Глава 1.6. Культурно-исторический смысл и цели методологии..,

131

из плана долженствования. Вопрос: дуда? В план описания? Ведь нельзя же всерьез считать методологически значимым утвержде­ние: «Успешным может быть любой метод».

В контексте этой проблемной ситуации как раз и представ­ляет весьма большой интерес шпетовская версия теоретико­познавательной проблематики феноменологии, и в частности в данном случае — один из пунктов этой версии, связанный, так ска­зать, с идентификацией методологии, с определением ее места в по­знании и определением сферы ее компетенции. Шпет уделял этому вопросу достаточно большое внимание. Но в наиболее концентри­рованной форме его отношение к методологическим проблемам на­шло выражение в статье «История как предмет логики» (1922)⁷.

Как известно, Шпет пришел к идее герменевтической методоло­гии, прямо опираясь на идеи, высказанные Гуссерлем, в частности, в «Логических исследованиях» и «Идеях I». Но его книга «Явление и смысл» — это не пересказ Гуссерля в просветительских целях, это весьма творческое изложение, причем, под волновавшую его те­матику и с достаточно сильным сдвигом акцентов по отношению к первоисточнику. Опираясь на идеи Гуссерля, Шпет исследовал реалии, волновавшие его самого. Если угодно, его исследователь­ская задача состояла в том, чтобы ввести феноменологические идеи Гуссерля, выраженные в «Идеях I», в контекст русской интел­лектуальной традиции с ее проблемами и перспективами. Шпет акцентирует важные, с точки зрения этих традиций, положения феноменологии. И, между прочим, в переложениях Гуссерля он акцентирует также и то, что, на мой взгляд, принципиально важ­но для нашей темы — он акцентирует «уважительное» отношение к «жизненному миру» ученого, к реалиям его научно-познавательной практики, к тому, что реально делает ученый, на что ученый реаль­но ориентируется, что он считает важным в познании. Именно это «уважение» реальности науки (на чем я настаиваю как на дей­ственном факторе идейного становления Шпета-методолога) дела­ет понятным то, как он позиционирует себя по отношению к явно представленным тогда, в начале прошлого века, методологическим течениям — неокантианской философии науки и эмпиризму (в основном в его классическом варианте).

Шпет в целом критически относился к этим течениям. В том числе и по отмеченному выше параметру. Конечно, абсолютно не­верным было бы упрекать неокантианство (и его марбургскую шко-

⁷ Шпет Г. Г. История как предмет логики // Шпет Г. Г. Мысль и Слово. Избранные

труды / Отв. ред. и сост. Т. Г. Щедрина. М., 2005. С. 212—247.