции. А море,куда упал Икар, стали наз. Икарийским-Часть Эгейского моря между островами Самосом, Паросом и берегом Малой Азии.

2. «ТВОРЧЕСТВО ФРАНСУА РАБЛЕ И НАРОДНАЯ КУЛЬТУРА СРЕДНЕВЕКОВЬЯ И РЕНЕССАНСА» (М., 1965) – монография M.M.Бахтина. Существовало несколько авторских редакций – 1940, 1949/50 (вскоре после защиты в 1946 диссертации «Рабле в истории реализма») и текст, изданный в 1965. К монографии примыкают статьи «Рабле и Гоголь (Искусство слова и народная смеховая культура)» (1940, 1970) и «Дополнения и изменения к «Рабле»» (1944). Теоретические положения книги тесно связаны с идеями Бахтина 1930-х гг., посвященными романному многоголосию, пародированию, хронотопу (статью «Формы времени и хронотопа в романе», 1937–38, автор намеревался включить в монографию). Бахтин говорил также о «раблезианском цикле», в который должны были войти статьи «К вопросам теории стиха», «К философским основам гуманитарных наук» и др., а также статья «Сатира», написанная для 10-го тома «Литературной энциклопедии».

Роман Рабле рассматривается Бахтиным в контексте не только предшествующей тысячелетней и древней культуры, но и последующей европейской культуры Нового времени. Выделяются три формы народной смеховой культуры, к которым восходит роман: а) обрядово-зрелищные, б) словесно-смеховые, устные и письменные, в) жанры фамильярно-площадной речи. Смех, по Бахтину, миросозерцателен, он стремится объять бытийное целое и выступает в трех ипостасях: 1) праздничный, 2) универсальный, при котором смеющийся находится не вне осмеиваемого мира, как это станет характерным для сатиры Нового времени, а внутри него, 3) амбивалентный: в нем слиты ликование, приятие неминуемой смены (рождение – смерть) и насмешка, издевка, похвала и брань; карнавальная стихия подобного смеха ломает все социальные перегородки, снижает и возвышает одновременно. Научный резонанс получила концепция карнавала, гротескного родового тела, взаимосвязи и взаимопереходы «верха» и «низа», противопоставление эстетики классического канона и гротескного, «неканонического канона», готового и незавершенного бытия, а также смеха в его утверждающем, возрождающем и эвристическом смысле (в противоположность концепции А.Бергсона). Для Бахтина смех – это зона контакта, общения.

Карнавальной смеховой стихии, по Бахтину, противостоит, с одной стороны, официально-серьезная культура, с другой – критико-отрицающее начало сатиры последних четырех веков европейской культуры, в которых гротеск, образы страшилищ, маски, мотивы безумия и т.п. утрачивают амбивалентный характер, претерпевая крен от солнечного бесстрашия к ночной, мрачной тональности. Из текста монографии ясно, что смех противопоставляется не всякой серьезности, а лишь угрожающей, авторитарной, догматической. Подлинная же, открытая серьезность очищается, восполняется посредством смеха, не боясь ни пародии, ни иронии, а почтительность в ней может соседствовать с веселостью.

М.М.Бахтин

ТВОРЧЕСТВО ФРАНСУА РАБЛЕ И НАРОДНАЯ КУЛЬТУРА СРЕДНЕВЕКОВЬЯ И РЕНЕССАНСА

(конспект статьи)

- Рабле труден. Но зато его произведение, правильно раскрытое, проливает обратный свет на тысячелетия развития народной смеховой культуры, величайшим выразителем которой в области литературы он является. Освещающее значение Рабле громадно; его роман должен стать ключом к мало изученным и почти вовсе не понятым грандиозным сокровищницам народного смехового творчества

- Величайшим носителем и завершителем народно-карнавального смеха в мировой литературе был Рабле. Его творчество позволит нам проникнуть в сложную и глубокую природу этого смеха.

- В произведении Рабле обычно отмечают исключительное преобладание материально-телесного начала жизни: образов самого тела, еды, питья, испражнений, половой жизни. Образы эти даны к тому же в чрезмерно преувеличенном, гиперболизованном виде. Рабле провозглашали величайшим поэтом «плоти» и «чрева» (например, Виктор Гюго). Другие обвиняли его в «грубом физиологизме», в «биологизме», «натурализме» и т.п. Аналогичные явления, но в менее резком выражении, находили и у других представителей литературы Возрождения (у Боккаччо, Шекспира, Сервантеса). Объясняли это как характерную именно для Возрождения «реабилитацию плоти», как реакцию на аскетизм средневековья. Иногда усматривали в этом типическое проявление буржуазного начала в Возрождении, то есть материального интереса «экономического человека» в его частной, эгоистической форме. Между тем образы материально-телесного начала у Рабле являются наследием народной смеховой культуры, того особого типа образности которая характерна для этой культуры и которая резко отличается от эстетических концепций последующих веков (начиная с классицизма). Эту эстетическую концепцию мы будем называть – пока условно – гротескным реализмом. Ведущею особенностью гротескного реализма является снижение, то есть перевод всего высокого, духовного, идеального отвлеченного в материально-телесный план, в план земли и тела в их неразрывном единстве

- Ренессансная гротескная образность, непосредственно связанная с народной карнавальной культурой – у Рабле, Сервантеса, Шекспира, – оказала определяющее влияние на всю большую реалистическую литературу последующих веков.

Глава первая. РАБЛЕ В ИСТОРИИ СМЕХА

- Современники Рабле (да и почти весь XVI век), жившие в кругу тех же народных, литературных и общеидеологических традиций, в тех же условиях и событиях эпохи, как-то понимали нашего автора и сумели его оценить. успех и признание пришли к Рабле сразу – в течение первых же месяцев по выходе в свет «Пантагрюэля»

- В романе Рабле средневековый смех нашел свое высшее выражение. Он стал здесь формой для нового свободного и критического исторического сознания.

- Влияние Рабле сочетается здесь с еще живыми непосредственными традициями народно-праздничного смеха. Поэтому и Рабле не казался еще чем-то исключительным и ни на что не похожим. В дальнейшем этот живой контекст, в котором воспринимался и которым освещался Рабле, почти совсем отпадает. Рабле становится одиноким и странным писателем, нуждающимся в особых истолкованиях и комментариях.

- Произведение Рабле чрезвычайно сложно. В нем есть множество аллюзий, часто понятных только ближайшим современникам, а иногда только узкому кругу близких к Рабле людей. Произведение необычайно энциклопедично, в нем множество специальных терминов из различнейших отраслей знания и техники. Наконец, в нем множество новых и необычных слов, впервые введенных в язык. Вполне понятно, что Рабле нуждается в комментариях и интерпретации. Сам Рабле положил им начало, приложив к четвертой книге своего романа «Краткое пояснение»

- В произведении Рабле, безусловно, имеется много аллюзий на исторических лиц и события, но ни в коем случае нельзя допустить существования строгой и выдержанной на протяжении всего романа системы определенных аллюзий

- В эпоху французской революции Рабле пользуется среди ее деятелей громадным авторитетом. Из него делают даже пророка революции. Эпоха верно почувствовала глубокую революционность Рабле, но нового и правильного истолкования его она дать не сумела.

- Длинные перечисления имен, названий или нагромождение глаголов, эпитетов, перечисления, занимающие иногда по нескольку страниц, были обычны в литературе XV и XVI веков. Их чрезвычайно много и у Рабле;

- кровь превращается у Рабле в вино, а жестокое побоище и страстная смерть – в веселый пир, жертвенный костер – в кухонный очаг. Кровавые битвы, растерзания, сожжения, смерти, избиения, удары, проклятия, ругань погружены в «веселое время», которое, умерщвляя, рождает, которое не дает увековечиться ничему старому и не перестает рождать новое и молодое. Это понимание времени – не отвлеченная мысль Рабле, оно, так сказать, «имманентно» самой унаследованной им традиционной народно-праздничной системе образов. Рабле не создал этой системы, но в его лице она поднялась на новую и высшую ступень исторического развития

Глава пятая. ГРОТЕСКНЫЙ ОБРАЗ ТЕЛА У РАБЛЕ И ЕГО ИСТОЧНИКИ

- В разобранной нами группе пиршественных образов мы встретились с резко выраженными преувеличениями, гиперболами. Такие же резкие преувеличения свойственны и образам тела и телесной жизни у Рабле. Свойственны они и другим образам романа. Но ярче всего они все же выражены в образах тела и в образах еды. Преувеличение, гиперболизм, чрезмерность, избыток являются, по общему признанию, одним из самых основных признаков гротескного стиля.

- Как примеры гротеска приводятся такие образы из Рабле: утверждение брата Жана о том, что «даже тень от монастырской колокольни плодоносна»; его же утверждение, что монашеская ряса возвращает кобелю утраченную производительную силу; проект Панурга построить парижские стены из производительных органов.

- Гротеск, как мы сказали, игнорирует ту глухую поверхность, которая замыкает и отграничивает тело, как отдельное и завершенное явление. Поэтому гротескный образ показывает не только внешний, но и внутренний облик тела: кровь, кишки, сердце и другие внутренние органы. Часто внутренний и внешний облик смешиваются в одном образе.

- Роман Рабле завершает гротескную концепцию тела, унаследованную им от народной смеховой культуры, от гротескного реализма и от фамильярной речевой стихии. Во всех разобранных нами эпизодах и отдельных образах романа мы видели только гротескное тело. Через весь роман проходит могучий поток гротескной телесной стихии разъятое на части тело, обособленные гротескные органы (например, в Панурговых стенах), кишки и внутренности, разинутые рты, пожирание, проглатывание, еда и питье, акты испражнения, моча и кал, смерти, родовые акты, младенчество и старость и т.п. Тела смешаны между собою, с вещами (например, в образе Каремпренана) и с миром. Повсюду сквозит тенденция к двутелости. Повсюду подчеркнут родовой и космический момент тела.

- Таким образом, тема родового тела сливается у Рабле с темой и с живым ощущением исторического бессмертия народа. Мы видели, что это живое ощущение народом своего коллективного исторического бессмертия составляет самое ядро всей системы народно-праздничных образов. Гротескная концепция тела является, таким образом, неотрывною составною частью этой системы. Поэтому и в образах Рабле гротескное тело сплетается не только с космическими, но и с социально-утопическими и историческими мотивами и прежде всего с мотивом смены эпох и исторического обновления культуры.

- В системе образов Рабле отрицание в пространственно-временном выражении, в формах обратности, зада, низа, изнанки, шиворот-навыворот и т.п. играет грандиозную роль

- В этой игре отрицанием очевидна направленность против официального мира со всеми его запретами и ограничениями. В ней находит свое выражение рекреативная праздничная отмена этих запретов и ограничений. Это – карнавальная игра с отрицанием. И эта игра может становиться и на службу утопическим тенденциям (она дает им, правда, несколько формалистичное выражение).

- У Рабле игра отрицанием встречается весьма часто. Кроме телемской утопии, о которой мы уже говорили, укажем на изображение детского времяпрепровождения Гаргантюа: здесь пословицы реализованы наоборот их смыслу. Так же значительна роль игры отрицанием в описании внешних и внутренних органов Постника (Каремпренана) и его образа жизни. Есть этот момент и в прославлении долгов Панургом, и в изображении острова Энназина, и в ряде других эпизодов. Кроме того, игра отрицанием рассеяна по всему роману. Иногда бывает трудно провести границу между пространственно-временной, хронотопической обратностью и игрой отрицанием (т.е. смысловым наоборот): одно непосредственно переходит в другое (так, например, в описании Постника): кувыркается пространственный и временной образ, кувыркается и смысл, кувыркается и оценка. Как тело, так и смысл умеют ходить колесом. И в том и в другом случае образ становится гротескным и амбивалентным.

- У Рабле игра отрицанием встречается весьма часто. Кроме телемской утопии, о которой мы уже говорили, укажем на изображение детского времяпрепровождения Гаргантюа: здесь пословицы реализованы наоборот их смыслу. Так же значительна роль игры отрицанием в описании внешних и внутренних органов Постника (Каремпренана) и его образа жизни. Есть этот момент и в прославлении долгов Панургом, и в изображении острова Энназина, и в ряде других эпизодов. Кроме того, игра отрицанием рассеяна по всему роману. Иногда бывает трудно провести границу между пространственно-временной, хронотопической обратностью и игрой отрицанием (т.е. смысловым наоборот): одно непосредственно переходит в другое (так, например, в описании Постника): кувыркается пространственный и временной образ, кувыркается и смысл, кувыркается и оценка. Как тело, так и смысл умеют ходить колесом. И в том и в другом случае образ становится гротескным и амбивалентным.

- Чем официальнее речь, тем эти тона (хвалы и брани) дифференцированнее, так как речь отражает установленную общественную иерархию, официальную иерархию оценок (в отношении вещей и понятий) и те статические границы между вещами и явлениями, которые установлены официальным мировоззрением.

- Но чем речь неофициальнее, чем она фамильярнее, тем чаще и тем существеннее сливаются эти тона, тем слабее становится грань между хвалою и бранью, они начинают совмещаться на одном лице и одной вещи как представителях становящегося целого мира. Твердые официальные границы между вещами, явлениями и ценностями начинают смещаться и стираться. Пробуждается древняя амбивалентность всех слов и выражений, объединяющих в себе пожелание жизни и смерти, посева в землю и возрождения. Раскрывается неофициальный аспект становящегося мира и гротескного тела. Но оживает эта древняя амбивалентность в вольной и веселой форме.

- Очень популярной формой народной словесной комики был так называемый «coq-à-l'âne», то есть «с петуха на осла» или «от петуха к ослу». Это – жанр нарочитой словесной бессмыслицы. Это – отпущенная на волю речь, не считающаяся ни с какими нормами, даже с элементарно логическими.

- В романе Рабле «coq-à-l'âne» играет большую роль. Речи Лижизада, Пейвино и заключение Пантагрюэля, заполняющие XI, XII и XIII главы «Пантагрюэля», построены как чистые «coq-à-l'âne». Так же построена и XI глава «Гаргантюа», где в виде набора пословиц и поговорок (в большинстве случаев вывернутых наизнанку) изображаются детские забавы героя. Особой разновидностью «coq-à-l'âne» является и вторая глава этой же книги – «Целительные безделки». Все это – последовательные, чистые и цельные «coq-à-l'âne».

- В борьбе сил своей эпохи Рабле занимал самые передовые и прогрессивные позиции. Королевская власть была для него воплощением того нового начала, которому принадлежало ближайшее историческое будущее, – начала национального государства. Поэтому он одинаково враждебно относился как к претензиям папства, так и к претензиям империи на высшую над-национальную власть. В этих претензиях папы и императора он видел умирающее прошлое готических веков, в национальном же государстве он видел новое и молодое начало народной и государственной исторической жизни. Это была его прямая и в то же время вполне искренняя позиция.

- Такой же прямой, открытой и искренней была и его позиция в науке и культуре: он был убежденным сторонником гуманистической образованности с ее новыми методами и оценками. В области медицины он требовал возврата к подлинным источникам медицины античной – к Гиппократу и Галену – и был врагом арабской медицины, извратившей античные традиции. В области права он также требовал возврата к античным источникам римского права, не замутненным варварскими толкованиями невежественных средневековых комментаторов. В военном деле, во всех областях техники, в вопросах воспитания, архитектуры, спорта, одежды, быта и нравов он был убежденным сторонником всего того нового и передового, что в его время могучим и неудержимым потоком хлынуло из Италии. Во всех областях, оставивших след в его романе (а роман его энциклопедичен), он был передовым человеком своей эпохи. Он обладал исключительным чувством нового, но не просто нового, не новизны и моды, – а того существенно нового, которое действительно рождалось из смерти старого и которому действительно принадлежало будущее. Умение почувствовать, выбрать и показать это существенно новое, рождающееся было у Рабле исключительно развито.

- Эти свои передовые позиции в области политики, культуры, науки и быта Рабле прямо и односмысленно выражал в отдельных местах своего романа, в таких, например, эпизодах, как воспитание Гаргантюа, Телемское аббатство, письмо Гаргантюа Пантагрюэлю, рассуждение Пантагрюэля о средневековых комментаторах римского права, беседа Грангузье с паломниками, прославление оккупационной политики Пантагрюэля и т.п. Все эти эпизоды в большей или меньшей степени риторичны, и в них преобладает книжный язык и официальный стиль эпохи. Здесь мы слышим прямое и почти до конца серьезное слово. Это слово новое, передовое, последнее слово эпохи. И в то же время это вполне искреннее слово Рабле.

- Таким образом, в творчестве Рабле вольность смеха, освященная традицией народно-праздничных форм, возведена на более высокую ступень идеологического сознания благодаря преодолению языкового догматизма. Это преодоление самого упорного и скрытого догматизма возможно было только в условиях тех острых процессов взаимоориентации и взаимоосвещения языков, которые совершались в эпоху Рабле. В языковой жизни эпохи разыгрывалась та же драма одновременности смерти и рождения, старения и обновления как отдельных форм и значений, так и целых языков-мировоззрений.

Билет № 7

1. Миф – почва и арсенал античной литературы.

2. Шекспировский вопрос.

1. Различные типы отношения поэта к мифам удобно прослеживать на материале античной литературы. Всем известно, что греческая мифология составляла не только арсенал греческого искусства, но и его «почву». Это можно отнести прежде всего к гомеровскому эпосу («Илиада», «Одиссея»), который отмечает собой грань между безличным общинно-родовым мифотворчеством и собственной литературой (ему подобны «Веды», «Махабхарата», «Рамаяна», «Пураны» в Индии, «Авеста» в Иране, «Эдда» в германо-скандинавском мире и другие).

Подход Гомера к действительности («эпическая объективность», т. е. почти полное отсутствие индивидуальной рефлексии и психологизма), его эстетика, ещё слабо выделенная из общежизненных запросов, — всё это насквозь проникнуто мифологическим стилем миропонимания. Известно, что действия и психическое состояния героев Гомера мотивируются вмешательством многочисленных богов: в рамках эпической картины мира боги более реальны, чем слишком субъективная сфера человеческой психики. Ввиду этого возникает соблазн утверждать, что «мифология и Гомер суть одно и то же…» (Фридрих Шеллинг, «Философия искусства»). Но уже в гомеровском эпосе каждый шаг в сторону сознательного эстетического творчества ведёт к переосмыслению мифов; мифологический материал подвергается отбору по критериям красоты, а подчас пародируется.

Позднее греческие поэты ранней античности отказываются от иронии по отношению к мифам, но зато подвергают их решительной переработке — приводят в систему по законам рассудка (Гесиод), облагораживают по законам морали (Пиндар). Влияние мифов сохраняется в период расцвета греческой трагедии, причём его не следует измерять обязательностью мифологических сюжетов; когда Эсхил создаёт трагедию «Персы» на сюжет из актуальной истории, он превращает саму историю в миф. Трагедия проходит через вскрытие смысловых глубин (Эсхил) и эстетическую гармонизацию мифов (Софокл), но в конце приходит к моральной и рассудочной критике его основ (Еврипид). Для поэтов эллинизма омертвевшая мифология становится объектом литературной игры и учёного коллекционирования (Каллимах из Кирены).

Новые типы отношения к мифам даёт римская поэзия. Вергилий связывает мифы с философским осмыслением истории, создавая новую структуру мифологического образа, который обогащается символическим смыслом и лирической проникновенностью, отчасти за счёт пластической конкретности. Овидий, напротив, отделяет мифологию от религиозного содержания; у него совершается до конца сознательная игра с «заданными» мотивами, превращёнными в унифицированную систему; по отношению к отдельному мотиву допустима любая степень иронии или фривольности, но система мифологии как целое наделяется «возвышенным» характером.

2. Шекспировский вопрос - это вопрос об авторстве произведений Шекспира, о том кто написал произведения Шекспира - Уильям Шекспир из Стратфорда или кто-то другой под этим именем. Название возникло по аналогии с гомеровским вопросом.

Обстоятельства жизни Шекспира сравнительно мало известны, он разделяет судьбу подавляющего большинства других английских драматургов эпохи, личной жизнью которых современники мало интересовались. Существует точка зрения, так называемое «антистратфордианство» или «нестратфордианство», сторонники которой отрицают авторство известного из источников актёра Шекспира из Стратфорда и считают, что «Уильям Шекспир» — это псевдоним, под которым скрывалось иное лицо или группа лиц. При этом, учитывая, что ряд современников приписывают шекспировские произведения именно Шекспиру из Стратфорда, обычно эти версии включают в себя ту или иную теорию заговора.

Вопрос об авторстве произведений Шекспира впервые возник в 1785 г., когда Джеймс Уилмот сделал предположение, о том что Фрэнсис Бэкон является автором этих произведений. Эти выводы он сделал когда посетил Стратфорд, чтобы собрать сведения о жизни Шекспира. Нашлось лишь несколько юридических документов с шестью подписями Шекспира, оставленными едва ли привычной к перу рукой, и ни одного документа подтверждающего его литературную деятельность. Свои выводы Джеймс Уилмот не опубликовал.

Среди нестратфордианцев нет единства относительно того, кто именно был настоящим автором шекспировских произведений. Число вероятных кандидатур, предложенных различными исследователями, к настоящему времени насчитывает несколько десятков.

«Антистратфордианская» точка зрения на авторство Шекспира подавляющим большинством учёных отвергается, однако она получила большую известность в культуре и сыграла важную стимулирующую роль в шекспироведении.

«Стретфордианцы» (сторонники традиционной версии) возражают: Шекспир - как раз типичный для Ренессанса случай гениального самоучки: никто ведь не считает фиктивными творцами Леонардо, Дюрера или Брейгеля; так что нет оснований сомневаться и в творческих возможностях Шекспира.

«Нестратфордианская» линия исследований подвергает сомнению возможность написания Шекспиром из Стратфорда «шекспировского канона» произведений.

Для чёткости терминологии нестратфордианцы строго различают «Шекспира», автора шекспировских произведений, и «Шакспера», жителя Стратфорда, стремясь доказать, в противовес стратфордианцам, что эти личности не тождественны .

Сторонники этой теории полагают, что известные о Шакспере факты входят в противоречие с содержанием и стилем шекспировских пьес и стихотворений. Нестратфордианцами выдвинуты многочисленные теории относительно их настоящего авторства.

Аргументы нестратфордианцев.

Некоторые учёные считают, что имя, записанное в церковной книге при крещении, и «Shakespeare» или «Shake-speare» — Шекспир, имя, которым подписаны произведения, не дают нам никаких оснований полагать, что это одно и то же лицо. Впрочем, орфография имён собственных в то время далеко не была урегулирована, а современники Шекспира Бен Джонсон и Кристофер Марло подписывали свои книги тоже не совсем так, как их фамилии значились в официальных документах.

Документы свидетельствуют, что родители, жена и дети Шакспера из Стратфорда были неграмотны.

Достоверные автографы Шакспера — только подписи фамилии и имени; его почерк достаточно неаккуратен, что даёт основание нестратфордианцам предполагать, что он был не очень привычен писать или даже малограмотен. Ряд стратфордианцев считает, что один творческий автограф Шекспира всё же известен: возможно, той же рукой, что и подписи, написана часть запрещённой цензурой пьесы «Сэр Томас Мор».

Не сохранилось ни одной принадлежавшей Шаксперу из Стратфорда книги.

Лексический словарь произведений Уильяма Шекспира составляет 15 тысяч различных слов, в то время как современный ему английский перевод Библии короля Якова — только 5 тысяч. Многие эксперты сомневаются, что у малообразованного сына ремесленника мог быть такой богатейший словарный запас. С другой стороны, писатели-современники Шекспира — Марло, Джонсон, Джон Донн и другие — были не менее, а то и более скромного происхождения, но их учёность превосходила шекспировскую.

Представления по пьесам Шекспира имели место в Оксфорде и в Кембридже, в то время как по правилам ставиться в стенах этих старинных университетов могли только произведения их выпускников.

В 1595 году выходит небольшая книга "Полимантея" с перечнем драматургов - выпускников Кембриджа, среди которых назван Шекспир, автор "Венеры и Адониса" и "Обесчещенной Лукреции".

При жизни Шакспера и в течение нескольких лет после его смерти никто ни разу не назвал его поэтом и драматургом.

Вопреки обычаям шекспировского времени, никто в целой Англии не отозвался ни единым словом на смерть Шакспера.

Завещание Шакспера — очень объёмный и подробный документ, однако в нём не упоминается ни о каких книгах, бумагах, поэмах, пьесах. Когда Шакспер умер, 18 пьес оставались неопубликованными; тем не менее, о них тоже ничего не сказано в завещании.

«Шекспировский вопрос» возник и стал развиваться в Америке; американцем был К. Харт, первым недвусмысленно заявивший в печати, что Шекспир из Стратфорда не был автором приписываемых ему пьес.

В 1856 г. журналистка Делия Бэкон в своей статье выдвигает предположение о том, что пьесы Шекспира были плодом коллектива авторов (Уолтер Рэли, Эдмунд Спенсер и др.), во главе которого был Фрэнсис Бэкон. Для доказательства своей версии она отправилась в Англию, где провела несколько лет изучая матералы эпохи Шекспира. В Стратфорде в церкви Святой Троицы, она попыталась вскрыть могилу Шекспира, ожидая найти в ней архив рукописей, однако ее задержали местные сторожа. Делия Бэкон первой обратила внимание на расхождения в написании подписей Шекспира, из чего вытекало, что он точно не знал, из каких букв состоят его имя и фамилия. Свою теорию она изложила в 1857 г. в в обширной монографии «Раскрытая философия пьес Шекспира».

Позже её теорию развивал политик-популист Игнатиус Доннелли, вице-губернатор Миннесоты, конгрессмен и автор трудов об Атлантиде. С интересом к шекспировскому вопросу относились такие крупные американские писатели XIX века, как Уолт Уитмен и Марк Твен.

Внимание к шекспировскому вопросу в России возникает в 1920-е годы, когда о нём высказывался Анатолий Луначарский, а Владимир Набоков написал стихотворение «Шекспир»: здесь герой выведен вельможей времён Елизаветы, чьи «труды привык подписывать за плату ростовщик». В постсоветское время шекспировский вопрос вновь получил популярность. Автором одной из фундаментальных работ в этом направлении является российский шекспировед И. М. Гилилов, книга-исследование которого «Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна великого феникса», вышедшая в 1997 году, вызвала интерес и резонанс среди специалистов. В качестве писавших под литературной маской шекспировские шедевры Гилилов называет супругов Роджера Мэннерса, 5-го графа Рэтленда, и Елизавету Сидни-Рэтленд, дочь английского поэта Филипа Сидни.

В 2003 году вышла книга «Шекспир. Тайная история» авторов, выступивших под псевдонимом «О. Козминиус» и «О. Мелехций». Авторы проводят детализированное расследование, говоря о Великой Мистификации, результатом которой явилась не только личность Шекспира, но и многие иные известные деятели эпохи.

В 2008 году вышла книга Сергея Степанова «Уильям Шекспир», где на основе собственного перевода автор доказывает, что сонеты У. Шекспира — переписка Рэтленда, Пембрука и Елизаветы Сидни-Рэтленд. В том же году вышла книга Марины Литвиновой «Оправдание Шекспира», где автор отстаивает версию, что произведения У. Шекспира были созданы двумя авторами — Фрэнсисом Бэконом и Мэннерсом, пятым графом Рэтлендом.

В том же 2008 году вышла на русском языке книга Вирджинии М. Феллоуз «Код Шекспира», где автор доказывает авторство Фрэнсиса Бэкона, а также наличие в печатных оригиналах первых фолио зашифрованных, порой стихотворных, посланий будущим вероятным дешифровщикам, содержащих ответы на многие исторические неувязки, раскрывающих тайны английского двора и другую информацию, которой Бэкон не мог «поделиться» при жизни. Все это, по мнению автора, Бэкон делал не в одиночку, а при помощи круга приближённых к нему лиц.

_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _

До сих пор существует масса гипотез, что пьесы Шекспира принадлежат перу совершенно другого человека. За два с лишним века существования этих версий на «роль» автора этих пьес выдвигались самые разные претенденты - от Фрэнсиса Бэкона и Кристофера Марло до пирата Фрэнсиса Дрейка и королевы Елизаветы. Были версии, что под именем Шекспира скрывается целый коллектив авторов. На данный момент насчитывается уже 77 кандидатов на авторство.

Фрэнсис Бэкон

Автор гипотезы: Джеймс Уилмот (1785), Делия Бэкон (1857)

Делия Бэкон ссылалась на близость многих философских идей Бэкона шекспировскому мировоззрению. Через пьесы Шекспира можно увидеть, что их автор был хорошо знаком с доктринами и идеями Розенкрейцеров.

Билет № 8

1. Периодизация античной литературы.

2. Жизнь, судьба, человек в шекспировском мире.

1. История древнегреческой литературы органично связана с жизнью Эллады, ее культурой, религией, традициями, в ней по-своему отражаются перемены в социально-экономической, политической областях. Современной наукой выделяются четыре периода истории древнегреческой литературы.

1). Архаический, который охватывает время до начала V в. до н. э. Это эпоха «ранней Греции», когда происходит медленное разложение патриархально-родового строя и переход к рабовладельческому государству. Предмет нашего внимания — сохранившиеся памятники фольклора, мифология, прославленные поэмы Гомера «Илиада» и «Одиссея», дидактический эпос Гесиода, а также лирика, созвездие поэтов, творивших в VII—VI вв. до н. э.

2). Аттический (или классический) охватывает V—IV вв. до н. э., когда греческие полисы и, впервую очередь, Афины, это «око Эллады», переживают расцвет, а затем — кризис, теряют независимость, оказавшись под властью Македонии. Это время замечательного взлета во всех художественных сферах. Это, прежде всего, греческий театр, драматургия Эсхила, Софокла, Еврипида, Аристофана; аттическая проза: историография (Геродот, Фукидид), ораторское искусство (Лисий, Демосфен), философия (Платон, Аристотель).

3). Эллинистический охватывает время с конца IV в. до н. э. до конца I в. н. э. Предмет внимания — александрийская поэзия и новоаттическая комедия (Менандр).

4). Римский, т. е. время, когда Греция становится провинцией Римской империи. Главные темы: греческий роман, творчество Плутарха и Лукиана

2. Для творчества Шекспира всех периодов характерно гуманистическое миросозерцание: глубокий интерес к человеку, к его чувствам, стремлениям и страстям, скорбь о страданиях и непоправимых ошибках людей, мечта о счастье для человека и всего человечества.

Подлинная вершина творчества Шекспира – пять трагедий: “Ромео и Джульетта”, “Гамлет”, “Отелло”, “Король Лир”, и “Макбет”. Они поражают титанической силой страстей и характеров, глубиной заложенных в них идей, сочетанием ярких черт своей эпохи и общечеловеческих проблем. Всё это позволяет им обретать новую жизнь во все последующие эпохи.

Трагедия “Ромео и Джульетта” созвучна всему периоду творчества Шекспира своей антифеодальной направленностью и прославлением молодой любви. Но если в комедиях этого периода любовь сметает все препятствия, то в здесь это столкновение приводит к трагическому исходу. Главное препятствие для пылкой и верной любви Ромео и Джульетты – родовая вражда их семейств. Трагедия о Ромео и Джульетте необычайно поэтична и внутренне музыкальна.

“Отелло” – трагедия ревности, которую Шекспир назвал “зеленоглазым чудовищем”; но в то же время это и трагедия обманутого доверия. “Отелло”, может быть, самая страшная из трагедий Шекспира, так как здесь убийцей становится благородный, чистый человек. Но и в этом произведении главное – вера в человека. Дездемона действительно “чиста, как небо”, и Отелло убеждается в этом. В то же время в “Отелло” остро и своеобразно ставится вопрос о равенстве людей независимо от их национальности или цвета кожи.

Многогранно и содержание трагедии “Король Лир”. На первом плане – сложные взаимоотношения отцов и детей, философско-нравственный вопрос дочерней и сыновней благодарности, причём проблемы эти решаются на примере двух семей: короля Лира с его дочерьми и герцога Глостера с его сыновьями. Для Шекспира характерно такое удвоение и утроение основных линий. Это придаёт событиям и характерам типичность.

Последняя из великих трагедий Шекспира, “Макбет” (1606 г.), основана на старинной шотландской легенде. В ней снова ставится вопрос о губительном влиянии единоличной власти, и особенно – борьбы за власть. Великолепно показано пробуждение совести в душе леди Макбет. Ещё сильнее звучит в этой трагедии Шекспира его постоянная тема – тема справедливого возмездия.

В 1601 г. появилась величайшая трагедия Шекспира “Гамлет”, которую Белинский назвал “блистательнейший алмаз в лучезарной короне царя драматических поэтов. “Гамлет” стоит особняком даже в гениальном наследии Шекспира. Главный герой пьесы – человек не только сильных страстей, но и высокого интеллекта, человек, размышляющий о смысле жизни, о путях борьбы со злом. Это роднит пьесу с драматургией XX века.

----------------------------------------------------------------------------------------------------

Важной особенностью Шекспира было то, что его память удерживала и потом свободно восстанавливала все то, что ему было нужно в каждый данный момент. Кроме того, весь этот материал был подчинен другой особенности его гения - его чудесному воображению, которое заполняло все пробелы в усвоенном материале. И была у него еще одна способность, тоже совершенно исключительная: уменье наблюдать людей и их жизнь. Большой поэт, подлинный сердцевед, Шекспир улавливал в каждом отдельном человеке и в толпе наиболее типичное и характерное. Работа в театре давала ему для этого все возможности. Он ежедневно наблюдал зрителей, особенно тот чудесный коллектив, который наполнял партер "Глобуса".

Изучая драматургию Шекспира, мы можем без труда различать три главных источника его пьес. Во-первых, итальянская новелла. Ее в это время довольно хорошо знали в Англии по переводам. А Шекспир мог, по-видимому, читать и итальянские оригиналы. Мы знаем, что итальянскому языку он обучался по самоучителю Флорио. Итальянская новелла была неисчерпаемым источником сюжетов. Начиная от "Декамерона" Боккаччо и кончая новеллами Банделло, итальянская новеллистика нагромоздила горы сюжетов. Эти рассказы и повести, которые иногда содержат только динамический сгусток сюжета, иногда дают его более широкую разработку, служили для Шекспира драгоценными толчками для творчества. Он умел скудные, мимолетные наброски новеллы напоить живой кровью, превратить силуэты, там фигурирующие, в настоящих живых людей, у которых мысль, чувства и действия полны необычайной убедительности. Но итальянская новелла в те времена имела не только ценность сюжетной сокровищницы. Она была также проводником гуманистической идеологии для читателей, которые жили вне Италии. Изображая быт и людей в Италии и вне ее, авторы новелл, начиная от Боккаччо, отражали все перипетии идеологического роста Италии и закрепляли своими образами отдельные моменты ренессансного мировоззрения и ренессансного мироощущения. Заимствуя в новеллах сюжеты, Шекспир, как и другие английские драматурги, черпал в них и идейное содержание.

Вторым источником творчества Шекспира был Плутарх, греческий историк, оставивший нам биографии греческих и римских деятелей. У Плутарха Шекспир находил биографии людей, которых он выводил в своих драмах: Кориолана, Цезаря с его окружением, Антония, Октавиана. И то, что у Плутарха было только биографическим наброском, в драмах Шекспира облекалось плотью и начинало жить подлинной реальной жизнью.

Третьим значительным источником Шекспира была английская хроника Голиншэда, в которой рассказывалась история английских королей, крупных и мелких персонажей английской истории, начиная от легендарных времен вплоть до событий второй половины XVI века. Голиншэд, как и Плутарх, любил останавливаться на биографических подробностях, охотно вдавался в детали личной жизни своих героев. Но они у него, так же как и у Плутарха, проходили бледными тенями. А Шекспир перевоплощал эти бледные тени в такие фигуры, как Ричард II и его соперник Болинброк, Генрих V, Генрих VI, Ричард III. Хроника Голиншэда превращалась у него в летопись человеческой жизни и человеческих деяний. Именно человеческих, потому что Шекспир больше всего заботился о том, чтобы показать своему зрителю живого человека.

И был у Шекспира еще один источник, но особенный, не обладавший жанровой определенностью новеллы, биографий Плутарха или хроники Голиншэда. Это - огромная продукция английской драматургии, созданная до него, нам неизвестная, а ему хорошо знакомая. Пьесы его предшественников не только снабжали его сюжетом, но и давали готовый остов композиции. Отправляясь от них, его фантазия работала необычайно легко. Этим путем возникли "Ричард III", "Комедия ошибок", "Укрощение строптивой", "Король Джон", "Генрих V", "Гамлет", "Король Лир".

Более двадцати лет подряд Шекспир посылал на английскую сцену образ за образом целую толпу живых людей, которые жили тогда и живут сейчас. Но он не только наполнял театр образами. Он насыщал его идеями, люди были у него проводниками идеи. Через их слова и действия Шекспир доводил до сознания зрителя свое миросозерцание.

Какое же миросозерцание проводил Шекспир?

В этом отношении периодизация творчества Шекспира дает нам некоторые надежные вехи. В настоящее время можно считать общепринятым то деление, которое различает в деятельности Шекспира три периода. Первый - от 1590 до 1601 г., второй - от 1601 до 1609 г., третий - от 1609 до 1612 г.

Что представляла в эти периоды английская общественность и английская культура? Что давало Шекспиру толчки для формирования его идейного мира?

Шекспир написал первую пьесу через два года после Армады. Страна еще не вполне успокоилась от того огромного напряжения, которое помогло ей одолеть опасность, и переживала жизнерадостный подъем, который сопровождает большую победу. Царил оптимизм, притуплялись общественные противоречия и политическая борьба. Люди жадно наслаждались жизнью. На фоне этих настроений и целиком отражая их, развертывалось творчество Шекспира на своем первом этапе. Но мало сказать, что в этот период творчество Шекспира развертывалось в атмосфере народного оптимизма. Для того чтобы это чувство могло претвориться в образы, нужно было, чтобы это настроение проходило через какую-то уже сложившуюся идеологию, хорошо воспринятую художником. Такой идеологией был гуманизм, который владел умами передовых людей английского общества. Он пришел, как мы знаем, в Англию из Италии и давно уже, начиная со времен Генриха VIII, оказывал влияние на драматургию. Теперь гуманизм в Англии был на новом этапе.

Когда гуманизм возник в Италии, смыслом его существования была борьба с идеологией феодального мира. И он сокрушил эту идеологию, опираясь на античное наследство. Но у итальянских гуманистов мировоззрение носило аристократический характер. Оно было недоступно массам. Чтобы воспринять полностью свою культурную и общественную мощь, гуманизм должен был демократизироваться. Этот процесс начался уже в итальянской художественной литературе. А когда гуманистическая идеология стала распространяться по другим странам, перевалила через Альпы, переплыла моря и добралась до Англии, ее демократическая насыщенность усилилась еще больше. У трех величайших художников, живших вне Италии,- Рабле, Сервантеса и Шекспира - вся деятельность была направлена на то, чтобы передать своему народу, широким массам, всю сокровищницу идей, которую нес гуманизм, но которую долго держали под спудом, как достояние ограниченных аристократических кругов. Шекспир в этом отношении был в более благоприятных условиях, чем Рабле и Сервантес, потому что он работал на театре. Он своими глазами видел народ, который был ему дорог, как восприемник его идей. Он понимал, что, творя для этого народа, он одновременно воспринимает от него благотворные толчки, выводящие его на новые идейные пути и вдохновляющие на новую серию образов.

Для Шекспира гуманизм, воспринимавшийся на фоне общественного покоя и крепкой уверенности в завтрашнем дне, разлитой по всем общественным группам, давал великолепные творческие импульсы. Первый период его творчества сплошь проходил в этих настроениях. И совсем не случайно, что пьесы этого периода либо веселые комедии, либо хроники и всего одна трагедия - "Ромео и Джульетта".

Что же дал Шекспир английской драматургии и английскому театру? Конечно, он начинал не на пустом месте. Конечно, все то, что было добыто до него Лили и Кидом, все, что было плодом бурного творчества Марло, было им хорошо усвоено. У Кида он учился построению интриги и обрисовке эволюции характера в процессе действия. У Марло он воспринимал умение распределять материал в пьесе и сложное искусство лепки фигур, таких, которые при всей грандиозности были наделены всеми реальными человеческими свойствами; у Марло же он учился работе над белым стихом. Все остальное он привносил в свою работу сам, непрерывно вдохновляясь соприкосновением с английской действительностью последнего десятилетия XVI века. Он с каждым годом понимал все лучше и лучше, что для такого зрительного зала, который находился перед ним, где бок-о-бок сидели и рафинированный придворный, и ученый гуманист, и богобоязненный пуританин, и плебей с Темзы, чуткий поэт должен строить свои пьесы по особым законам. Жизнь в них должна быть показана во всей своей действительной сложности, во всей социальной пестроте, во всем бурном кипении реальных, невыдуманных чувствований и страстей: иначе публика, особенно публика плебейского партера, им бы не поверила. Вот почему в шекспировском театре образы протагонистов неотделимы от социального фона, и вот почему они не могли сделаться просто глашатаями отвлеченных идей. Шекспир понимал все это инстинктом гениального художника; ему помогало непрестанное присутствие в театре буйной, но вдумчивой и настороженно внимательной народной толпы.

Что же представляли собою образы, которые Шекспир показывал народу? Широкое и вольное изображение характеров - это показ живых людей, каждое действие которых и каждый помысел убедительны до конца. Это вершина реалистического искусства. Шекспир брал свои образы из жизни. Характеры Шекспира могут быть сложны, но они никогда не бывают фальшивы. Их убедительность создается не только путями психологической характеристики, но и показом их в такой обстановке, которая делает каждый образ правдивым. И ни один сколько-нибудь детально разработанный образ не бывает у Шекспира статичным, как у Марло. Он раскрывается шаг за шагом, до конца, в клубке событий, наполняющих сюжет. Отелло, простодушный, непосредственный, очень гуманный человек, под влиянием обстоятельств, которые его оплетают, постепенно обнаруживает залежи первобытной дикости, скрытые раньше и вызванные к бешеной вспышке теперь интригами Яго. Такое диалектическое раскрытие характера живого человека для Шекспира чрезвычайно типично. Шекспир показывает, однако, не только индивидуальные образы. Пушкин и тут почувствовал основной нерв его творчества. "Что развивается в трагедии? Какая цель ее?- задавал он себе вопрос и отвечал:- Человек и народ. Судьба человеческая, судьба народная... Вот почему Шекспир велик". У Шекспира атмосфера среды, народной среды чувствуется в драмах всегда, даже в тех случаях, когда эта среда не выступает вперед в образе каких-нибудь бытовых групп. Шекспир не любит показывать повседневный быт. К жанру типично бытовых пьес в его репертуаре принадлежит только одна - "Виндзорские кумушки". Да и то там быт особенный, и написана была пьеса, повидимому, по особому заказу. Народный фон у Шекспира фигурирует в виде показа различных общественных пластов. Если у него на первом плане действуют представители общественной верхушки, то он очень часто разнообразит действие, выводя на сцену представителей низов. Они говорят у него особым языком, почти всегда прозою, обыкновенно в комическом и даже буффонном плане. И эта смена социальных групп на подмостках дает в итоге картину не только разнообразия, но и полноты народной жизни. "Человек и народ" фигурируют у него всегда и несут с собою ту идеологию, которая Шекспиру дорога.

В этой идеологии соединилось все, что итальянский гуманизм завещал английскому, что прошло огненную проверку вековой борьбы английского народа за свое национальное лицо, что проповедывалось мыслителями, борцами за свободную веру, поэтами и драматургами до Шекспира.

У него это слилось в великолепный идейный итог, для определенного этапа общественного и культурного роста Англии - окончательный.

В первые десять лет своего творчества, когда Шекспир изображал зло феодальной старины, он верил, что его идеалам суждена решающая победа. Второе десятилетие остудило его веру и заставило поблекнуть его надежды. Он увидел, что на смену феодальному злу пришло зло капитализма и что идеалам, несущим счастье народу, близкое торжество не суждено. "Век вывихнут...", "Жизнь - тюрьма", - сокрушается Гамлет. Старый, несчастный, обездоленный Лир в бурю и грозу в степи думает о том, как тяжко бедняку в такую непогоду. И Шекспир думает об этом и, по-видимому, не находит выхода. И все-таки он не сдает своих идейных позиций. В каждой пьесе - безразлично, к какому периоду она относится,- мы найдем проповедь того или другого из его идеалов. Он ведет борьбу с клеймом "незаконного" рождения ("Король Джон"), с сословным и социальным неравенством ("Конец венчает дело". "Зимняя сказка"), с расовыми ("Отелло") и национальными ("Венецианский купец") предрассудками, с религиозным фанатизмом ("Еретик не тот, кто горит на костре, а тот, кто костер зажигает" - "Зимняя сказкам). Его гуманистический пафос неугасим, ибо он знает, что если его идеалам победа не улыбнется при его жизни, то она придет позднее. Но придет наверное.

Ренессансная драматургия в Англии и ренессансная литература в Европе устами Шекспира сказали свое самое мощное слово.

Знание и добродетель! Двуединая сократова формула, оплодотворившая всю античную философию, а через нее идеологии" новой Европы. Данте в "Божественной комедии" вкладывает ее в уста своему Одиссею. Ее пропагандируют все гуманисты. А мысль, что через знание и добродетель человек может возвыситься бесконечно и уподобиться богу, - самая высокая нота в том произведении, в котором итальянский гуманизм пропел свою осанну и вместе с тем свою лебединую песнь, в рассуждении "О достоинстве человека" Пико делла Мирандолы. Шекспир превратил эти мысли в гирлянду чеканных афоризмов. И не случайно, что они попали в ту пьесу, которой заканчивается второй, самый богатый углубленными философскими размышлениями период его творчества.

Билет № 9

1. Гомеровский эпос – энциклопедия жизни и верований древних греков.

2. Мотив «безумия» в творчестве Шекспира.

1. Героический эпос Гомера впитал в себя самые древние мифы и легенды, а также отразил жизнь Греции накануне появления классового общества. Сейчас считается установленным, что примерно в XII веке до нашей эры племена ахейцев отправились под Трою в поисках новых земель и богатств. Ахейцы покорили Трою и вернулись на родину. Память о великом последнем подвиге ахейского племени жила в народе, и постепенно стали складываться песни о героях Троянской войны. Когда же первенство в Греции получила Аттика и Афины, афиняне тоже связали с этой войной подвиги сыновей Тезея. Таким образом оказалось, что все греческие племена имели в гомеровском эпосе произведение, воспевавшее их общее великое прошлое, для всех одинаково дорогое и вечное. Интересно также отметить, что гомеровский эпос отразил в себе еще более древнюю культуру, а именно культуру острова Крита. У Гомера можно найти много элементов быта, жизни общества, напоминающих об этой древней культуре. В критских надписях упоминаются имена героев, известных из эпоса Гомера, а также имена богов, всегда считавшихся чисто греческими.Таким образом, в гомеровском эпосе воплощена не только суровая героика войны, но и радость творчества, созидательного труда и мирной жизни, основанной на уважении к человеку, на пробуждении в нем лучших, гуманных чувств. Поэтому-то гомеровский эпос по праву считается энциклопедией древней жизни.