Раздел II. Прикладная наука как эпистемологический феномен

Опыт, с которым действительно имеет дело ученый, заявлял Фейе- рабенд, всегда «теоретически нагружен», описан на базе определен­ных теоретических установок и приобретает статус основы научного знания только в рамках определенных теоретических систем.

Тезис об отсутствии в знании независимой эмпирии имеет одно важное следствие. Если «эмпирические» и «теоретические» утверж­дения обладают одинаковым логическим статусом, то логическая корректность соотносящих их процедур сама по себе уже не может рассматриваться в качестве достаточной основы рациональности науки. Эти процедуры сами могут осмысленно употребляться толь­ко в определенном историческом контексте, где фиксируется сово­купность принципов описания эмпирии и тем самым определяет­ся основа рациональности оценок и модификаций теоретических систем. Исторический контекст развития науки выступает здесь как существеннейший фактор рациональности знания, поскольку именно в нем и благодаря ему те или иные способы логической ор­ганизации опыта приобретают для субъекта значимость стандартов научной рациональности. Но дело в том, что само понимание исто­рического контекста формировалось, исходя из нужд обоснования формальных научных процедур, что привело, в конечном счете, к прагматизации и социологизации этого контекста.

Когда Поппер столкнулся с необходимостью учесть этот кон­текст, он предпочел резко отделить от него «объективное позна­ние», где возможность логически корректного соотнесения четко фиксированных уровней эмпирии и теории является достаточной универсальной основой рациональности научного знания. Так появился знаменитый «третий мир объективного знания» (надо заметить, что в этом плане Поппер продолжил «антинатуралисти- ческую» традицию). В отличие от Поппера критические рациона­листы попытались учесть историческую реальность науки в виде исторического опыта приложения логических процедур. Но и у них «интеллектуальная атмосфера», в которой только и может дей­ствовать ученый, есть не что иное, как результат выявления в про­цессе научной практики некоторой изначальной фиксированное™ эмпирического и теоретического. И у них, стало быть, логическая корректность соотнесения этих уровней знания является уни­версальным основанием рациональности науки. «Ситуационная логика»¹⁷ Дж. Агасси есть, по существу, лишь историческая форма проявления жесткой логики процедуры фальсификации.

¹⁷ См.: Agassi J. The Nature of Scientific Problems and their Roots in Metaphysics // The

Critical Approach to Science and Philosophy.

177

Иным образом подходило к оценке оснований рациональности науки «историческое» направление. Для представителей этого на­правления логическая корректность соотнесения теории и опыта образовывала ядро научной рациональности. Но само приложение соотносящих процедур не имело никаких универсальных основа­ний. Наоборот, именно конкретный способ приложения логиче­ских процедур определяет, по их мнению, нормы рациональности. Единственное универсальное методологическое утверждение, кото­рое мы можем себе позволить, считал Фейерабенд, — «все дозволе­но» (anything goes). Он не отрицал наличия и необходимости мето­дологических стандартов, но подчеркивал, что «методологические решения, которые мы принимаем в конкретных обстоятельствах, скорее рациональность образуют, нежели подчиняются предсуще- ствующим канонам рациональности; они никоим образом не могут быть заранее уточнены, не могут быть уточнены даже с помощью правил формальной логики»¹⁸. При этом формулирование методо­логических норм вообще должно было стать прерогативой не логи­ков и философов, а ученых, так как именно ученые решают, какой инструментарий им использовать в каждом конкретном случае.

Рациональность конкретной деятельности ученых представала с этой точки зрения уже не как проявление некоторого универсаль­ного алгоритма научности, а как характеристика, которую деятель­ность приобретает в рамках определенных исторических типов науки. И уже не поиск универсальных методологических норм ока­зался в центре внимания методологов, а, по существу, типологиче­ское исследование науки, одной из характерных черт которого ста­ло противопоставление различных типов рациональности.

Коль скоро формирование типов рациональности в самой науке происходит в частных контекстах, единственно возможным спо­собом их анализа при таком подходе является реконструкция этих типов как логически несоизмеримых. Следует отметить, что этот весьма существенный пункт доктрины «исторического» направле­ния довольно долго не воспринимался его критиками внутри «фило­софии науки». Так, Е. Гидемин, например, в статье «Утешения для иррационалиста?»¹⁹ (намек на фейерабендовскую) статью «Утеше­ния для специалиста»²⁰) заявлял, что ему представляется недостаточ­но аргументированным стремление Фейерабенда реконструировать

¹⁸ Feyerabend Р. К. Logic, Literacy and Professor Gellner // British Journal for the Phi­losophy of Science. 1976. № 4. \fol. 27. P. 384, footnote.

¹⁹ Cm.: Giedemin J. Consolations for the irrationalist? // Ibid. 1971. Vol. 22. № 1.

²⁰ Cm.: Feyerabend P. K. Consolation for the Specialist // Criticism and Growth of Knowl­edge / Ed. by I. Lakatos, A. Musgrave. Cambridge, 1970.